Что читаешь, Бердичевлянин ?

Жидивський Пробойовый Kуринь

http://www.foruma.su/?sub=4256#comments

Автор - Авигдор ПАСХИН, Израиль
Алеф № 1030,
Февраль 2013
«Секретный агент»

«Сын ХАМАС»… Эту удивительную книгу написал старший сын шейха Хасана Юсефа, одного из основателей террористической организации «Хамас». Автора зовут Мосаб Хасан Юсеф, и рассказывает он о себе. Мосаб оказался вовлечен в палестино-израильский конфликт. Сначала потому, что его отцом был лидер «Хамаса», а затем — уже по собственной воле — потому, что стал самым секретным и важным агентом израильской службы безопасности…

Как произошло это удивительное нравственное перерождение? Мосаб рассказывает о своей жизни иногда нарочито просто, иногда возвышенно. Он прекрасно понимает, какую роль сыграл в истории палестино-израильского конфликта. Лучше, чем кто бы то ни было, он ощущает, каково быть ненавидимым своими близкими и соотечественниками, безусловно считающими его предателем.
Родился Мосаб в семье шейха Юсефа — очень популярного в 1980-е годы религиозного авторитета на «оккупированных территориях». О своем отце Мосаб рассказывает с глубокой любовью. Отец помогал людям, он был человеком мирным, не желал ничьей крови, в том числе и крови израильтян, которых искренне ненавидел. Мог ли Мосаб не воспринять эту идеологию? Естественно, мальчик, как и отец, ненавидел израильтян и, в отличие от отца, желал бороться с ними с оружием в руках.
И здесь лично для меня оказался первый сюрприз книги. Очень часто (особенно в последние годы) в самых разных статьях можно прочитать о том, что «Хамас» был создан в 1986 году чуть ли не по заказу Израиля. Израильтянам это нужно было для того, чтобы иметь на «территориях» «противовес» Организации освобождения Палестины. Но «Хамас» якобы выбился из-под контроля и стал тем, чем стал. Об этом писали так часто, что поневоле закрадывалась мысль: неужели в этом есть хоть крупица правды? Книга Мосаба Юсефа не оставляет от этой фальшивой версии камня на камне. Он подробно описывает, как его отец и другие религиозные лидеры задумали и создали новую организацию — филиал на «территориях» известной сейчас всему миру организации «братьев-мусульман». Разумеется, израильтяне не имели к этому ни малейшего отношения. Если бы Мосаб ограничился одной этой правдой, его книга уже имела бы значение исторического документа, разрушившего популярную ложь.
Будучи школьником, Мосаб купил с другом на черном рынке два автомата Калашникова и пистолет, чтобы убивать врагов. Оказалось, впрочем, что автоматы испорчены и не стреляют, а пистолетом Мосаб воспользоваться не успел: спецслужбы его выследили, и он был арестован. Без прикрас, но и без нагнетания ужасов Мосаб описывает, как его били солдаты во время ареста, как его унижали — надев на голову вонючий мешок, сутками держали прикованным к стулу. Мучаясь, он мечтал о том, чтобы, выйдя на свободу (когда-нибудь!), прикончить своих врагов.
Наконец его доставили на допрос, и вежливый сотрудник ШАБАКа предложил Мосабу сделку: свободу в обмен на сотрудничество. Подумав, Мосаб согласился. В книге подробно описано, о чем он думал в те самые сложные в его жизни минуты. А думал он о том, что надо согласиться, тогда ШАБАК даст ему оружие, а он из этого оружия в ту же секунду убьет сотрудника израильской спецслужбы и, таким образом, осуществит свою месть. В то время Мосабу не было еще и восемнадцати лет. С мыслью о предстоящей мести он и сказал на следующий день, когда его привели на допрос: «Я согласен».
С этих слов началась вторая жизнь Мосаба — он не только не осуществил свой замысел, но и, по мере того, как все больше времени проводил со своим «куратором» из ШАБАКа по имени Лоай, начал понимать евреев и их правду. А пребывание в тюрьме «Мегидо» среди заключенных-хамасовцев стало для Мосаба не только школой выживания, но и показало ему, что представляет собой «Хамас» изнутри: издевательства и пытки своих же, зверства, прикрываемые идеологией Корана, который многие хамасовцы попросту и не знали.
«На каждой встрече, — пишет Мосаб, — я все больше узнавал о жизни, справедливости и безопасности. Шин Бет не пытался склонить меня к совершению дурных поступков. Они, казалось, делали все возможное, чтобы создать мне достойную репутацию, сделать сильнее и мудрее.
Время шло, и я все больше сомневался в том, что намерение уничтожить израильтян было правильным. Эти люди были добры ко мне. Они действительно заботились обо мне. С чего бы мне убивать их? Я сам удивился, когда понял, что мне больше не хочется этого».
Выйдя на свободу, Мосаб уже чувствовал, что должен помочь обеим сторонам. Своим новым друзьям-израильтянам — выжить во вражеском окружении. А своим собратьям-палестинцам — понять, что, враждуя с Израилем и желая скинуть его в море (а именно такова была цель создания «Хамаса» — была и никогда не менялась, такова она и сегодня), палестинцы прежде всего уничтожают себя. Не только морально, но и физически.
Он думал, что ему прямо сейчас поручат какое-нибудь важное задание, но Лоай лишь снабдил Мосаба деньгами и сказал: «Твое дело — учиться. Учись».
«Лоай был больше похож на отца, чем любой палестинец, с которым мне пришлось встречаться, — пишет Мосаб. — Он не верил в Аллаха, но он, в любом случае, уважал меня.
Так кто же теперь был моим врагом?
Я поговорил с сотрудниками Шин Бет о пытках в «Мегидо». Они сказали, что знают о них. Каждое движение заключенных, все их разговоры записывались. Им известно о секретных сообщениях в шариках из хлеба, пытках в палатках и дырах в заборе.
– Почему вы не остановили все это?
– Ну, во-первых, мы не можем изменить ваш менталитет. Это не наша работа — учить «Хамас» любить ближнего. Мы не можем прийти и сказать: «Эй, не пытайте друг друга, не убивайте друг друга, и все будет в порядке». Во-вторых, «Хамас» разрушает себя изнутри сильнее, чем Израиль разрушает его снаружи.
Мой прежний мир постепенно разваливался на кусочки, открывая передо мной другой мир, который я только начинал понимать. Каждый раз, когда я встречался с руководителями Шин Бет, я узнавал что-то новое о своей жизни и других людях. Это не было промыванием мозгов путем бесчисленных повторений, голода и лишения сна. То, чему учили меня израильтяне, было гораздо более логичным и настоящим, чем то, что я когда-либо слышал от людей своего окружения».
До начала второй интифады Мосаб не проявлял себя как агент ШАБАКа, хотя чувствовал себя им и хотел помочь своим друзьям-израильтянам и своим собратьям-палестинцам найти общий язык, договориться и мирно жить на этой земле.
Понимая, какие цели преследует «Хамас» и какими методами эта организация намерена добиваться своих целей, Мосаб пишет в книге об израильтянах: «…Они (израильтяне. – А.П.) никогда не пытались понять, что представлял собой «Хамас» на самом деле. И пройдет много лет, полных горя и боли, прежде чем они начнут понимать, что «Хамас» не является организацией в том смысле, в котором большинство людей понимает это слово, с уставом и иерархией. Это был дух, идея. Вы не можете уничтожить идею. «Хамас» — как плоский червь: на месте отсеченной головы вырастает новая.
Беда была в том, что основная идея и цель «Хамаса» была иллюзией. Сирия, Ливан, Ирак, Иордания и Египет неоднократно пытались сбросить Израиль в море и создать на этой земле Палестинское государство, но терпели поражение. Даже Саддаму Хусейну с его ракетами это не удалось. Чтобы миллионы палестинских беженцев могли вернуть дома, фермы и собственность, которую они потеряли более полувека назад, Израилю пришлось бы практически поменяться с ними местами. И поскольку было ясно, что этого никогда не произойдет, «Хамас» напоминал Сизифа — героя древнегреческого мифа, приговоренного богами поднимать в гору тяжелый камень, который, едва достигнув вершины, каждый раз скатывался вниз, так и не достигнув цели».
В 2000 году началась вторая интифада, задуманная Арафатом задолго до ее начала, и об этом также пишет Мосаб Юсеф. В частности, о том, что визит Шарона на Храмовую гору Арафат попросту использовал в качестве предлога. Не отдай он в тот день приказа начать восстание, визит прошел бы незамеченным, и никто в мире не обратил бы на него внимания.
Мосаб свидетельствует: Арафат был движущей силой всего палестинского террора. Арафату не нужен был мир, не нужно было палестинское государство. Жизни палестинцев для него не стоили ничего. «Хамас» был конкурентом для ООП, возглавляемой Арафатом. В 1990-х годах Арафат сажал хамасовцев в тюрьмы, пытал их. Отец Мосаба, шейх Хасан Юсеф, немало времени провел в палестинской тюрьме, которая была для него куда хуже израильской. Когда началась «интифада Аль-Аксы», «Хамас» как организация находился в состоянии клинической смерти. Но Арафату понадобились террористы-смертники, и «Хамас» воспрянул. Тогда ШАБАК наконец обратился к Мосабу: пора действовать.
Не стану описывать операции израильских сил безопасности, в которых принимал участие Мосаб. Прочитайте об этом в его книге. К тому же многие операции так и остались пока секретными. Но и то, что сумел описать Мосаб, может стать сюжетом для многих фильмов и романов. Не раз для того, чтобы спасти собственного отца от мести собратьев-палестинцев или от акции точечного уничтожения со стороны ЦАХАЛа, Мосабу приходилось с помощью друзей из ШАБАКа прятать шейха Юсефа в израильскую тюрьму — иначе он не дожил бы до сегодняшнего дня. Отец не подозревал о том, какую роль в судьбе палестинского народа и в его собственной судьбе играл его любимый сын Мосаб.
Можно ли всю жизнь играть со смертью? Можно ли десятки лет жить, представляя, что в любой день тебя могут или раскрыть и уничтожить свои — палестинцы, или раскрыть и уничтожить другие свои — израильтяне? Ведь никто в Израиле (и тем более на «территориях») понятия не имел, что известный деятель «Хамаса», сын самого шейха Юсефа работает на израильскую службу безопасности. Даже в руководстве ЦАХАЛа об этом не знали. Даже в самом ШАБАКе об истинной роли Мосаба знали всего несколько человек, в число которых входили, конечно, тогдашний шеф ШАБАКа Ави Дихтер и друг-куратор Мосаба по имени Лоай. Фамилию этого человека Мосаб не называет — скорее всего, он и сам ее так и не узнал…
Уже после второй интифады, после того, как Израиль ушел из сектора Газа, после того, как власть в Газе захватил «Хамас», Мосаб понял, что не в состоянии больше вести двойную игру. «Я больше не хочу работать на вас, — сказал он Лоаю. — Я хочу уехать в Америку и там начать новую жизнь». Конечно, его уговаривали остаться. ШАБАКу очень важно было сохранить одного из самых ценных своих агентов. Но решение Мосаба было непреклонным. Ему не было еще тридцати лет, и он хотел обычной жизни, не желая быть ни героем, ни предателем. Тем не менее, он стал и тем, и другим. Героем — для Израиля, предателем — для палестинцев. Он спас множество жизней — не только еврейских, но и палестинских. С его помощью удалось предотвратить десятки терактов.
Шейх Юсеф находился в израильской тюрьме, когда его сын Мосаб отправился в Америку: ШАБАК выправил ему нужные документы, иначе Мосаба задержали бы при переходе границы с Иорданией. Мосаб позвонил отцу из Нью-Йорка: «У меня есть секрет, который я должен раскрыть, — сказал я. — Я хочу сказать тебе сейчас, чтобы ты узнал это от меня, а не от журналистов.
Я объяснил, что десять лет работал на Шин Бет. Что он до сих пор жив, потому что по моей просьбе его посадили в тюрьму. Что его имя стояло под номером один в списке тех, кого Израиль планировал уничтожить…
Молчание. Папа не произнес ни слова.
– Я люблю тебя, — сказал я на прощание. — И ты всегда будешь моим отцом».
Книга Мосаба Хасана Юсефа, сына лидера террористической организации «Хамас», — уникальный документ. Еще более уникальна сама жизнь этого человека.
Пожелаем ему прожить жизнь спокойно и с ощущением собственной правоты.
[b]

