Что читаешь, Бердичевлянин ?

Прежде этот рассказ Паустовского не попадался мне на глаза, и я не
знаю, как он называется. Поэтому пересылаю его в том виде, в каком он
мною получен.


Недавно знакомый писатель рассказал мне эту удивительную историю.
Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски. Вскоре
после войны он ехал из Риги на Взморье на электричке.Против него в
вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш. Не знаю, с чего
начался их разговор, во время которого старик рассказал одну историю.

- Вот слушайте,- сказал старик.- Я живу на окраине Риги. Перед войной
рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой
человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он
занимался спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни
сердца, ни чести. Некоторые говорят, что спекуляция - это просто
обогащение. Но на чем? На человеческом горе, на слезах детей и реже
всего - на нашей жадности". Он спекулировал вместе со своей женой.
Да...

И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в "гетто" с тем, чтобы
часть, убить, а часть просто уморить с голоду. Все "гетто" было
оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка. Кто приближался на
пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте. Евреи, особенно
дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего соседа
появилась удачная мысль - нагрузить фуру картошкой, "дать в руку"
немецкому часовому, проехать в "гетто" и там обменять картошку на
драгоценности. Их, говорили, много еще осталось на руках у запертых в
"гетто" евреев. Так он и сделал, Перед отъездом он встретил меня на
улице, и вы только послушайте, что он сказал. "Я буду,- сказал он,-
менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети".

- Почему?- спросил я.

- А потому, что они ради детей готовы на все и я на этом заработаю втрое больше.

Я промолчал, но мне это тоже недешево обошлось. Видите? Латыш вынул
изо рта потухшую трубку и показал на свои зубы. Нескольких зубов не
хватало.

- Я промолчал, но так сжал зубами свою трубку, что сломал и ее, и два
своих зуба. Говорят, что кровь бросается в голову. Не знаю. Мне кровь
бросилась не в голову, а в руки, в кулаки. Они стали такие тяжелые,
будто их налили железом. И если бы он тотчас же не ушел, то я, может
быть, убил бы его одним ударом. Он, кажется, догадался об этом, потому
что отскочил от меня и оскалился, как хорек... Но это не важно.

Ночью он нагрузил свою фуру мешками с картошкой и поехал в Ригу в
"гетто". Часовой остановил его, но, вы знаете, дурные люди понимают
друг друга с одного взгляда. Он дал часовому взятку, и тот оказал ему:
"Ты глупец. Проезжай, но у них ничего не осталось, кроме пустых
животов. И ты уедешь обратно со своей гнилой картошкой. Могу идти на
пари".

В "гетто" он заехал во двор большого дома. Женщины и дети окружили его
фуру с картошкой. Они молча смотрели, как он развязывает первый мешок.
Одна женщина стояла с мертвым мальчиком на руках и протягивала на
ладони разбитые золотые часы. "Сумасшедшая! - вдруг закричал этот
человек.-Зачем тебе картошка, когда он у тебя уже мертвый! Отойди!" Он
сам рассказывал потом, что не знает - как это с ним тогда случилось.
Он стиснул зубы, начал рвать завязки у мешков и высыпать картошку на
землю. "Скорей! - закричал он женщинам.- Давайте детей. Я вывезу их.
Но только пусть не шевелятся и молчат. Скорей!" Матери, торопясь,
начали прятать испуганных детей в мешки, а он крепко завязывал их. Вы
понимаете, у женщин не было времени, чтобы даже поцеловать детей. А
они ведь знали, что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру
мешками с детьми, по сторонам оставил несколько мешков с картошкой и
поехал. Женщины целовали грязные колеса его фуры, а он ехал, не
оглядываясь. Он во весь голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь
из детей заплачет и выдаст всех. Но дети молчали. Знакомый часовой
заметил его издали и крикнул: "Ну что? Я же тебе говорил, что ты
глупец. Выкатывайся со своей вонючей картошкой, пока не пришел
лейтенант". Он проехал мимо часового, ругая последними словами этих
нищих евреев и их проклятых детей. Он не заезжал домой, а прямо поехал
по глухим проселочным дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши
партизаны, сдал им детей, и партизаны спрятали их в безопасное место.
Жене он сказал, что немцы отобрали у него картошку и продержали под
арестом двое суток. Когда окончилась война, он развелся с женой и
уехал из Риги... Старый латыш помолчал. - Теперь я думаю,- сказал он и
впервые улыбнулся,- что было бы плохо, если бы я не сдержался и убил
бы его кулаком.



Константин Георгиевич Паустовский .

ЭФРАИМ СЕВЕЛА
Женщины из Цфата

Что остается в памяти после войны? Не знаю, у кого что, а мне после войны Судного дня помнится лишь жуткий непрекращающийся шум. День и ночь. И никакой паузы, никакой передышки.
Поверьте мне, на фронте было слишком шумно не потому, что дело происходило в Израиле, а евреи, как известно, не из тех, кто разговаривает очень тихо.
Это было бы полбеды и даже четверть беды.
Страшный шум, от которого было впору с ума сойти, происходил от того, что бои на Голанских высотах велись на участке шириной в несколько десятков километров, а огневых средств, и притом самых мощных калибров, понатыкали в этой тесноте так много, что их бы хватило на целый фронт в Европе во время второй мировой войны.
Четыре тысячи танков грохотали и скребли друг друга железными боками на этом пятачке и палили из всех отверстий, пока не вспыхивали факелом и экипажи не сгорали заживо. А если к этому добавить ракетные установки, минометы, которые, как известно, тоже не имеют глушителей звука, и сотни дальнобойных орудий главного калибра, то даже ребенку станет ясно, что вздремнуть хотя бы часок в этом аду солдату с самыми крепкими нервами не удавалось.
Где уж тут уснуть, когда рядом бухают тяжелые орудия, и не поодиночке, а по три-четыре вместе, залпом, и от каждого такого выстрела из ушей начинает сочиться кровь. Потому что воздух детонирует с такой силой, что барабанные перепонки не выдерживают.
Вся артиллерийская прислуга и все, кто находятся поблизости от орудия, при выстреле затыкают пальцами уши и широко раскрывают рты, чтоб уравновесить давление воздуха на барабанные перепонки.
Но это помогает как мертвому припарки. И кровь течет из ушей по пальцам.
И все мы, что живы остались, после войны смущали собеседников, по
несколько раз переспрашивая каждую сказанную ими фразу. Поэтому над нами часто смеялись. И мы тоже смеялись. Потому что лучше быть живым и немножко глуховатым и смеяться сколько душе угодно, чем сохранить слух, но сложить голову и, естественно, не иметь возможности ни разу рассмеяться.
Одним словом, проходили дни и ночи на Голанских высотах, и от постоянного шума мы ни разу не поспали и совершенно очумели.
Поэтому, когда нашему подразделению был отдан приказ передислоцироваться с Голанских высот на Синайский фронт, мы взвыли от радости. Наконец-то поспим. В пути. Пока с севера на юг пересечем весь Израиль и всю синайскую пустыню до Суэцкого канала. Это добрых семь-восемь часов дороги в абсолютной тишине, мягко покачиваясь на рессорах. Можно сойти с ума от одного лишь предвкушения.
К нам подогнали пассажирские автобусы и стали быстро грузить. Я попал в автобус из Иерусалима. На нем еще оставался номер прежнего довоенного маршрута. Девятый! Господи! Сколько я на нем ездил. Девятка идет мимо моего дома от горы Скопус до улицы Кинг Джордж. Когда я сел и погрузился в мягкое сиденье, я почувствовал, что в нем еще не остыло тепло от моего тела с тех мирных времен.
Мы влезли в автобус с личным оружием и боеприпасами, сбросили на пол
каски, как по команде откинули на спинки сидений головы с небритыми заросшими лицами и уснули, словно в обморок упали.
Не знаю, сколько мы спали, мне показалось, что лишь одну минуту, как всех нас вырвал из глубин сна многоголосый женский крик.
Поначалу мы ничего не могли разобрать.
Автобус стоял в каком-то городе, окруженный толпой женщин. Потом оказалось, это город Цфат, в Галилее, в часе езды от наших прежних позиций. Цфат - город религиозных евреев. Здесь всегда тихо и дремотно, как в синагоге.
На сей раз нас разбудил шум посильнее того, от которого мы избавились
на Голанских высотах. Разговаривали одновременно и не сдерживая голоса сразу сто еврейских женщин из Цфата. Не только нас, они могли бы и мертвого разбудить.
Очень недовольные, даже злые, мы высунулись из окон автобуса.
- Чего вам надо? Дайте людям поспать.
- Нам ничего не надо,- загалдели они.- Дайте нам телефоны ваших жен и матерей, и мы позвоним им сегодня же, что видели вас живыми и здоровыми.
Только и всего.
И мы перестали ворчать. Записали на обрывках бумаги номера своих
домашних телефонов, передали в окно и уехали из Цфата, снова провалившись в сон, как в обморок. А из древнего города Цфата во все уголки Израиля пошли сотни междугородных звонков, за которые, между прочим, надо платить деньги, и немалые.

Моя жена уже после войны как-то вспомнила, что ей позвонил женский
голос из города Цфата и с непонятным восторгом сообщил, что только что я был в Цфате, где меня видела эта женщина, и что я выглядел очень хорошо, прямо как картинка.
Это я-то, не спавший неделю, небритый и немытый, похожий на черта.
Я, как мог, объяснил моей жене, что произошло с нами в Цфате и каким
образом мой телефон очутился у этой женщины.
Моя жена вообще не очень склонна мне верить, и на этот раз в ее голосе я ощутил сомнение, когда она спросила:
- Она хоть молодая, эта женщина из Цфата?

Ужаснись сам себе! Андрей Кончаловский

27 февраля 2012, 07:27


Добрый день!
Мой блог будет называться <<Ужаснись сам себе>>. Я недаром выбрал это
заглавие. У Маркса есть знаменитая фраза: <<Чтобы вдохнуть в народ
отвагу, нужно заставить его ужаснуться самому себе!>>. Вот и я уже
который год призываю мой народ ужаснуться многим фактам и
обстоятельствам русской жизни, чтобы обрести отвагу и желание ЖЕЛАТЬ!
Желать самому меняться, и менять жизнь вокруг себя!

Меня уже давно записали в русофобы, которые презирают свой народ.
Ну глупость это, - тогда русофобом можно назвать и Чехова, и Горького,
и Герцена, и Чаадаева - великих русских, желавших разбудить Россию, а
не искать бесконечно виноватых в своих горестях.

Русский народ - не мертвец, чтобы о нем говорить только хорошо.
Мы - живой, полный сил, талантливый народ, просто очень молодой, и еще
не прошедший своего исторического пути, ведущего к процветанию и
успеху каждой личности. Так что мы будем говорить сегодня об /ужасном/
в русской реальности. А кто хочет слушать о себе приятное, - читайте
выступления Президента Медведева или сказки Афанасьева.

Вот и сегодня я хочу вам напомнить несколько потрясающих цифр и
фактов, которые ясно подтверждают, что Россия по многим показателям
находится не в Европе и даже не в Азии: по уровню коррупции, по
продолжительности жизни, по уровню инвестиций в науку и тому подобном
мы - в Африке!
Я даже больше скажу - это не нам надо обижаться за такое сравнение, а
африканцам! У африканцев есть объяснение своей отсталости: их четыре
века нещадно эксплуатировали и уничтожали <<пришельцы>> - расисты и
колонизаторы, а нас, русских, последние четыре века кто колонизировал,
кто гнобил нас, кроме нас самих?

Так вот, мы часто игнорируем статистику - сейчас будет статистика - в
сухих цифрах трудно охватить умом реальность.
Но масштабы трагедии, которая разыгрывается сейчас на территории
России, настолько критичны, что я призываю вас напрячь своё внимание.

*Смертность в России.*
За последние 20 лет в России вымерло более 7 млн. русских. По этому
показателю мы опережаем Бразилию и Турцию на 50%, а Европу - в
несколько раз.

Ежегодно Россия теряет по численности населения целую область, равную
Псковской, или крупный город, такой как Краснодар.

Количество самоубийств, отравлений, убийств и несчастных случаев в
России сравнимо с уровнем смертности в Анголе и Бурунди.

По продолжительности жизни мужчин Россия занимает примерно 160-е место
в мире, уступая Бангладешу.

Россия занимает 1 место в мире по абсолютной величине убыли населения.

По оценкам ООН, население России с нынешних 143 миллионов человек к
2025 г. сократится до 121-136 миллионов.

*Цифры, отражающие кризис семьи в России*, тоже ужасают: 8 из 10
стариков, проживающих в домах престарелых, имеют родственников,
способных их содержать.
Но, тем не менее, они отосланы в приюты! Родственники от них отказались.

У нас от 2 до 5 миллионов беспризорников (после Великой Отечественной
войны их было 700 тысяч).

В Китае на 1 миллиард 400 000 тысяч населения беспризорных только 200
тыс., - т.е. в 100 раз меньше, чем у нас!
Вот что значат дети для китайца! А ведь забота о стариках и детях -
это залог процветающей нации.