Семен Беленький

Сколько стоил Великий октябрь

Сегодня, я думаю, вряд ли найдёшь оппонента в споре о том, что ни
одно общественное движение, ни одна пария не могут существовать без
немалой материальной поддержки. Социалистические и либеральные,
националистические и сепаратистские, религиозные и антиклерикальные,
демократические и террористические, борцы за свободу и просто банды
существуют лишь до тех пор, пока у них имеются солидные спонсоры.
Свежайший пример. Как только Президент России перекрыл финансовые
вливания нефтяных магнатов в правые партии, так немедленно они исчезли
из политической жизни страны. То же самое относится и к революциям.
И, если большевики, буквально, в одну ночь создали мощную
пропагандистскую машину, открыв в 1917 году сразу четыре газеты. Где
главными лозунгами были «Долой войну!», «Штык в землю» и. т.д., то это
не потому, что сбылось утверждение К. Маркса о том что «Идея,
овладевшая массами, сама становится материальной силой», а потому, что
эту материальную силу кто - то дал. Кто, зачем, почему и сколько?
Во всех официальных версиях истории партии большевиков, как ее
преподносили гражданам СССР, неизменно упоминалось о «клеветнических
измышлениях» врагов ленинского плана социалистической революции в
России в связи таинственным «пломбированным вагоном» и какими-то
деньгами, якобы полученными Лениным от германского генерального штаба.

Нам, людям старшего поколения, из-под палки зазубривавшим
мифологизированную эпопею «победного шествия ленинизма», сама
возможность каких бы то ни было контактов лидера немногочисленной (35
тысяч человек) партии российских пролетариев с генералом Людендорфом (
и тем более правительством кайзера Вильгельма П) казалась совершенно
невероятной. Еще более нелепыми представлялись обвинения Ленина
(самого Ленина!) в шпионаже в пользу Германии! Уже не говоря о том,
что это никак не вязалось с его иконописным образом. Здравый смысл
подсказывал, что Ленин и его ближайшие соратники в последние
предвоенные и военные годы вообще в России не жили, а уж военными
секретами империи и подавно владеть не могли. В общем, эти и подобные
слухи выглядели бредовым наветом, клеветой, не заслуживающей даже
того, чтобы всерьез ее опровергать.
Однако, анализируя недавно рассекреченные архивные документы,
читая фундаментальные исследования российских и зарубежных авторов,
мемуары современников и т.д., поневоле приходишь к другим выводам,
далеко не таким однозначным, какие преподносились большевистскими
талмудистами.
Поиски первых источников обвинения Ленина в связях с германским
генштабом приводят к документам Временного правительства,
опубликованным сразу после неудавшегося большевистского мятежа в
начале июля 1917 года.
Именно тогда большевистские лидеры были обвинены в
государственной измене и объявлены важными преступниками, подлежащими
аресту и суду. Именно тогда Ленину и Г.Зиновьеву пришлось уйти в
подполье и почти вплоть до октябрьского переворота скрываться в
Разливе. Л.Каменева укрыли в другом месте.

Большевикам инкриминировалась попытка захвата власти, шпионаж в
пользу немцев и подрывная пропаганда, развалившая армию на западном
фронте. Основанием для этих обвинений послужили отнюдь не давно
ходившие слухи о связи большевиков с немецким генштабом, а достаточно
солидные данные российской контрразведки (подкрепленные
дополнительными сведениями, поступившими от ее французских и
английских коллег). Однако сами эти сведения остались тогда под
сукном. Временное правительство колебалось под давлением
Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, и газеты
пробавлялись дешевыми и совершенно недостоверными сплетнями,
вызывавшими скорее насмешки, чем возмущение. В частности, в прессе
сообщалось, что контакты между большевиками и немецким командованием
осуществлялись через некоего прапорщика Ермоленко, который был выпущен
немцами из плена в расположение 6-й русской армии и снабжен
значительной суммой денег для передачи большевикам.
Существует версия, согласно которой большевики сами организовали
«утечку» этой неправдоподобной информации, дабы дискредитировать
всякое расследование. Не исключено, что так оно и было.
Но вот в «русском отделе» городской библиотеке города Ашдода
(Израиль) я буквально натыкаюсь на статью некого Э. Бернштейна. В
своей статье Эдуард Бернштейн, заместитель министра финансов Германии,
(1921) подтверждал, что немецкий генштаб выделил русским большевикам
весьма значительные средства (точная сумма пока не была названа),
которые помогли им захватить власть.

Какие обстоятельства заставляют признать эту версию вполне
возможной и вероятной?
Во-первых, немецкая сторона была крайне заинтересована в
ослаблении России как одного из самых сильных своих противников.
Падение царизма и наступившая затем смута предоставляли благоприятное
поле деятельности для подрывной работы. Временное правительство решило
продолжать войну « до победного конца», и большевики были единственной
партией, открыто противопоставившей себя этой линии. Все остальные
партии, включая левых эсеров, предпочитали дожидаться созыва
Учредительного собрания, которому предстояло определить дальнейшую
судьбу и политику страны. Таким образом, Ленин и компания оказывались
естественными союзниками немцев, заинтересованными в поражении России
и, следовательно, в развале фронта и армии.
Во-вторых, и это уже факт совершенно конкретный, хотя и мало
освещаемый, пропагандистская машина большевиков была создана буквально
за одну ночь. т.п. Именно мощь этой пропагандистской машины создавала
впечатление огромной, сокрушительной силы большевистской партии. Но
нас сейчас интересует другое: ведь все это требовало колоссальных
денег, несопоставимых с жалкими суммами партийных взносов. В свое
время большевики не стеснялись грабить банки и пользоваться услугами
классовых врагов – спонсоров-заводчиков. Какой же моральный тормоз
помешал бы им принять деньги от кайзера?
В той же статье Эдуарда Бернштейна впервые упоминается имя
человека, через руки которого проходили главные суммы, пересылавшиеся
немцами большевикам. Этот человек – Александр Лазаревич Гельфанд,
больше известный в исторической литературе под псевдонимом Парвус.

Он происходил из не очень обеспеченной еврейской семьи,
проживавшей в Минской губернии, где евреи составляли тогда половину
населения. Молодой Гельфанд окончил реальное училище в Одессе и
университет в Базеле. В 1891 году он переехал в Германию, где стал
редактором газеты «Arbeiter Zeitung» и постоянным сотрудником
социалистического журнала К.Каутского « Neue Zeit» Позднее, в Мюнхене,
он участвовал в редактировании ленинской «Искры». Вместе с Троцким он
был подлинным руководителем первой русской революции 1905 года,
разработавшим, кстати говоря, концепцию власти Советов. Но, по
утверждению людей, его знавших, «мысли о революции постоянно
переплетались в его тяжелой, мясистой, бульдожьей голове с мечтами о
богатстве».
И Гельфанд действительно стал настоящим
марксистом-мультимиллионером, активно финансировавшим большевистскую
партию. Это не помешало ему растратить на личные удовольствия
значительную сумму горьковских гонораров, заработанных в Америке и
переданных «Буревестником революции» для большевиков.

В 1910 году Гельфанд перебрался в Константинополь, где, пользуясь
своими немецкими связями, занялся поставками турецкому правительству,
на чем нажил громадные деньги. В 1915 году он переехал в Копенгаген и
там, в нейтральной Дании, основал свой Институт исследования причин и
результатов мировой войны. Фактически это было экспертное учреждение,
изучавшее возможности подрыва России через революционные каналы. Его
сотрудниками были Ганецкий (Фюрстенберг), Карл Радек, Моисей Урицкий и
Вацлав Воровский. Сегодня большинство историков не сомневаются, что
именно Гельфанд наладил получение германских субсидий, передававшихся
Ленину и его группе в России начиная с весны 1917 года вплоть до
развала фронта. Непосредственно перед поражением Германии в конце 1918
года Гельфанд перебрался в Швейцарию, а затем вернулся в Германию, где
и умер в 1924 году, предварительно уничтожив весь свой архив, включая
документы о рождении.
Сын Гельфанда, Евгений Александрович, известный под фамилией
Гнедин, стал дипломатом, в 20-30-х годах занимал различные посты в
советских постпредствах, посольствах и консульствах. В 1939 году он
был репрессирован, пытан, отбыл десять лет в лагерях, затем четыре
года в ссылке. В конце 70-х годов сблизился с А.Д.Сахаровым. Умер в
1983 году. Оставил интересные воспоминания.
Сегодня трудно восстановить в подробностях бесчисленные
финансовые комбинации Гельфанда. Тем не менее, известно, что масштаб
их был весьма размашист. Его переезд в Данию был мотивирован
стремлением, вытеснить оттуда английский уголь и заменить его
немецким. Весной 1916 года он создал в этой стране угольный концерн, а
осенью – собственное грузовое пароходство. И концерн, и пароходство
вели операции в тесном контакте с датскими социал-демократами и
профсоюзными деятелями. Одни только махинации с углем принесли
Гельфанду огромные барыши.

Под вполне законным предлогом расширения своих деловых операций
Гельфанд получил возможность создать агентурную сеть в соседних
скандинавских странах и в России. Его главным помощником был
выписанный из Швейцарии Яков Станиславович Ганецкий (Фюрстенберг),
революционер, сблизившийся с Лениным еще в 1912 году и пользовавшийся
его безусловным доверием. В начале 1917 года Ганецкого арестовали в
Копенгагене за контрабанду. Вообще, по свидетельствам современников,
за ним установилась там репутация первоклассного мошенника. При помощи
Гельфанда Ганецкий избежал суда, отделался крупным денежным штрафом и
был выслан из Дании. Вскоре он обосновался в Стокгольме, где и стал
посредником между Гельфандом и Лениным. После большевистского
переворота Ганецкий занимал высокие посты в советской администрации,
одно время возглавлял Госбанк, затем был понижен до директора Музея
революции, а в 1937 году арестован и расстрелян.
Другим связным Ленина был адвокат Мечислав Юльевич Козловский,
близкий друг Феликса Дзержинского. Он обеспечивал петроградское звено
связи с Ганецким. После октября 1917 года работал в наркомате юстиции,
считался у большевиков непререкаемым юридическим авторитетом, был
автором многих совдеповских декретов. Умер он в 1927 году.

Гельфанд и Фюрстенберг получали от немцев ряд товаров, в которых
остро нуждалась Россия (хирургические инструменты, медикаменты, в том
числе сальварсан для лечения сифилиса, и химикаты), затем Фюрстенберг
различными путями переправлял их в Россию. Вырученные от продажи этих
товаров деньги не возвращались в Германию, а почти полностью шли на
нужды большевистской пропаганды.
Весной 1917 года к Ганецкому присоединился Карл Бернгардович
Радек (Собельсон). Его биография мало известна. Он родился в 1885 году
в Галиции, еще смолоду стал членом польской и немецкой
социал-демократических партий. В революцию 1905 года перебрался в
Варшаву, затем в Берлин. После ссоры с Розой Люксембург уехал в
Швейцарию, где сблизился с Лениным. В 1917 году вместе с группой
большевиков выехал вместе с Лениным из Германии. Он остался в
Стокгольме с Ганецким. После октябрьского переворота принимал участие
в переговорах в Брест-Литовске, потом пытался организовать
коммунистическое восстание в Германии в 1918 и 1923 годах. Он был
членом ЦК ВКП (б), членом Исполкома Коминтерна и считался лучшим
коммунистическим журналистом мира. В 1936 году на процессе Каменева и
Зиновьева давал показания против обвиняемых и этим заслужил вместо
смертного приговора заключение на десять лет. По сообщениям прессы,
был убит в ГУЛАГе уголовниками.
Еще одной существенной фигурой в деле о «немецких деньгах»
считается Вацлав Вацлавович Воровский, известный партийный литератор,
позднее дипломат. В 1923 году его застрелил за границей некто Конради,
русский из белых. Воровский начал сотрудничать с Ганецким сразу после
свержения царизма; с Гельфандом он познакомился много раньше,
вероятно, в Мюнхене, еще в свои студенческие годы.