80% из 370 тысяч детей, находящихся в детских домах, имеют живых родителей.
Но их содержит государство! Я вообще считаю, что это - уголовщина.

Мы занимаем 1-е место в мире по числу детей, брошенных родителями.

Все эти цифры свидетельствуют об эрозии, распаде семейных ценностей у
нас в стране...

*Преступления против детей* - только послушайте.
По данным Следственного комитета РФ за 2010 год 100 тысяч
несовершеннолетних стали жертвами преступлений, - из них 1700 детей
изнасилованы и убиты (по этим цифрам мы опередили даже Южную Африку).
Это значит, что каждый день в России убивают 4-5 детей.

В 2010 году в России было совершено 9500 сексуальных преступлений
против несовершеннолетних - из них 2600 изнасилований, 3600
ненасильственных половых сношений (за 8 лет сексуальная преступность
выросла почти в 20 раз).
Нас в этих преступлениях опережает только Южная Африка.

*Наркомания и Алкоголизм.*
30 тысяч россиян ежегодно гибнет от наркотической передозировки
(население небольшого городка).

В год от водки погибают 70 000 человек.
В Афганистане во время войны погибло наших солдат 14 000!

По данным Всемирной Организации Здравоохранения на одного гражданина
РФ в год приходится 15 литров чистого спирта, притом, что если
потребление чистого алкоголя на человека больше 8 литров, то возникает
угроза выживанию нации.

*Коррупция*
Размер взяток в России удесятерился, ну а суды между собой наших
олигархов в Лондоне стали посмешищем для мирового бизнес-сообщества.

Безнаказанность в правовой сфере дошла до того, что против погибшего в
тюрьме юриста Магнитского возбуждено уголовное дело, - то есть решили
судить мёртвого человека, который, естественно, не может себя
защитить!
В Европе подобный инцидент последний раз случился в XVII веке, когда
выкопали из могилы Кромвеля и вздёрнули на виселице - так сказать,
правосудие, вдогонку!

В ежегодном исследовании Transparency International Россия по уровню
коррупции за 2011г. спустилась на 154-е место из 178 стран.
Мы соседствуем с Гвинеей-Бисау и Кенией.

Так что в свете приведённых цифр можно смело говорить об упадке
национальной нравственности - и, в конечном счёте, ответственность за
это несёт наша власть.

А теперь - знаете ли вы, что:

За последние 10лет в Сибири исчезло 11.000 деревень и 290 городов.
Средняя плотность Сибири и Дальнего Востока - 2 человека на 1 кв. км.
Средняя плотность Центральной части России - 46 чел./кв. км.
Средняя плотность населения Китая - 140 чел./кв. км.
Средняя плотность населения Японии - 338 чел./кв. км.

Для кого мы завоёвывали и развивали Сибирь и Курилы?
Для китайцев или японцев, так получается!

Для страны с таким богатством природных и водных ресурсов, позорно
иметь 50% населения бедняков.

На меня эти цифры наводят оторопь.
Надеюсь, что и на вас. Я уверен, что Путин знает все факты -
интересно, что он по этому поводу думает?

Как это ни трагично, я думаю, что, очевидно это ещё не предел, не
самое худшее, мы ещё не коснулись <<дна>>, и народ ещё не дозрел до
способности /ужаснуться себе самому/ и, наконец, обрести отвагу, чтобы
спросить, <<где мы живём?>>.
Мы принюхались к вони в подъездах и сортирах! Мы привыкли к тому, что
убивают вокруг нас. Мы привыкли к тому, что люди по российским городам
и весям буквально сражаются за свою жизнь.

Журналист, родившийся в Кущевской, Анатолий Ермолин так и написал:
<<Если в Кущевской убили бы не сразу 12 человек, а было совершено пять
убийств по два человека, этого бы никто и не заметил, как это обычно
происходит в нашей стране>>.
Ну кто в России не знает, что <<Кущевка>> не только в Краснодаре, - она
по всей стране! Что братки и цапки - это и есть реальная власть,
которую вы сами выбираете в депутаты местных собраний! Каждый у себя в
посёлке знает, кто <<крутой>>, - у кого связь с полицией и прокурором.

Кремль только и делает вид, что борется с коррупцией, увольняя
десятками генералов МВД, чиновников среднего звена, губернаторов.
Он великодушно заменяет им расстрел на <<заслуженный отдых>> в Дубаи и
на Лазурном берегу! Неужели власть всерьёз думает таким способом
покончить с коррупцией? Но, с другой стороны, по всей стране вы
выбираете в местную власть кандидата, у которого на лбу начертано <<я
вор>>, а потом удивляетесь, что власть коррумпирована!

И я думаю, неужели должна вымереть половина нации и русские должны
<<ужаться>> до Урала, чтобы народ проснулся (повторяю, народ, а не
крохотная группа думающих людей!) и потребовал от власти не приятных
успокаивающих новостей и очередных обещаний, а правды, и прежде всего
- признания того, как сейчас плохо!
Вспомните: в 1941 наступила катастрофа, - это был вынужден сделать
Сталин. В 1956 большевики почувствовали, что грозит расплата за
десятилетия террора, - и это был вынужден сделать Хрущёв. А сегодня
Россия приближается к демографической и моральной катастрофе, которой
никогда не испытывала!

Этот факт связан со многими обстоятельствами.
Главным из которых является безответственная экономическая политика
90-х, рухнувшая на людей с феодальным сознанием, никогда не знавших
частной собственности на землю и капитализма, людей, которые за 70 лет
навсегда потеряли зарождавшийся, такой едва-едва зарождавшийся, дух
предпринимательства.

Что делать?
Ну вот журналист Михаил Берг пишет в блоге: <<Мы живём в одной стране,
но у нас два народа. Крохотная кучка думающих, которым нужна большая
свобода и честные выборы, и огромная <<непродремавшаяся>> масса
российского обывателя. И между ними - пропасть из страха, самого
сильного и опасного страха, и социального недоверия... Можно бороться
с <<партией жуликов и воров>>, можно корить русское чиновничье семя,
испоганившее собой всю русскую историю, но невозможно отменить тот
факт, что непременное большинство русского населения практически не
меняется в своих фундаментальных характеристиках уже много веков!..>>.
Как ни грустно, вынужден с ним согласиться. Даже добавлю от себя -
ваши угнетатели выходят из ваших же рядов!

Поэтому я не знаю что делать, кроме как попытаться встряхнуть вас и
заставить ужаснуться самим себе.
Вот Юлия Латынина считает меня не только пессимистом, но
<<демотиватором>>, - мне же кажется, что мотивировать человека можно,
когда он в сознании и хочет спастись. А если он в обмороке или в
летаргическом сне? Иногда, чтобы привести человека в чувство, врач
бьёт его по щекам.

Я знаю, что я услышу в ответ, - уже слышал много раз, но понимаю, что,
если хотя бы треть читающих и слушающих меня сейчас была согласна со
мной, то РОССИЯ БЫЛА БЫ ДРУГОЙ СТРАНОЙ.

Я убеждён: России нужен лидер, который имел бы смелость Петра
Великого, чтобы сказать людям слова, которых они давно не слышали.
Эта будет горькая правда, ибо трудно признаться в том, что Россия не
может двигаться вперёд, потому что не хочет понять, как далеко она
отстала в своём цивилизационном развитии от Европы.

Я понимаю, что лидер нации, политик, несёт огромное бремя политической
ответственности и, как правило, не может говорить свободно.
Но сегодня только чёткое и воодушевляющее, пусть безжалостное, но
живое, искреннее слово может стать поводом для национального
пробуждения от феодальной спячки.

Только сделав это, можно надеяться, что нация, инстинктивною своею
мудростью поймёт и примет тот нелёгкий и, может быть, беспощадный
путь, который только и может выдернуть нашу страну из ямы, в которую
мы погрузились.
Я не знаю, способен ли на такой самоубийственный поступок Владимир
Владимирович Путин. Способен ли он взять <<стальную метлу>> и
провозгласить равенство ВСЕХ перед законом? Всех без исключения. Если
способен - ему суждено почётное место в Пантеоне Российской Истории.
Если нет... не знаю...

Я русский, скучаю по своей Родине, но я её <<не вижу>>!
Я не вижу страны, которой я хочу гордиться. Я вижу толпы недовольных
раздражённых лиц и чужих людей, которые боятся друг друга!

Я хочу гордиться своей Родиной, а мне за неё стыдно!
Когда я гордился Родиной последний раз? Не помню! Но я точно знаю, что
ПРАВДА о том, в каком состоянии находится наш народ, ПРАВДА, сказанная
громко на весь мир, вызвала бы у меня, и не только у меня, больше
гордости, чем победа наших хоккеистов на Олимпиаде.

Всего хорошего!

Вениамин, смотри последнее сообщение в теме "Политика"
от 2.03.11 Ребята, читайте хоть посление сообщения.
Иначе. какой смысл их ставить, если никто не читает???

УТРО ТУМАННОЕ…

Заведующая отделом Центральной
районной библиотеки
им. И.С. Тургенева г. Мценска
Елена Алехина,

В мае 1841 года Иван Тургенев гостил у родственников своего друга по Берлинскому университету Михаила Бакунина в имении Прямухино Тверской губернии. Там он познакомился с сестрой Михаила — Татьяной. Она была образованна, умна, немного сентиментальна и сразу почувствовала симпатию к молодому человеку. Чувство это развивалось в ней не без участия книжных идей и образов. Да и сам Тургенев был очарован Татьяной. И вскоре их отношения приобрели романтический оттенок.
В начале следующего года Татьяна упросила родителей позволить ей погостить у тетки в Москве. В одну из московских встреч она призналась Ивану в любви. Последовало тяжелое, мучительное для обоих объяснение. В сбивчивых, неясных выражениях Тургенев дал понять девушке, что, хотя она близка ему по духу и он испытывает к ней глубочайшую симпатию, ответить на ее чувство не может. Оскорбленная, Татьяна потребовала вернуть назад ее письма. Они решили, что им не следует больше видеться...
Но влюбленная девушка — вопреки всему — по-прежнему надеется. Она решается еще раз сказать о своих чувствах Тургеневу: «Расскажите кому хотите, что я люблю Вас, что я унизилась до того, что сама принесла к ногам Вашим мою непрошенную, мою ненужную любовь...» Тургеневу никто еще не объяснялся в любви. Он был смущен, чувствовал себя виноватым, хотел как-то смягчить боль Татьяны. И с юношеской наивностью надеялся сохранить их дружеские отношения, которые так ценил. Перед отъездом в Петербург, где ему предстояли магистерские экзамены, Иван передал для Татьяны письмо, в котором со всей искренностью пытался объяснить свое отношение к ней: «...послушайте, клянусь Вам богом: я говорю истину — говорю, что думаю, что знаю: я никогда ни одной женщины не любил более Вас, хотя не люблю и Вас полной и прочной любовью... Вам я читаю, что выльется из-под пера моего, — Вам, моя прекрасная сестра».
Татьяна увидела главное — Тургенев называл ее сестрой и единственной подругой, а на ее любовь отвечал лишь уверениями в симпатии. Но прошло время, и она стала находить в письме выражение совсем иных чувств, тем более что и Тургенев в письмах братьям Бакуниным постоянно справлялся о ней, посылал ей на суд свои стихи... Почти угасшее чувство вспыхнуло вновь.
Узнав, что часть лета 1842 года Тургенев собирается провести в Спасском-Лутовинове, Татьяна едет в Шашкино к своим друзьям Берам, чтобы быть ближе к любимому, чтобы увидеть его вновь.

Они гуляли много по лугам и в роще...
Читали Пушкина по вечерам,
Играли в шахматы перед обедом
Иль, волю дав лукавым языкам,
Смеялись потихоньку над соседом*...

А еще часто любовались закатом над рекой Зушей. И Тургенев читал ей свои стихи. Но Татьяна с отчаянием чувствовала, что они удаляются друг от друга, — и ничего не могла поделать. В конце концов, пережив сильнейшее нервное расстройство, она уехала в Прямухино. Больше они не встретились.
Полтора года спустя, идя по Петербургу, Тургенев вдруг вспомнил дорогу из Мценска на Спасское, печальное небо, пустынные зимние поля, услышал звон колокольчика под дугой.
— Да, да... утро с туманом, прощальное утро... — прошептал он.
Присел на ступеньку подъезда какого-то хмурого дома, вытащил из кармана сюртука старую записную книжку, карандаш и мелким, бисерным почерком стал записывать строки, так похожие на прощальное письмо:

Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Вспомнишь обильные страстные речи,
Взгляды, так жадно, так робко ловимые,
Первые встречи, последние встречи,
Тихого голоса звуки любимые.
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное, далекое,
Слушая рокот колес непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.

Pasted from : www.liveinternet.ru

ПИСЬМО ДОЧЕРИ.