Итак, Радек, Воровский и Ганецкий создали в Стокгольме так
называемую «Большевистскую заграничную службу», занимавшуюся изданием
пропагандистских газет на немецком языке. Самым активным деятелем
«службы» был Радек.

Еще в разгар первой мировой войны, в начале января 1916 года
Гельфанд - Парвус свел знакомство с немецким послом в Константинополе.
Уже при первой встрече он сообщил послу, что « интересы Германского
Правительства идентичны интересам русских революционеров» и что он,
Гельфанд, видит свой священный долг в том, чтобы «создать единый союз»
этих революционеров, который позволил бы «организовать на широкой
основе восстание против царского режима». В заключение он просил
выделить некоторую значительную сумму для передачи революционным
группам, прежде всего большевикам, в целях агитации и пропаганды.
За этой беседой последовал в марте 1916 года весьма
примечательный меморандум, в котором Генфальд подробно указывал, какие
шаги, по его мнению, необходимо предпринять для свержения царского
режима. В частности он предлагал немцам придерживаться двойной
тактики, поддерживая как русских революционеров, так и национальные
меньшинства, стремящиеся к отделению от России.
Соответствующие чины в германском министерстве иностранных дел и
генштабе встретили эти замыслы с воодушевлением.
Таковы были первые из многочисленных контактов Гельфанда с
официальными германскими лицами. В предложенном им плане роль
естественного канала для переправки денег в Россию отводилась его
торговой сети, превратившейся в довольно значительную, по тогдашним
масштабам, финансовую империю.

Вплоть до конца войны все это оставалось в тайне, да и позднее
замешанные в этом деле большевики категорически отрицали наличие
подобного плана. Тем не менее, такой план был, и теперь это доказано
документально.
Весной 1917 года цепочка Гельфанд, Ганецкий_Радек_Козловский
заработала с исключительной активностью. Не мешает при этом иметь в
виду, что Гельфанд был хотя и главным, но, вероятно, не единственным
посредником между германским генштабом и российскими большевиками.
Так, немцы разрешили большевистской «службе» пользоваться своей
дипломатической почтой с вытекающими отсюда привилегиями.
В 1921 году, наконец, названа и сумма: немецкие субсидии
большевикам составили, в общем, и целом около 50 миллионов золотых
марок, или, по тогдашнему ему курсу, около 600 миллионов долларов.
Большая часть этих денег досталась, несомненно, большевикам, точнее –
большевистской прессе. Как уже сказано, к августу 1917 года большевики
уже выпускали 41 газету (из них 21 – на русском языке). Их общий тираж
составлял 320 тысяч экземпляров ежедневно. Это требовало огромных
денег. Издание одной газеты тиражом 4-5 тысяч экземпляров обходилось
ежедневно в 200-250 рублей. Следует помнить, что многие газеты (а тем
более листовки и воззвания) раздавались бесплатно.

Можно ли сомневаться в том, что гигантская сеть большевистской
пропаганды была организована и действовала с благословения Ленина? Как
человек, вникавший буквально во все мелочи партийной работы, он не мог
не знать, на какие средства все это делается, и откуда эти средства
берутся. Поэтому, несмотря на отсутствие, каких бы то ни было расписок
и других финансовых документов, решающая роль Ленина в получении
немецких денег может считаться доказанной.
По всей вероятности, в курсе дела был и Лев Троцкий. Во-первых,
он хорошо знал Гельфанда, еще со времен первой русской революции. И не
только как аналитика и политического мыслителя (именно с подачи
Гельфанда он выдвинул свою теорию перманентной революции), но и как
дельца-виртуоза. Когда в 1903 году, рассорившись с Лениным, Троцкий
переехал в Мюнхен, там, случайно или нет, он поселился в доме
Гельфанда. Несколько позже туда приехала и его, Троцкого, вторая жена
Наталья Седова.
Троцкий, безусловно, знал о тесных связях между Гельфандом,
Ганецким, Радеком и Воровским. Будучи наркомом иностранных дел, в
первом советском правительстве, он был также прекрасно осведомлен о
контактах Воровского с советником немецкого посольства в Стокгольме
Рицлером.

Позднее « дело» Ганецкого и Козловского» восемь (!) раз
обсуждалось в ЦК партии, но в протоколах заседаний ЦК не содержится
никаких сведений на этот счет. Вместо этого в документах указывается,
что «сохранившиеся материалы не дают возможность уточнить предмет
дискуссии».
Точку под этой «дискуссией» поставил всеведущий Иосиф Сталин,
расстрелявший или сгноивший всех доживших до 30-х годов участников
событий.
Возмутитель спокойствия Эдуард Бернштейн был готов в
доказательство своей правоты представить документы, свидетельствующие
о получении Гельфандом для передачи большевикам денег на сумму более
66- миллионов долларов. Однако ему пришлось замолчать, так как
социал-демократическое правительство Веймарской республики было
заинтересовано в улучшении отношений между Германией и Советской
Россией, у которой оно за бесценок, по цене железного лома, скупило не
только корабли царского военного флота, но и экспроприированные
драгоценности аристократических семей и церкви (золотой лом).

Лев Троцкий в своем капитальном трехтомном труде «Русская
революция» формулирует суть сделки между Лениным и немецким генштабом
в следующих словах: « Для Людендорфа (генерал Эрих Людендорф с августа
1916 года фактически руководил действиями всех вооруженных сил
Германии. – С.Б.) это была авантюра, на которую он был вынужден пойти
из-за тяжелого положения на восточном фронте. А Ленин воспользовался
расчетами Людендорфа в своих интересах. Людендорф рассчитывал про себя
так: «Ленин победит патриотов, разрушит русскую армию, а затем я удушу
Ленина и его друзей». Расчет Ленина был таков: « Я поеду на
людендорфском поезде, а затем отплачу ему за услугу по-своему».
Ленин, как часто бывало, оказался прозорливее. Ноябрьская
революция 1918 года сбросила монархию в Германии. Людендорфу пришлось
эмигрировать в Швецию, правда, ненадолго. Ленин же, напротив, укрепил
свои позиции.
Социалистическая революция, о необходимости которой говорили
большевики, обошлась немецким налогоплательщикам в скромную сумму, по
мнению некоторых экспертов слегка превышающую 1 миллиард долларов по
сегодняшнему курсу. Недорого!
Во что она стала народам России, пока еще окончательно не подсчитано.

Опять нет ссылки на источник. Люба, сколько ж можно
предупреждать? Я уже и обьявление по центру повесил.
Не обижайся потом...

Как-же, стоит автор-Семен Беленький. Разве
этого не достаточно ? А где напечатали, в различных источниках. Мне прислали на Мэйл.Да, кстати, я посмотрела. Никакой другой ссылки нет. Это из личных рассказов Семена Беленького. Там есть и другие интересные рассказы. Советую почитать

Люба! Это не моя прихотъ. Таковы правила на всех форумах.
Что такое авторские права, я надеюсь, тебе известно?!
Когда Беленький подаст в суд на наш форум и на тебя лично,
тогда ты задумаешся. Думаю эта статья не стоит даже минимального
риска! Мало ли что на почту приходит... Нет ссылки - не выставляй!

Ким, ты конечно прав, что надо указывать источник. Но какой еще более достоверный источник может быть кроме страницы указанного автора. Если-бы рассказ был скопирован с какого/нибудь сайта, без указания автора, тогда автор имеет все права и может оспорить неправильное использование авторских прав. Если рассказ опубликован , к примеру, в "7-40" этого разве достаточно ? А что другие думают по-этому поводу ?