Дорогая доченька! Наступит день, когда я состарюсь, и тогда прояви терпение и постарайся понять меня.
Если запачкаюсь за едой, если не смогу одеться без твоей помощи, будь терпелива. Вспомним, как много часов я потратила, когда учила этому тебя.
Если, разговаривая с тобой, буду тысячу раз повторять одно и то же, не перебивай, выслушай меня. Когда ты был маленькой, мне приходилось тысячу раз читать тебе одну и ту же сказку, чтобы ты уснула.
Когда ты увидишь, что я ничего не понимаю в новых технологиях, дай мне время и не смотри на меня с насмешливой улыбкой. Я так многому тебя научила: как правильно есть, как красиво одеваться, как бороться с жизненными невзгодами. Если в какой-то момент я что-то забуду или утрачу нить нашего разговора, дай мне время, чтобы вспомнить. А если у меня так и не получится, не переживай. Ведь самое важное: не то, что я говорю, а то, что могу быть с тобой, что ты меня слушаешь.
Если вдруг у меня пропадет аппетит, не заставляй меня есть. Я сама знаю, когда мне стоит поесть, а когда нет.
Если уставшие ноги откажутся служить мне опорой, дай мне руку, как и я давала тебе свою, когда ты делала первые шаги.
И если однажды я скажу тебе, что больше не хочу жить, что я хочу умереть, не злись на меня. Когда-нибудь ты меня поймешь. Видя мою старость, не грусти, не злись, не чувствуй себя бессильной. Ты должна быть рядом со мной, стараться меня понять и помочь мне, как я помогала тебе, когда ты только начинала свою жизнь.
Помоги мне идти дальше, помоги мне закончить свой путь с любовью и терпением. За это я награжу тебя своей улыбкой и безмерной любовью, которая никогда не угасала.
Я люблю тебя, моя дорогая доченька!

Очерк о сумасшедшей еврейской судьбе...

http://berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer3/Ryskin1.php

Загадочная фигура - Берия


http://www.newsland.ru/news/detail/id/914892/

Всем, кто интересуется судьбой евреев в России и СССР, рекомендую фундаментальное блестящее исследование Аркадия Ваксберга "Из ада в рай и обратно"

http://www.belousenko.com/books/publicism/vaksberg_from_hell.htm

sorry

ВЛАДИМИР МОЛЧАНОВ: «Я ДУМАЛ О ВАС...»

http://www.lechaim.ru/ARHIV/213/LKL.htm

Интересно!

Список Геринга



Трудно представить себе более непохожих братьев, чем братья Геринг.

Герман, ближайший сподвижник фюрера, инициатор массовых убийств,

и антифашист Альберт на личном счету которого 34 спасенные жизни.

0н помогал покинуть Германию многим евреям и оказывал помощь

участникам чешского Сопротивления.

Громкая фамилия зачастую выручала Альберта Геринга, но она же cтaлa

его проклятием. Сегодня о нем почти никто не знает. Его история

слишком невероятна, чтобы быть правдой. Но исторические исследования

и собранные документы указывают на то, что это был необыкновенный и

незаурядный человек. Младший брат нацистского преступника Германа.

Геринга cпacaл евреев. В годы Второй мировой войны сотни евреев и

диссидентов выжили благодаря этому предприимчивому бизнесмену,

использовавшему для достижения своих целей как подкуп, так и свою

фамилию. А главное - родственные связи.

С детства два брата отличались друг от друга как день и ночь.

Родившийся в 189З году голубоглазый Герман был драчуном и задирой,

тихий и застенчивый кареглазый Альберт родился два года спустя, в

1895-м. Крестным отцом братьев стал барон Герман фон

Эпенштейн, немецкий еврей, принявший католичество. Глава семьи Генрих

Эрнст. Геринг занимал дипломатическую должность в немецких колониях в

Африке и нечасто бывал дома. Многие историки считают, что настоящим

отцом Альберта был Эпенштейн, чья связь с матерью братьев, Франциской

Геринг ни для кого не была секретом.

Герман пошел учиться в военную академию, а Альберт решил стать

инженером. Впоследствии Герман говорил: "Брат - моя полная

противоположность. Он никогда не интересовался ни политикой, ни

военным делом. Альберт всегда казался отшельником, я же любил шумные

компании. Он меланхолик и пессимист, а я верю в лучшее. И все же он

неплохой малый". Во время Первой мировой войны Герман снискал славу

бесстрашного летчика и начал восхождение к вершинам власти, Альберт же

получил несколько фронтовых ранений, после войны выучился в Мюнхене на

инженера, был трижды женат.

С приходом к власти Гитлера в 19ЗЗ году обстановка в Германии резко

изменилась. Альберт, всем сердцем ненавидя нацистов, переехал в Вену,

где получил работy на киностудии. В течение следующих шести лет

проведенных в австрийской столице, Геринг никогда не cкpывал своей

ненависти к Третьему рейху. Тем не менее после вторжения нацистов в

Австрию в 19З8 году он прожил в Вене еще целый год. Тогда же его брат

Герман стал правой рукой Гитлера, благодаря чему Альберт никогда не

испытывал прямой угрозы со стороны СС или гестапо. Но конфронтаций с

нацистами в его жизни было предостаточно, несколько раз он даже

попадал под арест.

В один из летних дней 1938 года Альберт стал свидетепем безобразной

сцены. Эсэсовцы потехи ради заставили евреек чистить мостовую зу6ными

щетками. Альберт опустился на колени рядом с женщинами и тоже начал

скрести улицу. Солдаты потребовали от него предъявить удостоверение

личности и, прочитав фамилию, быстро свернули свое развлечение.

Вскоре после этого на глазах у Альберта нацисты окружили пожилyю

еврейку и повесили ей на грудь табличку с надписью "Я - еврейская

свинья". Альберт не задумываясь оттолкнул солдат и освободил женщину.

Его забрали в гестапо, но благодаря заступничеству Германа быстро

выпyстили. Может показаться странным, что один из руководителей

рейха, убежденный нацист помогал братy-антифашисту, но факт остается

фактом: несмотря на серьезнейшие идеологические разногласия, братья

пронесли через всю жизнь теплую привязанность друг к другy, "Герман

сказал, что если я хочу защищать евреев и помогать им, это мое дело.

Но я должен быть максимально осторожным, потому что это могло создать

ему, учитывая занимаемое им положение, огромные проблемы", -

рассказывал Альберт, давая показания на допросах после окончания

войны.

По мнению историка Гуидо Кноппа, Герман Геринг на словах был ярым

антисемитом, и тем не менее его отношение к евреям отличалось

удивительной пластичностью, странной для человека, столь приближенного

к Гитлеру. Чего стоит фраза "Кто здесь еврей, решаю я", которую он

повторил вслед за известным венским бургомистром начала ХХ века Карлом

Люгером!

В верхах нацистской партии шла ожесточенная борьба за власть. Между

Германом Герингом и Генрихом Гиммлером, шефом СС и гестапо, главным

идеологом еврейского вопроса, была сильная неприязнь. Младший брат

Геринга был словно кpacная тряпка для людей Гиммлера, и, чтобы уберечь

Альберта, в мае 19З9 года Герман послал его в Праry на должность

управляющего по внешним продажам чехословацкого концерна "Шкода". В

течение следующих шести лет Альберт принимал активное участие в судьбе

как евреев из числа сотрудников завода, так и члeнoв чешского

Сопротивления. Директор завода еврей Ян Моравек и его семья выжили

только благодаря Альберту, который помог им бежать в Румынию по

фальшивым визам.

Карел Собота, помощник Альберта, вспоминает, что тот не позволил

повесить портрет Гитлера в cвoeм кабинете и никогда не вскидывал руку

в приветственном "хайль", а такие вольности в то вpeмя мало кому

сходили с рук. Когда высокий нацистский чин зашел к нему без стука,

его попросили выйти и подождать, пока хозяин кабинета освободится.

После этого Альберт еще с полчаса беседовал со своим помощником о

погоде и показывал ему альбом с семейными фотографиями. И только потом

сказал с улыбкой: "Благодарю вас, герр Собота, за приятную беседу. A

теперь можете пригласить этого господина". Истомившийся в ожидании чин

к тому моменту уже побагровел от еле сдерживаемого бешенства.

В 1942 году к Альберту обратился Франц Легар, автор оперетты "Веселая

вдова", с которым они подружились еще в Вене. Легару поставили

условие: или он разводится с женой, еврейкой Софией, или сам будет

считаться евреем со всеми вытекающими последствиями. Альберт помчался

в Берлин к Герману, тот позвонил Геббельсу. "Веселая вдова"

пользовалась у нацистских главарей бешеным успехом, в итоге Легара

оставили в покое, а Софии был предоставлен статус Ehrenarierin -

почетной арийки.

В 1942 году Альберт женился на Миланде Клазаровой. С точки зрения

нацистской идеологии, это была серьезная ошибка, почти преступление,

угрожавшее чистоте арийской расы, - Миланда была чешкой.

Тучи сгустились над самим Альбертом. Если раньше на него смотрели как

на досадное недоразумение, то теперь он стал настоящим врагом

режима,nи за ним было установлено тщательное наблюдение. Например,

какnследовало из отчетов, составленных гестаповцами в Праге, чехи

попавшие в беду, толпами устремлялись в его кабинет за помощью. В

1944 году в Бухаресте Альберта пригласили на банкет для дипломатов и

высокопоставленных нацистов, где присутствовал полномочный посоl

Германии Манфред фон Киллингер. В 20-е годы он состоял в

правоэкстремистских "эскадронах смерти" и, по мнению многих, был

причастен к убийству в 1922 году министра иностранных дел Вальтера

Ратенау, пламенного германского патриота еврейского происхождения.

Альберт Геринг категорически отказался "сидеть рядом с убийцей".

Разразился скандал, Альбертy припомнили, как однажды в веселой

компании он назвал Гиммлера маньяком-убийцей, а Гитлера - величайшим

преступником всех времен.

Альберт снова бып арестован СС - и снова Герман вызволил его.

Последний свой большой вклад в дело спасения евреев Альберт сделал,

приехав с несколькими грузовиками в концлагерь Терезин к северу от

Праги. Свидетель тех событий Жак Бенбассат позже рассказывал, как

Альберт заявил коменданту лагеря: "Я Альберт Геринг завод "Шкода".

Мне нужна рабочая сила". Коменданту не оставалось ничего иного, как

выполнить приказ. Грузовики выехали с территории лагеря, до отказа

забитые узниками. Отъехав на безопасное расстояние, машины

остановились у большого лесного массива, и несколько сотен узников

получили свободу.

24 августа 1944 года шеф СС и полиции Праги Карл Германн Франк

настойчиво запросил у Гиммлера разрешение на арест Альберта за

пораженческие настроения и анти-нацистскую деятельность. Берлин дал

добро.

Герману и на этот раз удалось вызволить брата, но он откровенно

признался, что его позиции сильно пошатнулись, и попросил, чтобы

Альберт не высовывался и сидел тихо, пока не развеется нависшая над

ним угроза. Рейхсмаршал отправил неугомонного смутьяна в Австрию, в

Зальцбург. Третий рейх был на грани краха, ждать оставалось недолго.

Последний раз братья виделись в мае 1945 года, когда союзники

арестовали обоих, Им разрешили свидание. Герман со слезами в голосе

навсегда попрощался с младшим братом: "Мне так жаль, что тебе

придетсяnстрадать из-за мeня". Через год Нюрнбергский сyд приговорил

Германа Геринга к смертной казни через повешение.

Сидя в камере, Альберт составил список спасенных им людей. В июне 1945

года, когда его вызвали на допрос, следователь с изумлением уставился

на З4 фамилии, среди которых были австрийский эрцгерцог Иосиф

Фердинанд IV, киносценарист Эрнст Нойбах, канцлер Австрии Курт фон

Шушнигг, инженер Оскар Пильцер, кинорежиссер Вильгельм Шекели. Список

сочли фальшивкой: тогда многие военные преступники всячески старались

себя обелить.

Спас Альберта случай. Прошел год, список Геринга попал в руки

очередного следователя, им оказался офицер разведки Виктор Паркер,

племянник Франца Легара. Он знал, чем семья обязана братy "нациста

номер два". Паркер подтвердил слова Апьберта. И все равно союзники не

осмелились освободить Геринга, они передали его Чехословакии. Новый

следователь собрал показания работников "Шкоды", получил письменные

свидетельства тех, кому он помог. Одновременно американцы обнаружили

дело, заведенное на Альберта Геринга в гестапо, где были перечислены

все его "преступления" против Третьего рейха. В 1947 году его.

выпустили на свободу.

Альберт вернулся в Зальцбург но, услышав фамилию, все шарахались от

него как от прокаженного. Никто не хотел брать его на работy. Он стал

пить, заводил бесконечные случайные связи на стороне. Его жена Мила не

выдержала, забрала их дочь Элизабет и уехала в Перу. Больше они

никогда не виделись. Альберт даже не отвечал на письма, которые

Элизабет регулярно писала ему в течение долгих лет.