Дина Рубина
> "Я НЕ ЛЮБОВНИК МАКАРОН",
>
> или кое-что из иврита
>
> Ажиотаж в Москве вокруг многочисленных курсов по изучению иврита.
> Не помню, кто из моих приятелей обронил после первого занятия:
> "Как вообще сознание русскоязычного человека может воспринять язык, на
> котором неприлично звучащее слово "ялда" означает - "девочка "?
> И вот - приезд, Иерусалим, обязательный " ульпан" -курсы иврита...
>
> Что там "ялда", доложу я вам ( которая, кстати, через каких-нибудь
> два -три урока бегло и просто произносится всеми как "елда")! Что там
> невинная "ялда", повторяю, если наш преподаватель - неулыбчивая религиозная
> женщина в парике, в глухом, под подбородок, платье с длинным рукавом ( в
> июле), каждые три минуты бодро повторяет непристойное слово "схуёт", от
> которого напрягается и переглядывается вся группа.
> Вдруг Хана прервала свою речь, по-видимому, заподозрив, что мы не
> все понимаем.
> - Как будет по-русски "схуёт"? - спросила она на иврите, оглядывая
> класс. Повисло секундное молчание и один из учеников, пожилой доктор
> исторических наук, сказал в тишине мрачно:
> - Да так и будет...
> И все расхохотались.
> Впоследствии выяснилось, что Хана, добрейшей души человек,
> рассказывая о непростой жизни в этой стране, просто советовала всем нам
> хорошенько изучить свои права (они же " схуёт") с тем, чтобы во всеоружии
> вступить в борьбу с пресловутым чудовищем - вездесущей израильской
> бюрократией.
> И просто неловко вспомнить, как по приезде в Иерусалим я
> отказалась от прекрасной съемной квартиры (редкая удача , наплыв
> репатриантов, все квартиры нарасхват) только по одной причине: дом, в
> котором маклер предлагал нам снять эту квартиру, стоял на улице Писга. Я
> представила себе, как сообщаю свой адрес московским друзьям и как, посылая
> письма, они выводят на конверте: Pisga - strit...
> - Нет-нет, сказала я маклеру, эта квартира мне не подходит. Вид из
> окна, знаете ли, спальни не очень, знаете ли, не фонтан...
> (Между прочим, "писга" означает - "вершина". Я потом жила в
> поселении, которое называлось " Вершины" - во множественном числе -
> "Псагот". И ничего . Очень любила это место).
> Но в по-настоящему идиотское положение я попала месяца три спустя
> после приезда. У меня заболел зуб , и приятели порекомендовали хорошего
> зубного врача, не забыв предупредить меня, что Фирочка (именно так!) -
> женщина религиозная, в высшей степени деликатная, прекрасно воспитанная и
> щепетильная до чопорности. Таким образом мне намекали, чтобы у Фирочки я не
> давала воли своему языку и своей свободной манере выражаться. Какой там
> выражаться, отмахнулась я, рта не могу раскрыть, всю ночь по стенкам гуляла.
>
> Фирочка и вправду оказалась приятнейшей особой - с круглым
> улыбчивым лицом, ласковым голосом и убаюкивающей речью.
> - Откроем ротик, - бормотала она нежно, колдуя над моим зубом, -
> сейчас откроем зубик... положим ватку с лекарством... поставим пломбочку...
> полощите ротик..." и т.д.
> Я расслабилась. Я, можно сказать, совсем размякла. Ангелы, кроткие
> ангелы реяли надо мной, и один из них - в белом халате - нежно овевал меня
> крылами...
> Наконец я покинула кресло. То, что у зубного врача может быть
> совсем не больно, само по себе было ошеломляющей новостью. Все еще пребывая
> в сферах небесных, я достала из сумки чековую книжку , ручку и, почти без
> усилия придав голосу интонацию кротости, приличествующей этому религиозному
> дому , спросила:
> - Сколько я должна вам выписать, Фирочка?
> Не меняя лучезарного выражения на лице, Фирочка ласково сказала:
> - Можете выписать дохуя...
> Моя рука над чековой книжкой окаменела. Умолкла музыка небесных
> сфер. Все смешалось в доме Облонских ..
> Повторяю - я далеко не ханжа. Я, можно сказать, человек циничный,
> крепкое слово ценю и употребляю, но.. В нужном контексте, помилуйте, в
> соответствующем окружении близких по духу людей и, главное -к месту . Так
> сказать, ложка к обеду.
> Не поднимая глаз от бланка чековой книжки, я сказала суховато:
> - Ну... столько у меня нет. Но если вы назовете определенную
> сумму, то я выпишу чек.
> Взглянув на Фирочку, я впервые в своей жизни увидела физическое
> воплощение литературного штампа "алая краска залила ее лицо ". Фирочка стала
> даже не багровой - фиолетовой. Крупные капли пота выступили на ее высоком
> опрятном лбу. Я испугалась за ее давление.
> - Боже мой! Боже мой! - вскрикнула она, всплеснув руками, - Что вы
> подумали?! Чек "дахуй " - это значит, "отсроченный чек", а вы подумали... в
> моем доме!
> Бедная! Движимая религиозным чувством сострадания неимущей
> репатриантке, она хотела облегчить мне условия выплаты . Хорошая штука -
> отсроченный чек. Выписываешь его сию минуту, а деньги со счета в банке
> сходят через месяц или два .
> Словом, я оскандалилась.
> Мои приятели сказали на это: сама виновата, мы тебя предупреждали,
> что дом приличный, а ты со своими замашками..
> Что касается отсроченного чека, тут я уже навсегда держу ухо
> востро, и меня провести не так просто . И вообще как услышу незнакомое
> словосочетание на иврите, в котором явственно слышны знакомые русские слоги
> или даже слова, стараюсь помалкивать или , по крайней мере, реагировать
> осторожно. Правда, и тут случались накладки.
> Однажды в поликлинике, в очереди к врачу, со мной разговорился
> старичок, одинокий репатриант . То, сё - как всегда, разговоры у эмигрантов,
> особенно пожилых, особенно одиноких, особенно неимущих , крутятся вокруг
> темы: "где еще что можно получить". Он говорил , я вежливо слушала вполуха.
> Он рассказывал о благотворительной столовой, в которой бесплатно кормят
> стариков -репатриантов..
> Этим же вечером нас пригласили в гости. Семья адвокатов, в Израиле
> лет уже тридцать, люди респектабельные. За ужином речь шла о колоссальных
> благотворительных суммах, перечисляемых сюда американскими еврейскими
> общинами . О том, как эти суммы контролируются и на что идут. Словом, как
> всегда, - о злоупотреблениях израильских чиновников.
> Тогда я встряла, как обычно со мною бывает, - некстати. Полезла
> защищать этих чертовых чиновников. А вот, говорю, есть благотворительная
> столовая.
> Хозяин дома небрежно так пожал плечами, закуривая.
> - А, - говорит, - да. Тамхуй.
> Черт меня потянул за язык.
> - Что, - спрашиваю сочувственно, - плохо кормят?
> - Да нет, почему - плохо? Кормят хорошо . Только это не выход из
> положения.
> Тогда я и сообразила, что слово "тамхуй", собственно, и означает -
> "благотворительная столовая". ( Обыгрывая непристойность для русского уха
> звучания некоторых слов в иврите, можно было бы привести немало примеров.
> Что стоит, например, одно только слово "ибуд" ("потеря ")? А производное от
> него - "ибадти" (" я потерял")?
> Но мне не хотелось бы приводить их здесь только ради легкой
> усмешки читателя. В любом языке есть слова, воспринимаемые с трудом