Альберт пережил послевоенные годы только благодаря поддержке спасенных

им людей. В последние годы жизни он работал переводчиком и инженером в

строительной фирме в Мюнхене. Незадолго до смерти он женился на своей

экономке в благодарность за ее заботy о нем и для того, чтобы она

могла получать государственную вдовью пенсию.

Герингy-младшему не суждено было получить, как Оскару Шиндлеру,

звание "Праведник мира".

Он умер в декабре 1966 году от панкреатита в одиночестве и забвении

http://notsaint.dreamwidth.org/67464.html.

Если этим "бывшим" дадут выйти, даже страшно, что будет.

А то-ли ещё будет!

Хаим и Адам
Алан Слепой, Бельмонт, Калифорния

Никогда ранее в истории не происходило войн против детей. Впервые это произошло во время долгого периода Второй мировой войны, когда взрослые дяди, в большинстве - сами отцы, специально вооружённые для уничтожения мирного населения, встретились лицом к лицу с полутора миллионами детей – чтобы убивать.

Армия уничтожения состояла из людей разных национальностей: литовцев, украинцев, мадьяр, румын, поляков, но почти исключала итальянцев, датчан, финнов, албанцев, испанцев... Почему такая разница? Не знаю, но кто-то, возможно, сумеет ответить.

Существовали разные способы уничтожения детей, созданные нацистами. Известно только, что дети были столь же «виновны», сколько и их родители. Мальчиков и девочек загоняли в газовые камеры, расстреливали, сжигали живьём, морили голодом, засыпали во рвах... Особенно бесчеловечными были опыты над детьми, использование детской крови для лечения раненых в немецих военных госпиталях.

Когда читаешь об убийствах детей, кровь стынет в жилах. Я рассказываю своим внукам о пытках, которыми подвергали их сверстников. Очень тяжело рассказывать такое, но молчать нельзя. Если мы будем молчать, всё это может повториться. Поэтому мы читаем о зверствах нацистов и рассказываем о них детям и внукам.

Мой сегодняшний рассказ - о шестистах мальчиках и девочках (триста пар), специально отобранных для «медицинских» опытов в самом жестоком из фашистских концлагерей – в Освенциме. Лагерь начал функционировать в 1939 году, был освобожден 27 января 1945 года частями Красной армии. Именно в этом лагере по специальному приказу Гитлера было создано самое бесчеловечное «учреждение экспериментальной хирургии» под руководством Йозефа Менгеле, прозванного заключёнными «ангелом смерти». Всего через головорезов Менгеле прошли волее трёх тысяч человек. Особенно дефицитным «сырьём» считали детей-близнецов.

Менгеле должен был доказать, что представители «низшей расы» не могут обладать голубыми глазами и светлыми волосами. В глаза подопытных вводили специальный краситель, тем самым лишая многих из узников зрения. Подопытных охлаждали до самой низкой температуры, которую они могли выдержать. Многие не выдерживали, после чего трупы сжигали. Для получения обратного эффекта людей буквально кипятили. На людях испытывали различные яды, производили «хирургические» операции, различные по своему характеру, детей заражали инфекционными вирусами, чтобы создать медикаменты для их лечения, производили опыты на внутренних органах, включая мозг. Многие «эксперименты» были направлены на то, чтобы доказать превосходство арийской расы.

В середине 1943 года на поезде, загруженном после ликвидации Познанского гетто, прибыли двое семилетних близнецов - Хаим и Адам. Их немедленно отделили от родителей, которые только и успели, плача, махнуть детям руками. Больше мальчики никогда не видели своих родителей.

Близнецов поместили в мужской барак «хозяйства Менгеле», выдали по матрацу, набитому соломой, и по одеялу. Надо сказать, что до начала экспериментов подопытных содержали в получеловеческих условиях - «на случай», если это потребуется для очередного эксперимента.

На протяжении нескольких первых дней ребятам запрещали покидать барак. Им всё казалось, что они скоро встретятся с родителями. Они не могли понять, отчего так часто уводят взрослых ипи детей и в тот же или на следующий день приносят того же человека обратно в бессознательном состоянии на носилках. Но они прекрасно понимали, что спрашивать кого-либо о родителях бесполезно. Через несколько дней после прибытия увели Адама. Ни в тот же, ни на следующий день брат не вернулся. Хаим робко спросил по-польски женщину, которая приходила в барак чаще других, чтобы что-то записать, не видела ли она брата. Женщина даже не повернула голову, что-то записала в блокнот и ушла. Хаим заплакал от обиды и беспомощности.

Проходили дни, Адам не возвращался.

В один из дней пришли за Хаимом. В тот день его не кормили. Поздним вечером пришла та же женщина, показала жестом: «Следуй за мной». Перед мальчиком открыли дверь, мужчина в гражданском показал на кушетку, сказал по-польски: «Ложись сюда». Хаим вздрогнул, заплакал, но выполнил приказ. Зарыдал вслух, когда ему приказали снять рубашку и он увидел в руках мужчины шприц.

Очнулся мальчик на своём матраце. Очень хотелось есть. От слабости он закрыл глаза и вновь уснул. Проснулся от чьего-то прикосновения. Пожилой человек посадил его, нажатием пальцев открыл веки, долго смотрел в глаза, поставил перед ним тарелку с бутербродом и чашку кофе. Хаим с аппетитом съел всё. Этот день он запомнил хорошо. Затем тянулась длинная череда дней, похожих на все другие.

В один из дней ему принесли две книжки с детскими картинками. Женщина, говорящая по-польски, спрашивала что-то о картинках и что-то записывала, пробовала говорить с ним о брате и родителях, но Хаим её не понимал. Отец, мать, брат были начисто вычеркнуты из памяти.

Наступила зима 1944 года. В бараке было очень холодно. Хаим подружился с Матеем, молодым учителем. Для того, чтобы согреться в холодные ночи, Матей приглашал Хаима под своё одеяло. Теперь подопытные, уходя, редко возвращались в барак. «Население» барака сокращалось, и даже дети понимали, что это всё означает.

В январе 1945 года всё реже и реже приносили еду, подоопытные заметили, что обречённых перестали уводить. Всё ближе слышались громкие разрывы снарядов и авиационных бомб. 26-го января на территории Освенцима шли бои, горели бараки. «Медперсонал», в спешке загрузив несколько автобусов, присоединился к отступающим немецким войскам и разрозненным группам их союзников.

Утром 27-го громко распахнулись двери барака для подопытных. На пороге стояла большая и шумная группа солдат и офицеров Красной армии, многие из них в шлемах танкистов.

- Выходите, - провозгласил, видимо, старший из них, - кто может, постройтесь у барака, мы запишем ваши имена.

Удивительно, но его все поняли и, опираясь друг на друга, поспешили выполнять команду.

Дальше в судьбе Хаима произошли благоприятные изменения. Переводчик, капитан Гуревич, говорящий на немецком и польском языках и потерявший во Львове всю свою семью, заинтересовался судьбой мальчика, много времени проводил в беседах с ним, проникся любовью к доброму ребёнку и понял, что никого у Хаима на этом свете не осталось.

Так совпало, что в распоряжение командования прибыли два новых переводчика и Лев Гуревич, до того дважды тяжело раненый, получил разрешение на демобилизацию и добился усыновления Хаима. Мальчик стал Ефимом Львовичем Гуревичем. Вместе с сыном вернулся Лев в свою прежнюю опустевшую квартиру, спустя два года женился на Раисе, вернулся на свою работу учителем. Я был хорошо знаком с Гуревичами, был их соседом.

Хаим-Ефим успешно лечился у невропатолога доктора Горбенко. Память постепенно возвращалась к нему. Теперь он хорошо помнил и брата Адама, и даже, с помощью фотографии, полученной из Польши, - родителей. Он окончил политехнический институт, работал на Львовском велозаводе. В 1979 году семья переехала в Канаду.

На этом можно было бы закончить тяжкую историю близнецов, если бы не её удивительное окончание. В 1983 году, завершая туристическую поездку по нескольким латиноамериканским странам, Хаим посетил в Аргентине, как общественник, местную еврейскую общину. Во время беседы Хаима с активистами общины один из них заметил: «А вы удивительно похожи на покойного дирижёра нашего театра».

Так Хаим самым неожиданным образом познакомился с семьёй своего покойного брата, в том числе со своими племянниками. Оказывается, Адам тоже находился в Освенциме до самого дня освобождения, только в другом бараке. Аргентинская еврейская община приняла нескольких еврейских ребят-сирот, освобождённых из лагеря. Адам всегда считал брата погибшим.

Жаль, так и не встретились.

Предлагаю вам ещё один очень интересный рассказ того же автора,но
сначала о самом авторе:

Алан Слепой родился 21 апреля 1936 года в Красилове, бывшей Винницкой области. Школу окончил в Луцке, Винницкой области. В Одессе окончил политехнический институт, а уже потом, работая начальником цеха, - факультет украинской филологии Одесского госуниверситета. Печатал свои материалы во «Львовской правде», во всех одесских газетах на русском и украинском языках. В США прибыл в 1979 году. И опять, работая начальником ремонтного цеха, писал для русских газет Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Чикаго, Сакраменто, Мюнхена и др. Излюбленные темы - Холокост, война, еврейство, авиация (мечта детства). Жена - инженер (ныне пенсионерка), сын – учёный, дочь - адвокат, восемь внуков, много друзей, есть родственники в Израиле, Лос-Анджелесе, Флориде. В «МЗ» публикуется впервые.

Сын трех народов
Алан Слепой, Бельмонт, Калифорния

Его зовут Гюнтер Тюрнер. Обычное немецкое имя, обычная немецкая внешность. По-немецки аккуратен, организован, подтянут. Несмотря на немолодой возраст, у него фигура тренированного спортсмена. В молодости Гюнтер был рыж, сейчас – седой, с глубокими залысинами. По профессии - инженер-химик, неоднократный участник международных соревнований по биатлону, участвовал в Олимпийских играх. Он был единственным в команде, кто всегда приезжал на сборы или соревнования с женой.

Однажды они побывали в Подмосковье, откуда он вернулся с непонятной грустью. Очень эмоциальными были их встречи под Ленинградом, но об этом позднее... Гюнтер очень любит свой язык, народ и культуру.У него преданная, счастливая семья, двое детей. Сыну Гансу около сорока, он талантливый учёный, физик, преподаёт в Мюнхенском университете. Жену Ганса зовут Магда. Она пишет диссертацию по истории кино. У них трое детей, внуков Гюнтера. У дочери Эльзы тоже трое детей.

Жена Гюнтера Марта - его первая и единственная любовь. Они познакомились, когда Гюнтеру было тринадцать, а Марте - двенадцать, учились в одной школе...За всю жизнь расстались только дважды, оба раза - по две недели, когда Гюнтер уезжал на Украину... Вся дальнейшая и особенно предыдущая история Гюнтера невероятна. В начале всё напоминает «Мцыри» Лермонтова.

* * *

Август 1941 года. По всей Западной Украине, в лесах, хлебах, оврагах, заброшенных и разрушенных домах, амбарах идут поиски скрывающихся голодных и замученных еврейских семей, пытающихся уйти на восток, подальше от взрывов и преследующего их врага. Ещё нет лагерей уничтожения, но выловленных бросают в «сборные пункты», где их содержат под палящим солнцем без еды и воды. Всё, что у них было с собой, отнимают. Здесь люди умирают сотнями - каждый день. Трупы никто не убирает и не хоронит. Ещё не налажены фабрики смерти, ещё не используют евреев, как рабов, ещё не собирают человеческие волосы, не консервируют кожу, не перемалывают для удобрений человеческие кости. Задача - просто схватить и загнать в огороженный колючей проволокой овраг, там пусть и подыхают.

Людвиг Тюрнер, капитан-интендант, ответственный за своевременную доставку продуктов питания передовым частям, ушедшим далеко вперёд в преследовании остатков русских подразделений, расположился на сидении первого грузовика, за ним следовало ещё полтора-два десятка машин с набитыми под тентом консервами, картошкой, хлебом, овощами... Унылая трясучая дорога... Людвиг подрёмывал...

«Жалкий народ, - подумал он, когда грузовик в очередной раз подпрыгнул на ухабе и разбудил его, - им действительно нужен хозяин». Колонна проезжала мимо одного из описанных нами «сборных пунктов» для умирающих евреев.

Глаза Людвига остановились на детском трупе... И вдруг он увидел, что ребёнок не мёртв. Его голое грязное тело лежало на обочине, а голова - на дороге. Людвиг подумал, что возьми его водитель немного в сторону, и они проедут по голове ребёнка. Этого Людвигу не хотелось.

«Хальт!» - скомандовал он шофёру, когда они находились уже в двух метрах от головы ребёнка. Грузовик, подпрыгнув в очередной раз, остановился. Остановилась вся колонна. Долгие годы Людвиг не мог понять, зачем он делал в эти минуты то, что он делал. Наверное, сработала природная порядочность.