> носителями других языков. Важно то, как влияет на человека чужая языковая
> среда в совершенно новой реальности.)
> В совсем уже запредельную ситуацию я попала месяца два спустя
> после приезда. С моим хорошим приятелем - историком и журналистом Мишей
> Хейфецем мы ехали в автобусе в Тель- Авив на писательский семинар. Сидели
> через проход друг от друга и, надо полагать, громче принятого разговаривали.
> Впереди нас сидел почтенный господин лет шестидесяти, который время от
> времени оборачивался и внимательно на нас с Мишей посматривал.
> В один из таких его оборотов, когда на нас вновь остановился
> пристальный изучающий взгляд, Миша , улыбнулся и спросил доброжелательно:
> - Ата (ты) - мудак?
> Я онемела.
> Во-первых, это неожиданное, неоправданное, чудовищное хамство по
> отношению к пожилому человеку так было несвойственно Мише! Во- вторых,
> непонятна была Мишина доброжелательная улыбка, сопровождающая хамский текст,
> - она усиливала циничность оскорбления. И в третьих, откуда израильтянин
> вообще мог знать это исконно российское словечко из сленговых пластов
> последних лет? И почему Миша уверен, что тот его знает?!
> На какую-то долю секунды я почувствовала дурноту нереальности
> происходящего. И в этот момент , так же доброжелательно улыбнувшись,
> почтенный господин охотно откликнулся на иврите:
> - С чего это вдруг я - мудак? Я вовсе не мудак. - И отвернувшись,
> уставился в окно на дивный пейзаж, бегущий вдоль шоссе.
> - Так вот, - увлеченно продолжал Миша Хейфец, как ни в чем не
> бывало, снова обращаясь ко мне, - я, значит, иду в Центральный архив...
> - Миша... - пролепетала я, впервые в жизни ощущая буквально, что
> значит выражение "поехала крыша", - Миша, за что ты обозвал этого человека?
> - Кого? - изменившись в лице, спросил Миша. - Как - обозвал?
> - За что ты обозвал его "мудаком"?
> Хейфец напрягся и... расхохотался.
> - "Мудъаг"! - повторял он, хохоча , - "мудъаг" - " обеспокоен"! Я
> спросил его, не обеспокоен ли он чем-то. Он ответил : с чего это вдруг мне
> беспокоиться?
> Однако, живешь-живешь и привыкаешь... Более того - постепенно
> теряешь чувствительность "русского уха" к звучанию слова, начинаешь
> прилагать немыслимые усилия, чтобы не засорять речь привычными названиями на
> иврите. И это, поверьте, действительно требует значительных усилий, потому
> что иврит как язык более "удобен" в употреблении, сжат, краток, ёмок.
> Отрывок из Пятикнижия на иврите занимает на странице, скажем,
> три-пять строк; перевод на русский того же отрывка занимает почти всю
> соседнюю страницу.
> Гораздо проще, рассказывая о знакомом, которого на службе перевели
> в статус постоянного работника со всеми вытекающими из этого статуса
> льготами, сказать "он получил "квиют", чем вот так, как я - двумя строками
> выше - объяснять это по-русски.
> Гораздо быстрее сказать "мисрад-клита", чем "министерство
> абсорбции новых репатриантов". Посопротивляешься с полгода, а потом и рукой
> махнешь. Жизнь плотная, не до разговоров, ну его - так проще . Вот и слышишь
> то и дело в автобусе разговор двух, вполне российского происхождения, особ :
>
> - Я говорю "менаэлю" (начальнику): пока я не подпишу "хозе"
> (договор) со всеми "тнаим"(условиями), я работать не стану. Я без "пицуим"
> (денежной компенсации при увольнении), без оплаченных "несиёт" (поездок на
> работу), без "битуах леуми"(национального страхования) и без " купот-гимел"
> (пенсионных касс) не буду работать !
> До отъезда мне несколько раз попадались книги ивритских писателей,
> переведенные на русский язык. Одна была из жизни мошава -
> сельскохозяйственного поселения. Жители мошава назывались "мошавники". Я
> читала и содрогалась . Как же не чувствует переводчик, думала я, что это
> слово ассоциируется в русскоязычном сознании сразу с тремя словами :
> "мошенник", "шавка" и " мошонка"!
> Прошло несколько лет, и я совершенно спокойно слушаю в последних
> известиях и про мошавников, и про кибуцников . Да что там! Абсолютно не
> моргнув глазом перевариваю какое-нибудь " мемшала мехуевет" (правительство
> обязано).
> Я даже привыкла, наконец, к тому, что имя моей дочери Евы звучит в
> настоящем, первородном варианте как "Хава" ( правда, с ударением на
> последнем слоге). Мне уже не слышится в звучании этого имени словечко
> провинциальных лабухов - " хавать". Я уже не морщусь, когда звонит ее
> одноклассница и спрашивает Хаву. Я просто вежливо отвечаю, что Хавы нет
> дома. Больше не ассоциирую. Сознание отсекает . Сознание раздваивается и
> живет отдельной - русской - жизнью дома, в кругу близких друзей.
> Мимо меня течет густая плотная река жизни на иврите. По
> необходимости я вступаю в эту реку и осторожно плыву мелкими неуверенными
> гребками, никогда не заплывая на глубину - боюсь утонуть.
> Вот и сейчас: сижу за компьютером, а в соседней комнате ссорятся
> на древнееврейском дочь и сын .. Они долго и подробно выясняют отношения,
> прибегая к сложным словесным выкрутасам (большинство из них я не понимаю и
> не вдаюсь ); это совершенно не похоже на русскую ругань - иные принципы
> словообразования. И я уже не расстраиваюсь, я смирилась: у них свой язык, у
> меня - свой.
> Вот только пытаюсь еще - довольно жалко - "качать права" в
> собственном доме. " Со мной - только по-русски!" - кричу я в ответ на ту или
> иную обращенную ко мне фразу на иврите. И они пытаются, бедные. "Хочешь
> макарон?" - спрашиваю я дочь, и она отвечает смиренно:
> - Нет, спасибо. Я - не любовник макарон.
> Или, когда мне звонят и, попадая на дочь ( голоса похожи),
> спрашивают: "Это Дина?", она отвечает терпеливо: "Нет, это ребенок от Дины.
> Она не находится ". Как говорит мой муж ядовито: "За этим, кажется и ехала,
> голубушка?"
> Кстати, есть слова в иврите до смешного похожие и по смыслу и по
> звучанию на русские. Например , слово "нудник", означающее просто - "
> зануда". Израильтянин, мой сосед, прогуливая своего кобелька , не
> обделяющего вниманием ни одной суки, говорит горделиво:
> - У (он) романтик ве ( и) нудник!
> Что касается настоящего русского мата в полнокровной повседневной
> жизни израильтян, то он тоже имеет место. Да и как же иначе - страну эту
> строили, главным образом, выходцы из России, люди , поди, не чуждые традиции
> ядреного русского слова. А условия жизни в Палестине начала века,
> губительный ее климат и непростые, мягко говоря, взаимоотношения евреев с
> арабским населением очень и очень располагали к широкому употреблению
> глубинного матерного пласта русского фольклора.
> Правда, с течением времени смысл того или иного выражения
> сместился, как- то смазался, пожух. Например, очень распространенное здесь
> выражение "лех кебенимат" означает всего навсего что-то вроде - "иди к
> черту".
> В Тель-Авиве даже есть ресторанчик - "Кебенимат".
>
> Не была там ни разу. Не знаю - что подают.
>
>liveinternet.ru