Он потребовал у шофёра флягу воды и влил несколько капель в рот ребёнка. Рыжий мальчишка лет шести открыл глаза и что-то едва слышно произнёс по-русски. Людвиг подумал, что ребёнок обладает удивительно типичной немецкой внешностью и понял, что он его не бросит. Он приказал положить мальчика под тент машины, рядом положил флягу, укрыл ребёнка куском брезента и движением руки приказал колонне двигаться.

Людвиг больше не дремал, надо было решить, что делать с ребенком. Он взвешивал все «за» и «против». Конечно, можно будет использовать нацистскую самоуверенность, которая гласит, что еврей обладает только еврейской и никак не арийской внешностью, мальчик не обрезан, что во времена Советского Союза не было неожиданностью. Это тоже может помочь. Но мальчик, конечно, не говорит по-немецки, да и как немецкий ребёнок мог оказаться голым и умирающим на украинской дороге? Ему нужны одежда и, возможно, врач...

Мозг лихорадочно работал.. Мелькали варианты - все, кроме одного. Людвиг твёрдо знал, что он не оставит ребёнка.

Колонна находилась в дороге почти сутки. Людвиг мог остановить её на ночлег и передать по рации своё местонахождение. Вскоре показались высокие ворота, на которых всё ещё, по иронии судьбы, сохранялась вывеска «Колхоз имени Кагановича». Капитан не знал, кто такой Каганович, но он видел деревню.. План дальнейших действий созрел быстро. Став на подножку, он показал направлением руки: «Поворачивай!». Первая машина въехала в ворота, за ней потянулись остальные.

Темнело. Людвиг, оглядываясь, прикинул, достаточно ли в деревне домов, чтобы разместить всю его команду. В сумерках он заметил ещё несколько домов, поднимающихся по склону недалёкого оврага. Пока радист налаживал своё хозяйство, Людвиг направился к ближайшему дому. Ему казалось, что в деревне никого нет, кроме кошки, перебежавшей ему дорогу. Подойдя к двери, он по привычке хорошо воспитанного бургера постучал. В глазах молодой женщины, открывшей дверь, он увидел страх перед стоявшим на пороге немецким офицером.

«Я ничого не маю, пан офицер, - быстро говорила женщина, отступая и косясь на офицерскую кобуру. - Мы тут удвох з маленькою дочкою... Руськи солдаты все побрали, коли тикалы...».

Подхватив ребёнка, она продолжала отступать в глубину комнаты.
- Как тебя зовут? - спросил по-немецки Людвиг.
Она со страхом смотрела на него, не понимая ни слова.
- Мое имя Людвиг... А твое?..
Увы, и на этот его вопрос ответа не было...

Нужно было выйти и проверить, что происходит с найдёнышем. Людвиг открыл дверь. К нему бежал его шофёр. Остановившись перед офицером и показывая всем видом, что он в заговоре с ним, спросил: «Что делать с мальчиком, герр гауптман?».
«Занеси сюда...», - понизив голос, приказал Людвиг.

Когда они вносили невесомое тело ребёнка, больше походившее на трупик, женщина, кажется, поняла, что немцы пришли не грабить. Схватив что-то вроде старенького одеяла, она накрыла мальчика, когда шофёр укладывал его на кровать - единственную кровать в единственной комнате. Ребёнок был в забытьи...

«Кушать...», - Людвиг показал пальцем на рот. Женщина поняла. Пока она возилась, доставая из печи какое-то варево в крошечном казанке, умница-шофёр уже побывал у машины и возвращался с вещмешком с продуктами. Оставив шофёра с женщиной и детьми, Людвиг отправился к своей интендантской команде руководить размещением.

Надо сказать, что Людвиг к тому времени командовал интендантской командой уже почти две недели, и солдаты привязались к нему. Он лично отбирал в команду каждого из них, что означало освобождение от боёв и от тяжёлой солдатской участи.

Двухлетняя девочка подошла к кровати понаблюдать за кормлением мальчика, да и с Ольги (так звали женщину), кажется, сошло первое напряжение. Она хлопотливо завешивала окно, а шофёр продолжал кормление. Но что это было за кормление?.. Ребёнок едва был в состоянии слизывать суп и почти не мог глотать. И всё-таки шофёру удалось влить в него несколько ложек варева. В какой-то момент мальчик приоткрыл глаза и увидел перед собой человека в немецкой форме. Он что-то сказал по-русски и отвернул голову от очередной ложки. Ольга поняла. Она взяла ложку из рук шофёра и продолжила «кормление».

Вернулся Людвиг. Он подошёл к кровати, отметил про себя, что ребёнок выглядит немного бодрее и попытался, было, с ним поговорить, но, увидев человека в немецкой форме, ребёнок закрыл глаза и отказывался открыть их даже в ответ на призыв Ольги на понятном ему языке.

В это время прибыл фельдфебель с докладом о том, что люди размещены и посты расставлены. Людвиг кивнул и отпустил его на ночлег, но вдруг вспомнил, что фельдфебель и есть та единственная возможность объясниться с Ольгой, возможность, которая, может, больше никогда не представится.

Но привлечь ещё одного свидетеля спасения еврейского ребёнка...
Людвиг решился. Он знал, что фельдфебель мог объясняться по-русски.
«Гохнер!» - открыв дверь, крикнул ему вслед Людвиг.
Гохнер подбежал и щёлкнул каблуками.
«Зайдите в дом...».
«Слушайте, Генрих, - Людвиг намеренно назвал его по имени, - нужна ваша помощь в переводе».
«Яволь!» - всё ещё официально ответил фельдфебель.
«Генрих, объясните этой женщине, что я хочу оставить у неё ребёнка. Объясните, что я никогда не забуду, что оставил его здесь. Он из семьи русских немцев, его зовут Гюнтер. Я ему даю свою фамилию - Тюрнер. Я неженат, у меня нет детей, и, если я буду жив, обязательно вернусь за ним».

Фельдфебель, конечно, видел сцену спасения ребёнка у дороги и прекрасно понимал степень риска, которому подвергал себя Людвиг. Он начал объясняться с Ольгой и выяснил, что её мужа арестовали большевики перед самой войной, и где он теперь - неизвестно. Ольга тяжело работала в колхозе, забирая ребёнка с собой на целый день. Потом - война. Русские спешно отступали, стало совсем голодно, зимой придётся умирать с голоду. Если ей оставят ребёнка, его нечем кормить, для него нет одежды, обуви...

«Генрих, переведите: я оставлю ей все деньги, которые у меня есть, в марках, конечно... Я оставлю несколько ящиков продуктов. Пусть купит ему какую-то одежду и обувь. Я обязательно вернусь и... я рассчитываю на вас, Генрих...».
«Можете не сомневаться, герр гауптман».

В пять тридцать утра колонна отправилась в путь. За несколько часов отдыха интендантов боевые части ушли далеко вперёд, надо было спешить. По рации приходили требования доставки продуктов питания, а как их доставить, да ещё побыстрее? Один из грузовиков перевернулся на ухабе, пришлось задержаться для перегрузки... Несмотря на дорожные передряги, мысли о маленьком Гюнтере (так его уже называл Людвиг) не уходили. Что с ним будет? Сумеет ли Людвиг вернуться к нему? Сумеет ли привезти приёмного сына в Мюнхен и, если сумеет, то когда?

Воспитанный в атмосфере безусловного подчинения и оставаясь офицером вермахта, Людвиг в долгие часы дороги размышлял о том, что он, чистокровный ариец, конечно, нарушает присягу, спасая еврейского ребёнка, но чувствовал, что иначе поступить не мог... И, конечно, он уже полюбил Гюнтера.

«Интересно, какое у него еврейское имя?» - задавал себе вопрос Людвиг. Ребёнок был настолько слаб, что и поговорить не пришлось... «Господи, помоги ему выжить», - молился Людвиг.

А пока Людвига подбрасывает на просёлочной дороге в кабине тяжело груженной машины, вернёмся в деревню Орехово, где в доме Ольги остался маленький Гюнтер. Уже через пару дней мальчик, хотя и с трудом, встал на ноги, даже в состоянии был сделать несколько шагов. Небольшой погреб был забит едой, оставленной немцами и тщательно замаскированной нарубленными дровами. Оставалась опасность того, что кто-то поймёт, кто такой на самом деле Гюнтер. Узнав от мальчика, что его настоящее имя Самуил, Ольга пришла в ужас при мысли, что это может его выдать, и строго наказала называться Петром. Так ребёнок получил ещё одно имя.

Слухами земля полнится. Узнав, что в доме Ольги посторонний ребёнок, пришёл полицай Стецько, назначенная неизвестно кем единственная власть в деревне. Получив разъяснение, что ребёнок - немец, оставлен отцом-офицером и болен такой болезнью, что не может говорить, Стецько ушёл удовлетворённый. А Гюнтер-Петро подружился с Ольгой и маленькой Оксаной и рассказывал им по памяти сказки своей мамы. Спали они втроём в одной кровати, и по ночам, разбуженная всхлипыванием Петра, Ольга прижимала его к себе и долго успокаивала, пока они все втроём засыпали.

Холодной и дождливой октябрьской ночью их разбудил рёв моторов и громкие крики команд. Западная Украина уже давно была глубоким тылом немецких войск, Ольга привыкла к тишине, иногда прерываемой звуками пролетающих немецких самолётов, направляющихся к линии фронта.

На этот раз кто-то громко стучал в дверь. Ольга отодвинула засов. В дом быстро ворвались двое в эсэсовской форме. Заглянув под кровать, один из них затем поднял крышку погреба. Его заинтересовало то, что там находилось. Спустившись, он, однако, удовлетворился тем, что обнаружил продукты питания, это было явно не то, что он искал. Утром Стецько объяснил, что немцы искали партизан.

Всё это имело некоторые последствия. Узнав, что у Ольги есть продукты, он зачастил в гости и каждый раз уходил с «добычей». Теперь Ольге надо было кормить две семьи, запасы быстро иссякали.

А Горохов стал местом расположения нескольких немецких автоматчиков – видимо, партизаны всё-таки были невдалеке. И Ольга решилась. Она попросила Стецько купить у них на марки немного продуктов и очень обрадовалась, когда он принёс несколько банок сгущённого молока, мясные консервы и крупу. Появилась надежда, что зиму они протянут.

А Людвиг, получив повышение по службе и званию, был переведен в боевые офицеры, получил два тяжёлых ранения в голову и в спину, два с половиной месяца лежал в госпитале под Киевом, перенёс четыре операции, был, наконец, выписан, и хромым, с искривленным позвоночником, списан со службы с предписанием вернуться в Мюнхен. В феврале 1942 года воинскими эшелонами и попутными машинами он добирался до Горохова. По пути понемногу изучал русский язык по старому школьному учебнику, когда-то подобранному у сгоревшей школы. После ранения голова часто болела, спина - тоже, пришлось по пути на несколько дней попроситься в какой-то госпиталь, где его с трудом приняли, да и то лишь потому, что врач госпиталя оказался его земляком- баварцем, да ещё с соседней улицы. Этот врач-земляк впервые объяснил Людвигу, что тот стал в свои двадцать восемь лет калекой – и, кажется, навсегда.

Наконец Людвиг добрался до Владимир-Волынска, уже совсем недалеко от Горохова. Там ему рассказали, что местность вокруг Горохова кишит партизанами, и при его ограниченной подвижности он станет их лёгкой добычей. К тому же, у него нет никаких документов, разрешающих перевозку мальчика-«фольксдойче» в Германию.

Людвиг решил не сдаваться. Он попросил аудиенции у военного коменданта Владимир- Волынска полковника Лемке. Полковник в эти дни был озабочен непрекращающимися партизанскими диверсиями, и прошло четыре дня, прежде чем он согласился принять Людвига.
«Не более пятнадцати минут», - предупредил адъютант. Людвиг, опираясь на трость, тем не менее, пытался щёлкнуть каблуками и вытянул руку в нацистском приветствии.
«Хайль...», - неохотно ответил толстый, розовощёкий, с расстёгнутым воротом, комендант, кивком показал, что он готов слушать и даже не предложил присесть.

«Герр комендант, мне очень нужна ваша поддержка. Пять месяцев назад, ещё до моего ранения, я оставил моего приёмного сына-фольксдойче у крестьянки в деревне Горохов. Сейчас, направляясь домой, я бы хотел его забрать, но Горохов, я понимаю, - партизанская зона...».

«Послушайте, Тюрнер, - перебил толстяк, - мне непонятны причины, по которым офицер Рейха, даже отставной, и ариец по происхождению возится с этим фольксдойче...».

Людвиг перевёл дыхание. Комендант поверил в легенду о фольксдойче... Это хорошо. Нужно было обязательно продолжать:
«Герр полковник, партизаны убили его семью. Он остался один и, кроме меня, у него никого нет. До Горохова – менее сорока километров. Я бы хотел попросить у вас автомобиль, но я сейчас не могу водить машину и вряд ли смогу защитить себя и ребёнка... в моём состоянии. Если у вас есть семья и сострадание, помогите мне, герр комендант».