По этой ссылке у меня ничего не открывается и Google на неё тоже
не указывает. Я уже говорил, что ссылки через почту mail.ru
могут открываться только у тех, у кого эта почта есть.

Получено по почте mail.ru:

Если найду, то обязательно допечатаю и автора, и ссылку.
А пока ищу - читайте...

http://7pik.com/top/4497-%D0%9F%D0%A0%D0%98%D0%92%D0%98%D0%94%D0%95%D0%9D%D0%98%D0%95.html

ПРИВИДЕНИЕ
storyofgrubas

1941 год. Начало немецкой оккупации в маленьком городке Полтавской
области. В бывший райком партии вселилась комендатура. Небольшой
дореволюционный двухэтажный особняк. По коридорам снуют немецкие
офицеры, взвод охраны, обслуга из местных. Стучат пишущие машинки,
тренькают телефоны, немецкий порядок входит в свои права.
В один из кабинетов, для разбирательства привели двенадцатилетнюю
девочку. Ее поймали на улице, есть подозрение, что еврейка.
На свою беду, она и вправду была еврейкой. Родители уже месяц как
поджидали свою доченьку на небе, и вот пришла пора Адочки. Месяц она
бродила по городу, жила, где придется. Приютить опасную девочку никто
не решился.
В комнате работали два офицера за двумя письменными столами. Один
оторвался от бумаг, перекинулся парой слов с конвоиром, глянув на Аду,
сказал:
-"Я! Дас юдише швайн!" и опять углубился в бумаги. Советская пионерка
хоть и не понимала по-немецки, но что такое "юдиш" и что ее ждет,
знала.
Она вдруг в отчаянии бросилась к дверям и опрометью выскочила в
коридор. Присутствующие не кинулись догонять беглянку, а дружно
заржали, ведь в здании не было ни одного окна без решетки, а внизу на
выходе круглосуточная охрана и только немецкая. Бежать-то некуда,
разве что заскочить в другой кабинет... А толку? Но страх смерти не
имеет логики. Ада из коридора кинулась на второй этаж и забежала в
первую попавшуюся открытую дверь.
Немцы обрадовались новому развлечению и не спеша, планомерно, как
инопланетяне в поисках человека, обходили комнату за комнатой:
-" Тефощка. Ау! "
"Кте ты ест? "
"Ком, дас кляйн юдише швайн..."
"Ау! Ми тепя искать!"
Инопланетяне обошли все помещения на обоих этажах, потом еще раз,
еще... Им уже было не смешно. Еврейки нигде не было. Через пару часов
поиска они поняли, что девчонке удалось просунуть голову между
прутьями в туалете, и она сбежала. И какие ж! е маленькие головы бывают
у этих подлых еврейских детей...
Тут же вызвали "майстра" из местных, и он присобачил дополнительную
перемычку к туалетной решетке.
В комендатуре наступила ночь. Офицеры разошлись по домам, темный
особняк опустел, только охрана у входа еле слышно переговаривалась.
С самого утра Ада лежала внутри старинного камина, но до сих пор
боялась дышать. Камин зиял чернотой в самой большой комнате
купеческого дома. При советской власти барство было не в почете,
экономили дрова, топили буржуйками и каминную трубу заложили кирпичом,
но так удачно, что внутри на высоте полутора метров получилась
кирпичная полка. Сантиметров сорок в ширину, тут пока можно было
переждать. Пока...
В эту ночь девочка так и не покинула своего убежища.
Наступило утро, в комендатуре затрещала работа и о вчерашней сбежавшей
еврейской девочке все конечно забыли.
Только во вторую ночь Ада решилась покинуть свою норку. Она неслышно
как привид! ение пробралась в туалет, без которого уже почти падала в
обморок. Жадно напилась воды и вернулась в <<свою>> комнату, По запаху
нашла в чьем-то столе спрятанное печенье и залегла до следующей ночи.
Так из ночи в ночь Ада все расширяла свой жизненный круг. Доходила
даже до первого этажа, влезала в буфет, а там всегда можно было
поживиться кусочком хлебушка, не обделяя господ офицеров. Она
понимала, что если пропадет хоть кусочек сала, то будут подозрения и
могут здание обыскать с собакой. А это смерть. Но пока сама Ада
превращалась в дикую собачку, или скорее в затравленного мышонка с
огромным не мышиным телом, которое нужно кормить. Все чувства ее
обострились. Девочка слышала даже, сколько существ находится на втором
этаже и сколько на первом. Лежа в камине, она чувствовала вибрацию
стен от входящих в здание инопланетян. Днем не спала, боялась, что во
сне пошевелится. Девчонка знала всех солдат и офицеров комендатуры,
хоть! никогда их и не видела. Различала по голосам, походке и запаху.
Вскоре приноровилась мыться и стирать белье в туалете. Самым страшным
еженочным испытанием был слив воды унитазного бачка. Со временем Аду
уже невозможно было застать врасплох. Она по своим внутренним часам
знала, когда под утро придут истопники, работники кухни, а уж
охранники, по ночам обходящие этажи, для нее казались просто
махорочными топающими слонами.
Человек ко всему привыкает.
Ада стала привидением, о котором даже не ходило слухов...
Девочка сначала интуитивно, а потом, и по словам начала понимать немецкую речь.
Жизнь шла. Ведь, несмотря на ежесекундный смертельный риск быть
обнаруженной, это была все же жизнь. Чтоб не сойти с ума, она мысленно
разговаривала с родителями и со "знакомыми" немецкими офицерами.
Однажды ночью, когда девчушка привычно прокралась в туалет, ее как
громом поразило. На умывальнике лежали: ломтик хлеба и малюсенький
кусочек мыла. Это бы! л не офицерский туалет и мыло каждый приносил
свое, могли, конечно, забыть, но хлеб откуда!!?
О НЕЙ КТО-ТО ЗНАЛ!
Ада не притронулась к этому богатству. Вдруг западня... На следующую
ночь все повторилось. Эх, будь что будет, взяла. В конце концов, немцы
люди педантичные. Если б что и заподозрили, то не мыльцем бы
выманивали, а овчарками.
Через неделю девочка поняла, что доброй феей была уборщица тетя Зина.
Толи по маленьким мокрым следам, толи еще как, но тетя Зина догадалась
о <<привидении>>. Жизнь у Ады началась царская: целый кусочек хлеба в
день иногда даже с кубиком сахара.
В одно прекрасное утро в комендатуре перестала звучать немецкая речь.
Все шло совсем непривычно. Дом наполнился новыми запахами и звуками.
Незнакомые люди говорили только по-русски. Ада целых три дня еще
сидела в камине прислушиваясь, пока не решилась выйти к нашим.
Был 1943 год.
-------------------------------------------
Четырнадцатилетнюю! еврейскую девочку Аду вначале отправили в
полтавский детский дом, а в 44-ом во Львовский интернат. В этом городе
она и прожила всю свою жизнь. Детей у Ады не было, расплата за
подорванное в камине женское здоровье.
Я знаю тетю Аду, сколько себя помню. Мы жили дверь в дверь. Меня часто
с ней оставляли родители, когда шли в кино. От нее я и услышал всю эту
жуть.
Году в семидесятом, тетя Ада съездила на полтавщину, где и разыскала уборщицу
Тетю Зину, которая к тому времени уже давно отмотала свою <<десятку>>.
Узнала по голосу...

Интересно.Рассказ называется "Приведение". Илья, я это нашел на многих сайтах, но нигде нет имени автора.

http://storyofgrubas.livejournal.com/29120.html

Автора нашел, но фамилии пока нет.

(Убрал лишнее и частично ошибочную информацию. ИльяР)

Будем считать, что автор неизвестен. Как я уже говорил, рассказ есть
на многих сайтах и форумах. Кто поведал эту историю первым
узнать не перставляется возможным. Да это и неважно.
Рассказ от этого не стаховится менее интересным.

Илья, и для меня вполне достаточно.
Мы с тобой проделали эту работу не зря.
Нашли автора, у которого есть ещё куча
интересных рассказов.

Из блога Семена Винокура

http://blog-vinokur.livejournal.com/20974.html

Я, КОЛЯ, ДОЖДЬ, ЕВРЕИ…И НЕ ТОЛЬКО



Начну с небольшого предисловия.
С того, что застряло у меня в подсознании.

Когда было мне 5 лет, меня загнал в угол грузчик из нашего продуктового
магазина. Замахнулся на меня палкой с двумя ржавыми гвоздями на конце, и
говорил мне,

- Мало вас Гитлер вешал, жидов пархатых!…

Впервые я слышал и «жиды», и «пархатые»…
Я тогда не знал кто это… все время потом думал, за что это он меня так
ненавидит?!

Не вмешивалась, сидела на ящике у «черного» входа в магазин, молодая
продавщица.
Я ее хорошо знал, она мне иногда давала конфеты «кис-кис», просто так, без денег.