Напоминание о семье заметно смягчило настрой Лемке.
«Курт, - вызвал он адъютанта, - направьте машину с двумя солдатами, чтобы доставить сюда из Горохова мальчишку по имени Гюнтер».
«Разрешите мне поехать с ними, герр комендант. Знаете, чужие люди... Он ведь ребёнок».
Лемке махнул рукой, показывая, что у него и так много забот, пусть делает, что хочет...

Через полтора часа Людвиг был в домике Ольги.
На этот раз он не стучал. Слишком велико было нетерпение. Открыв дверь, Лювиг шагнул в полумрак. Тишина... Он сорвал занавеску. Слабый свет высветил заброшенную комнату. Было понятно, что здесь давно никто не жил. Сквозь оставшуюся открытой дверь проникал холодный ветер.

За Людвигом стояли два солдата. Все трое молчали... Видимо, солдаты ожидали его команды. Надо было срочно что-то предпринять... Людвиг решил пройти к соседнему дому. Возможно, соседи располагают какой-то информацией. Однако и в соседнем доме его ожидали та же давящая тишина и запустение. Очень болела голова... Людвиг с автоматчиками переходил от дома к дому. Деревня была безлюдна...

И вдруг Тюрнер заметил признаки жизни. У самого большого дома на расстоянии около ста метров стоял часовой. Людвиг и его конвой быстро направились к дому. После ранения он ещё так быстро ни разу не шагал.

Часовой окриком остановил группу. Людвиг прокричал, что он разыскивает крестьянку по имени Ольга. Часовой выстрелил в воздух, вызывая старшего. Выбежавший офицер на ходу расстегивал кобуру, однако увидев офицера старше себя по званию, остановился, поприветствовал по-нацистски Людвига и спросил, чем может быть полезен.

Людвиг повторил вопрос о том, где он может разыскать крестьянку Ольгу.
«В деревне нет жителей, герр майор, все были изгнаны, а часть из них расстреляна за связь с партизанами. Здесь находится мой небольшой гарнизон. Живём, как на вулкане...».

«Куда угнали жителей?».
«Не знаю, но, думаю, многие из них сейчас во Владимир-Волынске. Ближе почти нет никакого жилья, кроме лесов. И, герр майор, если вы здесь не по службе, лучше возвращайтесь во Владимир-Волынск. Я здесь по службе, а вам безопасней будет в городе».

... Автомобиль мчался по ухабам на предельной скорости. Людвиг почти терял сознание. И всё-таки одна мысль сверлила мозг: если Ольга в городе, как её разыскать?

Солдаты отвезли полумёртвого офицера прямо в госпиталь, где до войны располагалась районная больница.

Прошло несколько дней, прежде чем Людвиг открыл глаза и понял, что находится в госпитале. Ещё через несколько минут ему показалось, что он опять бредит. Возле кровати, специально оборудованной для него в одном из кабинетов, стояла... Ольга. Грустная, постаревшая, похудевшая Ольга...

Людвиг пытался подняться. Ему казалось, что он кричал, но на самом деле его вопрос прозвучал едва слышно: «Где Гюнтер?».
«Петро? - переспросила Ольга. - Та вин тутечка, в ликарни. Тильки слабый дуже».

Людвиг ничего не понял... Через минуту к нему привели двух врачей - русского и немца. Русский переводил. Людвиг узнал, что из-за связей с партизанами и помощь им немецкое оккупационное командование издало приказ о сожжении Горохова с его жителями. Однако приказ был милостиво заменён расстрелом подозреваемых и высылкой остальных. В Горохове оставили небольшой немецкий гарнизон, с командиром которого Людвиг уже был знаком.

Разговор с врачами временами прерывался из-за слабости Людвига, впадающего время от времени в забытьё.

Людвиг оставался в госпитале на излечении ещё около двух недель, встречаясь с посещающим его Гюнтером. Постепенно отец и сын начали понимать друг друга. Гюнтер, Ольга и Оксанка были поставлены на довольствие и все понемногу поправлялись.
Ольга понимала, что ей предстоит ещё одно испытание - расставание с «Петром».
По мере того, как Людвиг поправлялся, Ольга всё чаще плакала.Она понимала, что Гюнтеру будет лучше и всё-таки не могла представить себе жизни без этого умного, доброго, ласкового ребёнка.

Людвиг добился для неё и Оксанки полного содержания в госпитале, но успокоить её не мог. И при первой возможности попросил немецкого врача устроить ему ещё одну аудиенцию у военного коменданта. К своему удивлению, он довольно легко получил разрешение на вывоз усыновлённого им ребёнка-фольксдойче, родителей которого якобы убили партизаны.

Настал день расставания Гюнтера со своей приёмной мамой. Людвиг не хотел затягивать сцену прощания, а Гюнтер не мог оторваться «вид мамки». К тому же, они опаздывали. «Опель-капитан» ожидал у входа в госпиталь. Через полтора часа отправлялся поезд с тяжелораненными, в котором им предстояло провести несколько суток. С помощью того же русского доктора Людвиг обещал Гюнтеру и Ольге, что он обязательно разыщет её после войны и привезёт вместе с Оксанкой в Германию, где они смогут встречаться так часто, как они того захотят. Не мог знать Людвиг, как много лет пройдёт прежде, чем такая встреча состоится...

Оставив Ольгу в слезах и с деньгами, Людвиг и Гюнтер втиснулись в «Опель». Машина тронула, а Гюнтер, став коленями на заднее сидение, долго смотрел на дорогу, остающуюся позади, туда, где стояла Ольга, пока её фигура не растаяла в отдалении. Так в течение всего нескольких месяцев мальчик потерял вторую семью...

Дорога была очень тяжёлой. Людвиг мог получить только половину пассажирской скамьи для своего искалеченного тела и для Гюнтера. Спали с перерывами, сидя и крепко обнявшись. Так продолжалось три дня, пока поезд несколько разгрузился уже на территории Австрии и Германии. Питались той же едой, что и другие раненные пассажиры. После трёх дней они могли занять всю полку. Раненый солдат, их сосед, после громкого бреда, в одну из ночей умер. Стало тише и просторней. Да и поезд, оставив позади Украину и Чехословакию, побежал побыстрее, не стало многочасовых стоянок для разгрузки умерших и приема новых раненых. Состояние Людвига оставляло желать лучшего, а Гюнтер, едва научившись произносить несколько немецких слов, уже завоевал симпатии персонала и по нескольку раз в день приводил врача или медсестру к постели Людвига. Удивительно, но Людвиг и Гюнтер подолгу разговаривали, когда каждый учил другого своему языку.

Людвиг рассказал сыну, что у них большая семья в Германии. Все очень дружны и живут вместе в большом поместье, что у Гюнтера будет своя лошадь для верховой езды. Иногда на глаза Гюнтера набегала слеза, он вспоминал умерших за колючей проволокой папу, маму, сестрёнку, дедушку... Людвиг отвлекал мальчика от грустных мыслей, да и опасался, что кто-то может подслушать и понять... Но зато они много говорили об Ольге и маленькой Оксанке.

Ещё два дня пути, и им пришлось пересаживаться на пригородный поезд, который должен привезти их на Мюнхенский вокзал. При входе в электричку дежурный офицер тщательно просмотрел их документы, чтобы убедиться, что перед ним не английский шпион, а проливший кровь за фюрера боевой офицер. Затем он помог внести чемодан и усадил Людвига и Гюнтера на их места.

Окна в электричке к ночи были тщательно зашторены: немцы опасались налётов британской авиации. Было душно, Людвиг с трудом дышал.

Поезд тащился долго, но аккуратный и мирный пейзаж за окном вагона успокаивал и обещал, что трудности, через которые прошли взрослый и ребёнок, позади. Оба, не отрываясь, рассматривали прекрасную картину ещё не покрывшейся зеленью земли, разделённой на квадраты, на чистые и ухоженные дома и церквушки... Всё это было так необычно и непонятно для Гюнтера.

Наступали сумерки. На вопрос Людвига, как скоро поезд прибывает в Мюнхен, служащий ответил, что, если не будет воздушной тревоги, менее чем через полтора часа. Заметив состояние офицера, проводник предложил ему сердечные капли. Это всё, чем он располагал...

Уже в темноте миновав едва заметные постройки, поезд медленно вполз под стеклянные своды вокзала. Людвиг вздохнул: «Дома...».

Сын трех народов
Алан Слепой, Бельмонт, Калифорния

(Окончание. начало см. выше)

Проводник подхватил чемодан, за ним, едва переступая ногами, двигался по проходу Людвиг, держа в одной руке трость, в другой - руку Гюнтера.

Родные всё-таки получили телеграмму. Здесь были все. Пришли даже две одноклассницы Людвига, но торжественности момента не получилось, Людвиг морщился от боли и с большим трудом передвигался. Встречавшие ожидали и Гюнтера. Людвиг отправил несколько писем родителям. Никто, однако, не знал, кем был Гюнтер на самом деле. Отец и сын ещё в пути, подолгу беседуя, обещали друг другу хранить тайну.

Надо помнить, что мы говорим о глубинке Германии 1942 года, где большинство населения ещё было опьянено гитлеровскими победами, лжепатриотизмом, ненавистью к мировому еврейству. Ещё не наступило отрезвление, немцы еще не знали, в какую трясину завёл их Гитлер, ещё не было проклято немецким народом его имя...

Людвиг понимал, что ребёнку надо будет поступить в школу, может быть, стать членом гитлерюгенда, вскидывать руку в нацистском приветствии, почитать тех, кто мыслили так, как и те, кто убили родных этого мальчика, слушать нацистские расовые теории...

Нужно было научить сына лицемерить, чтобы он мог остаться честным...

Людвиг страдал от физической боли, проводил много времени в постели, а Гюнтер всегда был возле него. Оставаясь очень ласковым, добрым и милым ребёнком, он вскоре завоевал любовь всей семьи. Было решено, что в школу он отправится со следующего года, а пока будет учить немецкий.

Спустя годы, уже после смерти Людвига, Гюнтер с большой благодарностью вспоминал, как Людвиг, настоящий ариец и немецкий аристократ по рождению, продолжавший верить в конечную победу Германии, оставался честным по отношению к сыну и просил Гюнтера повторять имена его погибших родных, чтобы он никогда не забыл их. Это имело свои последствия, но об этом - позже...

По воскресеньям Гюнтер посещал лютеранскую церковь вместе с бабушкой и дедушкой. Тучка пробежала между отцом и сыном, когда в их доме чаще стала появляться Эльза, с которой Людвиг встречался ещё до войны. А потом Людвиг начал уходить к ней, и привязавшийся к нему Гюнтер скучал и ревновал. Гюнтер был знаком с несколькими cоседскими мальчишками, но его лучшим другом оставался отец.

Наступила осень. Гюнтер в первый раз отправился в школу, в доме был подготовлен праздник встречи первоклассника. Мальчик рассеянно принимал подарки, было заметно, что он не обрадован. А вечером, когда Людвиг и Гюнтер остались вдвоём, на вопрос Людвига о том, чем озабочен мальчик, тот ответил, что он хотел бы, чтобы мама, папа, Рива и дедушка были с ним, встречали его после школы и чтобы вместе с ними были Ольга и Оксанка. Беседа была долгой, и Людвигу пришлось отвечать на вопрос, почему в школе нужно изучать гимн гитлерюгенда, который ему совсем не нравится. Глубокие чувства и проницательный ум ребёнка обрадовали и в то же время встревожили Людвига. Его сын, выходец из человеческих отбросов, недочеловек (по убеждениям гитлеровских идеологов) заставил его, взрослого человека, впервые всерьёз задуматься, как жить дальше. В ту ночь Людвиг так и не заснул...

Железнодорожный вокзал в Мюнхене в 1945-м
Фото: Joe Jägerhuber («Мünchen Hauptbahnhof 1952»)

Эльза стала первой, кому он рассказал о тайне Гюнтера. Она была из семьи хорошего врача, сама училась и готовилась стать врачом, не раз говорила Людвигу о недовольстве решением отца стать членом нацистской партии, выключала радиоприёмник, когда транслировались речи руководителей Рейха или бравурные фашистские марши. Людвигу показалось, что девушка отнеслась к новости о происхождении Гюнтера даже с радостью, и с этого дня Эльза и Гюнтер стали неразлучны.

Шла зима 1943 года. Здоровье Людвига шло на поправку, хотя он всё ещё заметно припадал на ногу и страдал от внезапных головных болей.

Настроение среди немецкой интеллигенции упало. Хотя радиоприёмники всё ещё разрывались от бравурных маршей, а слухи о сталинградском поражении темпераментно маскировались резко звучащими речами гитлеровских вождей, обещающих скорую победу, скрыть налёты британской авиации и не замечать эшелоны прибывающих в нарастающем количестве искалеченных немецких солдат и офицеров, было невозможно. Возвращающиеся с фронта калеки рассказывали о курском, смоленском, киевском, сталинградском аде, перемоловшем сотни тысяч молодых жизней. Всё чаще прибывали извещения о гибели отцов, братьев, сыновей. С наступлением темноты горожане тщательно завешивали окна, по улицам бродили ночные патрули. Интеллигенты, каким-то образом избежавшие призыва (обычно по возрасту или болезни) старались не собираться большими группами, а, встречаясь, с оглядкой спрашивали друг друга: «Где же обещанная лёгкая «прогулка» по России?». Даже в глубинке заметно не хватало продуктов питания, была введена карточная система. Любимый учитель Гюнтера со знаменитым именем Рихард Вагнер был мобилизован и отправлен на фронт. Его заменила низкорослая и некрасивая Гертруда Генкель, подозревающая всех в измене, активистка местной организации нацистской партии. Уроки стали неинтересными. Гюнтер, понимая, что ничего изменить нельзя, тем не менее, находил утешение в том, что мог об этом поговорить и всегда встретить понимание Людвига и Эльзы.

Молодые люди, проводя вместе много времени, продолжали откладывать свадьбу до лучших времён. При мрачных временах, охвативших Германию, торжественная церемония была бы неуместной. И всё-таки свадьба состоялась. Она не была торжественной, но прошла вполне приятно. После непродолжительной церемонии в «своей» церквушке самые близкие собрались в квартире Эльзы, снятой перед самым событием. Здесь собирались жить Эльза, Людвиг и Гюнтер. Пили шампанское, читали стихи, но ничего - из гитлеровской пропаганды. В те времена это всё ещё было рискованно. На лицах присутствующих застыла тень нелёгких времён для них и для их страны. И всё же молодые были счастливы. Очень доволен был и Гюнтер, который с этого вечера звал Эльзу мамой. Эта перемена означала для него и перемену школы, а, значит, и учителя.

А спустя месяц Гюнтер узнал о потере ещё одного друга. Его любимый учитель Вагнер даже не добрался до фронта. Эшелон был уничтожен в пути при налёте союзной авиации.

Зимой 1943-го Гюнтер впервые встал на лыжи, и с тех пор лыжные гонки стали его страстью на всю жизнь. Право, в окрестностях Мюнхена, в горах - великолепные лыжные трассы. Гюнтер ездил в течение зимы несколько раз на прогулки с Эльзой. Людвиг не мог их сопровождать из-за болезни позвоночника, наступившей в результате фронтовых ранений. А выздоровление казалось уже столь близким...

Чувствуя перемену в ходе военных действий, гитлеровские власти всё чаще привлекали школьников, даже младших, к военно-прикладным видам спорта, особенно к стрелковому. Гюнтер очень быстро стал лучшим стрелком среди младшеклассников. Будучи хорошим учеником, спортсменом, проявляя большие способности в математике, мальчик, тем не менее, ощущал презрение детей высокопоставленных родителей к себе как «фольксдойче».

А в безрадостном для Германии августе 1944 года у Гюнтера появился маленький брат Дитрих. Считалось, что Гюнтер родился тоже в августе, 5-го числа. Это был день, когда Людвиг нашёл своего сына. Разница в возрасте между братьями составляла десять лет. Смешно, но знакомые говорили, что братья очень похожи между собой.

К рождению сына Эльза, ещё будучи беременной, успела защитить диплом и готова была работать врачом. Это было важно. Германия, стремительно идущая к поражению, была в экономических тисках. Пытаясь спасти своего фюрера, страна бросала на два фронта всё - молодых людей, продовольствие, вооружение, горючее, боеприпасы во всё возрастающих количествах. У магазинов, чтобы получить что-то по карточной норме, приходилось выстаивать часами.

Кормящей Эльзе надо было отправиться на работу в военный госпиталь. Прожить на пенсию офицера-инвалида, даже с родительской помощью, было невозможно. К тому же она, как врач военного госпиталя, могла получать некоторые продукты питания.

В душе Людвига, под влиянием Эльзы, работающей по 12 часов в день, и услышанных ею в госпитале рассказов калек, чтения фронтовых писем и собственной физической боли, исчезали последние остатки веры в превосходство арийской расы и возможность победы. С тростью он уже не расставался никогда.

Людвиг и Гюнтер вместе составляли маленький коллектив, работающий в домашнем хозяйстве и заботливо нянчивший маленького Дитриха.

Вечером 12 марта 1945 года в дверь квартиры настойчиво постучали. Так не стучали приятели, родители или соседи. До того, как Эльза подошла к двери, стук повторился. На вопрос «Кто там?» мужской голос ответил: «Гестапо...», и стук повторился опять. Все молчали, а Эльза начала медленно отодвигать цепочку. Быстро вошли трое, только один был в форме офицера гестапо, двое - в гражданском.

«Людвиг Тюрнер?» - спросил офицер.
«Да».
«Вы служили интендантом армейской группы «Юг» в сорок первом году?».
«Да».
«Собирайтесь, поедете с нами».

Заметив движение Эльзы по направлению к Людвигу, гестаповец остановил её жестом и повторил, обращаясь к Людвигу: «Собирайтесь».

В это время заплакал Дитрих, которого пора было кормить. Людвиг направился к шкафу за одеждой, по пути напомнив: «Покорми ребёнка». Его спокойствие, кажется, передалось Эльзе и Гюнтеру.

«Есть ли в квартире оружие?» - резко, но тихо спросил офицер.
«Нет», - ответил Людвиг, взял в руку трость, поцеловал подошедших обнять его Эльзу и Гюнтера и, будто речь шла о вечерней прогулке, спокойно произнёс: «Я скоро вернусь».

Последним вышёл один из гестаповцев, медленно и осторожно затворив дверь.

Эльза с детьми поспешила к старичку-соседу, у которого был телефон, чтобы позвонить отцу. Отец в молодости несколько лет служил в таможенной полиции и хорошо знал повадки полиции и гестапо. Эльза, сдерживая слёзы, объснила что произошло.

«Я немедленно приеду», - ответил отец.

Выслушав подробности происшедшего, он особенно подробно расспрашивал дочь о мелочах поведения гестаповцев.

«Эльза, нам не следует беспокоиться. Никто из гестапо не несёт исправную службу, поражение в войне близко. Гитлер ждет спасения в окончании испытаний какого-то нового оружия. Ни один маразматик больше в это не верит.
Возможно, гестапо, действительно, получило какую-то информацию о Людвиге и о факте спасения Гюнтера. Кто-то хочет за счет Людвига спасти собственную шкуру. Гестаповцы бегут, как крысы с тонущего корабля...
С рассветом я отправлюсь в гестапо и попытаюсь что-то узнать. Это нетрудно, они очень подобрели в последнее время».

Трамваи почти не ходили. Утром немолодому Генкелю пришлось прошагать несколько километров прежде, чем он достиг ещё недавно грозного здания мюнхенского гестапо. «Они» действительно подобрели. Почти не видно было сотрудников в форме. Переодетые гестаповцы суетились, пробегая мимо Генкеля, которого ещё месяц назад просто задержали бы за пребывание в этом здании. Никто не остановился, чтобы ответить на вопрос старика. И, о небо! По лестнице, с трудом опираясь на трость, спускался Людвиг, а с ним, поддерживая его, шёл какой-то господин в изрядно помятой одежде. Людвиг представил его как Ганса, а Ганс, узнав, что у них нет машины, побежал ловить такси.

Уже дома Людвиг, после горячих объятий семьи, мог что-то объяснить: «Те из них, кто не могут сбежать из страны, ищут свидетелей своей порядочности, которую они «проявляли» во времена Гитлера. Ганс случайно наткнулся на чей-то донос о том, что я, находясь на фронте, спас еврея. Видимо, кто-то из моих подчинённых...Ну, а гестаповец решил пронюхать, может, я окажусь благодарным за то, что он меня отпустил и, при случае, буду свидетелем его порядочности. А пока я могу ему звонить, если мне понадобится его защита».

Жителям Мюнхена повезло. В конце апреля, когда другие города Германии подвергались безжалостным бомбардировкам союзной авиации, Мюнхен не представлял из себя мишени, достойной внимания. Только на окраинах города, особенно в месте расположения концлагеря Дахау, проходили бои «местного значения» со значительным превосходством американских войск.

А вскоре по городу прогуливались солдаты в чужой военной форме и медленно проезжали танки, останавливаясь и поворачивая башни с пушкой, как будто принюхивались к чему то. На столбах и афишных тумбах, рядом с ещё не снятыми приказами германских властей появились распоряжения американского военного коменданта города на английском и немецком языках.

Эльза продолжала работу в том же госпитале, где в палатах рядом лежали бывшие враги - немцы, получившие ранения, и американцы. Зарплату продолжали платить в марках, а немногие работающие магазинчики отказывались продавать за германские марки. На чёрном рынке торговали всем, но нужны были доллары.

Нехватка продуктов сказывалась на здоровье Людвига. То немногое, что удавалось раздобыть, отдавали детям. Заметно ослабевшая Эльза не бросала работу, администрация больницы во главе с американским врачом-офицером обещала начать выдачу продуктов врачам и медсёстрам. И вправду, вскоре такое произошло. Слабая и счастливая Эльза несла домой сумку с бесценным грузом - американскими мясными консервами, галетами, мукой, сахаром и прочей снедью.

На половине пути её догнала машина, принадлежавшая госпиталю, а шофёр помог доктору Эльзе занести драгоценную сумку на второй этаж. Это был большой праздник для семьи, о котором они потом долгие годы вспоминали.

По ночам иногда слышались автоматные очереди. На работе рассказывали, что всё ещё сражается гитлеровское сопротивление. В госпиталь доставили двух раненых американских солдат, подвергшихся нападению. Они рассказали, что из их конвоя были убиты несколько человек.

Людвиг узнал, что американцы прнимают на работу немцев, не замешанных в военных преступлениях. Он прихромал к зданию магистрата, благо, недалеко, где с утра, за два-три часа до открытия выстроилась длинная очередь.

С ним беседовал американец в гражданском, ответственный за набор инженеров. Выслушав, американец записал адрес и обещал прислать за Людвигом, как только тот понадобится. И понадобился. Американцы восстанавливали станцию химводоочистки, и Людвиг был приглашён на работу помощником руководителя станции, американца, ещё в военной форме, хорошо говорившего по-немецки.

Первого сентября Гюнтер пришёл в свою школу. Пришли и все его школьные товарищи. Большинство учителей были знакомы и знали его по прошлому году. Уже через несколько дней школьники занимались гимнастикой в знакомом спортивном зале. Ребята изучали арифметику, английский язык, естествознание, немецкую грамматику и чистописание. Гюнтер был очень силён в занятиях спортом, опережая всех остальных в классе. С середины года были введены объязательные занятия музыкой, но, скорее, это были уроки пения. Песни стали другими, чаще - на фольклорные темы.

В городе и школе административные функции уверенно переходили в руки немецкой администрации. К зиме ребят отвозили на экскурсии в музеи и библиотеки, а к Рождеству - в лес, на лыжные прогулки. К тому времени лыжи стали одним из двух любимых занятий Гюнтера.

Родители никогда не пытались выветрить из памяти Гюнтера тайну его происхождения. Людвиг намеренно запомнил имена членов его семьи и фамилию Альпер. Зачем он это делал, ведь Гюнтер давно стал его любимым ребёнком? Может, лучше для него и для сына забыть о страшном времени гибели семьи Гюнтера? Но Людвиг и Эльза, будучи людьми глубоко порядочными, никогда не верили в «вину» евреев перед немецким народом и всем миром. Позднее Людвиг рассказывал, что он никогда не мог бы себе простить, если бы врал Гюнтеру.

Кроме того, в начале сорок шестого Тюрнеры предприняли первую попытку разыскать «мамцю» Ольгу и Оксанку. Людвиг отправил два письма на русском и немецком по адресу, который он сохранил. Прошли месяцы, никакого ответа...

Гюнтер оказался очень способным учеником. Когда Людвиг предложил учить его музыке, Эльза воспротивилась. Не слишком ли большая перегрузка для двенадцатилетнего мальчика? Гюнтер регулярно посещал стрелковый тир, открытый предприимчивым американцем, изучал родной русский и английский языки, писал стихи,был хорошим другом товарищей по учёбе, возился с маленьким братиком. Умный ребёнок уже давно принял тот факт, что вся его семья погибла. Но Ольга и Оксанка... Он запомнил слово, которым его называла Ольга - «дитина» и часто так называл маленького Дитриха.

В сентябре 1948 года Людвиг, к тому времени возглавлявший службу очистки воды и водоснабжения Мюнхена и окрестных городков, отправил письмо в Министерство иностранных дел ФРГ с просьбой помочь в розыске Ольги Передун и её дочери, во время войны проживавших в городе Владимир-Волынске в Западной Украине. Только через долгих восемь месяцев пришёл ответ, что Ольга и в настоящее время проживает во Владимир-Волынске и работает в районной больнице. И, какая радость, ниже был приведен её адрес!

Уже на следующий день Людвиг разыскал человека, который мог написать письмо по- русски, где Гюнтер, тоже по-русски, дописал: «Я тебя люблю».

Началось долгое ожидание, очень долгое... Людвиг и Гюнтер не знали, что начавшаяся «холодная война» ещё на долгие годы разделит Гюнтера с его украинской мамой. Ольга знала, что сам факт получения письма из ФРГ может иметь для нее тяжёлые последствия. Она всё-таки отправила ответ с другим обратным адресом, но простой крестьянке, пишущей только на украинском языке, было нелегко рассказать в зашифрованном виде, всё, что хотелось. Пришлось писать, что живётся ей хорошо, она ни в чём не нуждается и любит Петра, за которым очень скучает. А ещё она просила ей не писать, а ждать, пока она напишет сама. Вот и всё. Не только Гюнтеру, но и Людвигу было нелегко понять, почему люди не могут переписываться. Прошёл ещё год, была создана ГДР, разыгралась не на шутку холодная война, и многое стало понятным.

Через тот же МИД Людвиг пытался получить информацию о еврейской семье Альперов, проживавшей в одном из западноукраинских городков и погибшей летом 1941 года. Хорошо изучив карту, Людвиг мог назвать Волынскую или Ровенскую области. Семья состояла из супругов, глава семьи был рыжим, работал «в конторе». С ним погибли жена, четырёхлетняя дочь Рива и отец. Отец Гюнтера носил усы, дед - бороду. Отца звали Мойше. Имени деда и мамы он не помнил, просто дед и мама. С такой скудной информацмей Людвиг, Эльза и Гюнтер приступили к поискам.

Ответные письма от советского МВД приходили своевременно, но не приносили напряжённо ожидаемого результата.

В 1950 году произошли два события. Пришло такое же сдержанное, но несколько более подробное письмо от Ольги. Она повторила, что живёт хорошо, муж с войны не вернулся, она вышла замуж «за Федька» почему-то по суду, у мужа нет ноги, потерял на войне, Оксанка не слушается и убегает купаться в речке без разрешения, да и учится не очень хорошо.

В том же году Гюнтера включили запасным членом команды Мюнхена на всегерманских соревнованиях по лыжным гонкам на пять километров. Будучи запасным, он не надеялся принять участие в соревнованиях, хотя очень хотелось...

Судьба была милостивой к нему. Один из участников заболел гриппом, и Гюнтер побежал, а поскольку он пришёл вторым и с довольно высоким результатом, его тут же поставили вторым и в эстафетной гонке, которую его команда выиграла.

Надо добавить, что Гюнтер был включён во взрослую команду в виде исключения. По возрасту он ещё не мог участвовать в соревнованиях мужчин, но, по предыдущим и предварительным результатам получил специальное разрешение.

Со дня разгрома Гитлера семья перестала скрывать еврейское происхождение Гюнтера. С глаз многих немцев очень медленно сползала пелена ненависти к евреям. Гюнтер иногда слышал за спиной «юде», но воспринимал это спокойно.

Людвиг объяснил ему, что наилучший способ протеста - это проявление своих способностей, позволяющих быть на две головы выше других. И Гюнтер был на две головы выше. Он хотел, как и отец, быть химиком, очень любил этот предмет и в 1952 году, на год раньше положенного окончив школу, поступил на отделение химии Мюнхенского университета. Гюнтер пошутил с родителями, что он, кажется, первый еврей-студент университета в Германии за последние двадцать лет. Это было правдой.

У него не было трудностей при поступлении. Его заметные успехи в учёбе и спорте, о которых давно знали в университете, говорили сами за себя.

В том же году Дитрих, который тоже впервые отправился в школу, к удивлению родителей заявил, что он, как и его брат, тоже еврей. Людвиг и Эльза только внимательно посмотрели друг на друга. Объяснить семилетнему что-либо было почти невозможно, и они отложили это до лучших времён.

Гюнтер был всегда очень занят и, к досаде родителей, мало спал. Чередуя тренировки и соревнования по стрельбе с занятиями лыжным спортом в самое напряжённое время зимней учёбы, он находил время для Марты, с которой подружился ещё в школе. Родители Марты вначале не одобряли её дружбу с евреем. Где пропадал её отец в течение двух последних лет войны, никто не знал, кто-то говорил - в Италии, работая в издании по выпуску гитлеровских пропагандистских плакатов. Может быть... Но времена были другие, и родители Марты благоразумно примирились с происхождением Гюнтера и даже принимали его у себя дома.

Марта училась в консерватории, не мечтая стать знаменитой, неплохо играла на рояле, а пела только на семейных и дружеских вечерах. Приезжала в качестве болельщицы на все соревнования Гюнтера. Студенческие подруги завидовали популярности её друга. Поженились они рано, а медовый месяц провели на соревнованиях по биатлону во Франции. Заметно уставший Гюнтер на этот раз выступил ниже своих возможностей, подвела стрельба...

Наверное, это была единственная заминка в его спортивной карьере. Марта не пыталась успокаивать его, она знала упорство мужа. Его успехи ещё впереди. Даже её мать однажды сказала о зяте: «Если все евреи такие, как Гюнтер, то почему мы с ними воевали? Надо признать, что Гитлер был идиот».

Шёл 1957 год. Холодная война становилась как будто менее ожесточённой. Осенью пришло письмо от Ольги и Оксанки на адрес родителей. На этот раз Ольга была довольно откровенной, описывала подробности своей нелёгкой жизни с мужем-инвалидом и непутёвой Оксаной. Прочесть письмо на украинском языке было нелегко, помог преподаватель русского языка университета, сам русский по национальности. Целую неделю Гюнтер и Марта собирали огромную посылку, пытаясь угадать размеры одежды и вкусы адресатов. С тех пор посылки стали частью их жизни, а письма с благодарностями - праздником.

В 1960 году Гюнтер, после серии убедительных побед, личных и командных, был включён в состав олимпийской сборной ФРГ, где в биатлоне оказался лучшим в команде, но команда выиграла лишь «серебро». В следующем году, к счастью и радости супругов должен был состояться чемпионат мира и Европы в Ленинграде. На тренировочных сборах они были вместе, и Марта, немного ревнуя, наблюдала, с каким вдохновением Гюнтер тренировался в ожидании предстоящей встречи с Ольгой и Оксанкой, которых он называл мамой и сестрой.

И встреча произошла. Это было в марте 1961 года в небольшом фойе только что отстроенной специально для чемпионата мира и Европы гостинице «Молодёжная». Здесь разместились команды ФРГ, Норвегии и Великобритании.

Было холодное утро ленинградского пригорода и день, свободный от тренировок. Гюнтер и Марта, не присаживаясь, прохаживались по холлу гостиницы, время от времени поглядывая на входные двери. Наконец сквозь стекло они увидели подкативший к «Молодежной» автобус и выходящих через переднюю дверь двух женщин, а с ними... Кто- то ещё был с ними, но Гюнтер их не видел...

Два швейцара отворили двери... Ольга бежала к Гюнтеру, раскинув руки, она видела только его, а он, оторвав её от пола, крепко прижал к себе и... заплакал.

Плакали все. Ольга, не переставая, повторяла: «Дитинко, дитинко...».

Гюнтер пытался объяснить мужчине и девушке - «переводчикам», что их услуги не нужны, что он, хоть и не в совершенстве, но владеет русским языком. Не помогло. Конечно, «переводчики» должны были присутствовать...

Оксанка, хоть и взрослая и далеко не застенчивая девушка, явно не знала, как себя вести с братом-иностранцем, да ещё из капиталистической страны.

А потом они все прошли в ресторан пообедать. С ними, конечно, пошли и «переводчики», но они не испортили настроение радости и восторга воссоединившейся семьи.

Женщины получили билеты на все события чемпионата, который должен был начаться через два дня.

В последний день перед началом соревнований Гюнтер, который никогда не болел, вдруг почуствовал себя неважно. Заменить его было некем. Врач команды заставил его принять быстродействующие лекарства и это, кажется, помогло.

Чемпионат проходил, как писали советские газеты, «в упорной борьбе». Победила команда СССР, вторыми были норвежцы и только на третьем месте - команда Гюнтера. А уже на следующий день, опять в слезах, Гюнтер и Марта прощались со вновь обретённой семьёй. Они даже не планировали следующую встречу. Кто знает?.. «Переводчики» ни на минуту не спускали с них глаз.

По возвращению домой Марта, смущаясь, объявила о своей беременности. Гюнтер прыгал от восторга. Подумать только - он будет отцом! Узнав, прыгал и постаревший хромой Людвиг, а вместе с ним - и вся семья.

Всё было бы хорошо в нелёгкой, но полной радостных событий жизни Гюнтера, если бы не тоска по уничтоженной фашистами еврейской семье. Теперь уже в поисках участвовала и Ольга.

В 1970 году к местам массовых расстрелов евреев в Ровенской области приехал и Гюнтер. Они проехали с Ольгой все места, где она уже бывала, но чутье и мудрость простой крестьянки подсказали ей, что присутствие Гюнтера не просто желательно, но крайне необходимо. Не может такого быть, чтобы Гюнтер, объезжая вновь те же места, в которых он когда-то побывал, ничего не вспомнил... И Ольга не ошиблась. Гюнтер уверял её и какого-то сотрудника партийных органов, сопровождающего их, что он почти наверняка узнаёт место временного лагеря, из которого он каким-то образом выбрался и был подобран Людвигом. Он вспомнил имя своей мамы, которую звали Голда и которая работала в школе. Сужая поиски, они нашли школу в Клевани и старушку Клавдию Григорьевну, которая когда-то работала в школе с Голдой Яковлевной Альпер, учительницей начальных классов. Клавдия Григорьевна рассказала им обо всём ужасе уничтожения евреев, а потом вспомнила, что у Голды был брат, он воевал на фронте, после войны приезжал, чтобы тоже что-то узнать о погибших родных, жил не то в Москве, не то в Киеве. Больше ничего... Это был родной дядя, но Гюнтер его не помнил.

Время отпуска подходило к концу. Но Ольга, активно продолжая поиск информации о судьбе Альперов, всё больше втягивалась в благородное дело увековечения памяти евреев, погибших от рук фашистов. Она стала заместителем председателя комитета по проведению траурных мероприятий в городке Сосонки, где в 1991 году, к пятидесятилетию зверского уничтожения более двухсот тысяч евреев города Ровно и окрестностей, была проведена траурная церемония памяти погибших от рук фашистов - местных и пришлых.

Об этих событиях рассказывает старенькая Наталия Балацкая:
«Утро 6-го ноября 1941 года было хмурым и холодным. Дул порывистый ветер, падал мокрый снег. На центральную площадь по приказу оккупационных властей сходились люди. Заметно было, что среди них много старых и калек. Этих вели под руки. Плакали дети. Матери несли грудных на руках, те, что постарше держались за подолы. Пациентов привезли из больниц на колясках. Среди них была молодая мать, которая в последнюю ночь родила ребёнка. Площадь была плотно окружена украинскими полицаями, жандармами, работниками СД и гестапо, литовскими фашистами. Было приказано двигаться по центральной улице. Вещи приказали оставить на площади. Человеческий поток двинулся к Сосонкам. Среди идущих я видела хирурга Когана. Видимо, его взяли прямо из операционной, он был в белом халате - как жил, так и умер врачом. Я видела также врачей Натанзона, Песле, Орловского... Когда обречённые прибыли к Сосонкам, там уже были вырыты огромныё и глубокие траншеи, дежурили пулемётчики. Всех заставили раздеться. Профессиональные убийцы косили людей. Далеко были слышны крики, пулемётные очереди, разрывы гранат...».

Наталия Никифоровна больше не могла говорить...
На траурных церемониях присутствовал Гюнтер, во второй раз приехавший в эти скорбные места.

А собранная неутомимой Ольгой информация позволила узнать, что Мойше Альпер был служащим «Заготсырья», его отца, дедушку Гюнтера, звали Шломо. Шломо был участником гражданской войны. Маленькую сестрёнку Гюнтера звали Ривелэ. Они все погибли – видимо, от голода за колючей проволокой возле того места, где был найден Гюнтер. До сегодняшнего дня не известно, как Гюнтер оказался за пределами «сборного пункта».

В 1999 году неожиданно умер Людвиг, но не от фронтовых ран, а от сердечного приступа. Умер глубоко порядочный человек, который всегда считал себя оптимистом. Его смерть стала предметом большой скорби и печали для его многочисленной семьи. Кроме памятника от семьи, Гюнтер установил свой собственный с простыми словами: «Здесь похоронен Человек и Отец».

Ольга, активистка организаций, деятельность которых направлена на сохранение памяти жертв Катастрофы, несмотря на преклонный возраст, иногда посещает в Германии семью сына, которого всё ещё называет «дытына» и который сам уже пожилой человек. В Иерусалиме специальным решением комиссии мемориального комплекса «Яд ва-шем» ей присвоено звание праведника народов мира.

Так и живёт в Мюнхене достойный и заслуженный человек, Самуил Альпер, Петро Передун, Гюнтер Тюрнер - один и тот же учёный, тренер, сын, отец, дедушка, спасённый мужеством и честью своего немецкого отца и украинской матери. Живёт сын трёх народов. Да хранит его Бог...