А сейчас она сидела, положив ногу на ногу, и таинственно улыбалась…
Это было еще страшнее…



Неужели она не видела, что это меня он будет бить...
И что на конце палки два ржавых гвоздя…

Все это забылось, заполировалось…
Потому что дальше была целая жизнь.

Где в большинстве, встречались мне потрясающие люди.
Где была дружба, любовь, армия, завод, кино…

Все забылось… забылось, да…

И вдруг вспомнилось.

Позвонил мне мой друг Алик, попросил зайти в Гайдпарк, посмотреть, что про нас
пишут. Дал адрес, куда лучше зайти.

Я зашел…

Лучше бы не заходил.

…Много ненависти. Особенно в комментариях.
Не жалеют ни нас, ни друг друга.

Не любят евреев…

А Израиль просто хотят стереть с лица земли, забетонировать… вместе с евреями
(так и написано) То есть вместе с моими детьми, внуками, внучками, друзьями, со
всем этим непростым народом.

Мне надо ответить.
Ответить на два вопроса.

Первый, - почему не получится Израиль забетонировать.
Второй, - почему не получится окончательно решить еврейский вопрос.

Не потому что евреи принесли миру столько открытий, лауреатов, героев, и так
далее…
Это давно уже никого не убеждает.
И не вспоминается.

Не потому, что у евреев вся история такая… когда все время хотели решить
еврейский вопрос… убивали-убивали, и никак не получалось добить…

Нет.
Есть веская причина…

…Я тогда учился на Высших сценарно-режиссерских курсах…
И учился вместе со мной Коля, замечательный парень, очень талантливый.
Мы не были близки, но симпатизировали друг другу.

И однажды напились.

Просто погода была такая, просто настроения совпали, просто все разъехались на
каникулы, а мы, почему-то застряли в общаге.

И вот под ливень за грязным окном, мы пьем себе.
И хорошо идет.
И закуску нашли, - частик в томате, кажется.
И есть о чем говорить, - кино, наши планы, надежды, ну, сами понимаете…

И вдруг он замолкает, и так пристально на меня смотрит.
И говорит, - А теперь давай поговорим о вас, о евреях.
Я ему говорю, - только не это, Коля!
Он мне, - Обязаны просто.
Я ему, - Коля, не надо, поссоримся.
Он мне, - Ты что не хочешь знать правды?
- О том, что я еврей хороший, а вся моя нация – говно, - говорю.
- А вот и не угадываешь? – отвечает.

Надо учесть, что мы действительно были прилично выпившие.
Но я эту беседу не забыл. Потому что она имела серьезные последствия.

Коля говорит, - Вы, евреи, весь мир за яйца держите.
Я пытаюсь встать, он меня усаживает.

- Ты знаешь, что вы не нация?! - спрашивает.
- А кто мы? - говорю, - крысы?.. – вспоминаю, вчера на курсах показывали
немецкую пропаганду тридцатых.
- Нет, - говорит, - Вы не крысы… - и даже испуганно, - Почему это крысы? Кто
сказал?!.. Я не это хочу сказать, ты что?! Я хочу сказать, что все нации, - как
нации, там-сям родились, определяются своей землей, посмотри в словаре, языком,
географией… а вы – нет…

- А мы чем?
- А вы – идеей.

Молчу. Жду подвоха.

- Идеей, - говорит.

( Он первый мне это сказал, тогда, в восьмидесятых, когда в холодной общаге не
было ни души, в окно бился дождь, и сердце щемило от какой-то необъяснимой
грусти… может, потому что подняли эту тему, которую всегда хотелось не
поднимать.)

Но он первый мне сказал, - Вы народ идеи! Такой идеи!..А вы хотите быть, как
все?!..
- Я предпочитаю, чтобы в паспорте было написано «советский человек», - говорю
- Вот вам! – показывает мне кукиш, - Это видел!..

Я качаю головой, язык заплетается, выдавливаю почти со злостью, – Ты не знаешь,
что значит быть евреем!..

- А ты, знаешь, что значит быть евреем?! – спрашивает? - Откуда вы?! ты знаешь?!
– он приближается ко мне и резко, как на допросе, спрашивает, - Откуда вы, евр-р-
реи?!

- Не очень интересовался… Из Египта, - отвечаю.
- Ответ не правильный, - говорит, - Из Вавилона.
- Ну и что? Какая, к черту, разница?!..

- Когда в Вавилоне вокруг идолов прыгали, Авраам сказал, - да положил я на
ваших идолов, есть Один Бог и все. Одна Сила есть… И точка!.. и надо жить так,
как этот Бог хочет. А хочет Он, чтобы жили мы все в единстве и любви! В единстве

и любви, понятно?! Одной семьей… А вавилоняне не хотели жить одной семьей.
Они не приняли его, Авраама, они его послали. Слышал об этом?

- Ну… слышал… что-то…( ответил «слышал», потому что стыдно было, что
ничего не слышал.)
- Те, кто пошел за Авраамом, тех и назвали евреи.
- Почему?! – спрашиваю, – Они ж, из Вавилона вышли, значит они вавилоняне?!
- Если пошли за Авраамом, то евреи, - ответил Коля веско, но объяснить не смог.

( это я потом узнал, что их назвали евреями, потому что прозвище Авраама было,
- Авраам – иври», - перешедший, в переводе. Перешедший от служения идолам, к
служению этому Закону, который всем и управляет, - Закону Единства…
Было это…страшно подумать, около четырех тысяч лет назад)

Все это я потом узнал. А тогда я его спросил, Колю, - Откуда ты это знаешь?

- А я вас изучаю, - он ответил, – я не животный антисемит, я антисемит другой.
- Так ты антисемит?! – говорю, - Коля, мы же с тобой из одного стакана пьем?!..

А его прямо разрывает, - Вы за идеей Авраама пошли, а не за бабками… за Идеей!..
а не за бабками! И потом жили по этой идее!..

Я вдруг увидел, как это все он переживает!.. По – настоящему!.. Даже голос у него
дрожал…

- Когда ничего, никаких религий не было, вокруг одни варвары и язычники,
вы уже тогда по закону жили! Самому крутому! Наикрутейшему!.. «Возлюби
ближнего, как самого себя!», - говорит, - Ты хоть об этом что-то слышал?!.. Никто
по этому закону не жил. А вы жили. Никто никогда так не жил!… только вы так
жили!.. Вы жили!.. – он уже кричит мне в лицо - Жили!.. Вот это вы и должны
людям показать… Как, чтобы так жить!.. Вот поэтому я антисемит сегодняшний,
- Покажите!.. Зачем вам этой херней заниматься?! Зачем вам эти бабки говняные,
зачем?!.. Покажите, как вы смогли так жить… Что вам там Авраам говрил?!..

- Да откуда я знаю?! - говорю
- Знаешь! – крикнул он мне в лицо!
- Откуда я знаю! – кричу в ответ!..
- Мы из вас это должны вытянуть, - он хватает меня за грудки. – Я тоже хочу так
жить!.. – кричит, - Я так никогда не жил! А я хочу так жить!..

Я пытаюсь отбиться. Кричу, - Ты все это придумал!.. Где ты видел, чтобы так
жили!

- На вас, - кричит, - еврейская твоя морда!.. обязанность на вас! Так жить?! И мне
показать! - кричит, Чтобы вместе!.. Чтобы ты и я!..

Кричит… И вдруг хватка его ослабевает.
И вижу, плачет.

Ну хорошо, пусть мы напились, но не от этого плачет.
От боли, говорю вам, от боли. От такого желания, что не передать.

А потом он садится. И смолкает.

А я стою, не знаю, сесть или уходить…
И лопочу что-то такое, типа, - Да откуда я знаю, да какой я еврей…

А он молчит…

Прошло 25 лет с тех пор. Я постарел, поседел, но я никогда в жизни не забуду тот
дождливый день, когда мой друг Коля, украинец по национальности, философ по
духу, актер, режиссер, сценарист по профессии рассказал мне, еврею, кто я, откуда
взялся, и зачем вообще пришел в этот мир.

Мне уже не отблагодарить Колю.
Он умер от рака три года назад.
Он успел получить много призов, его признали, он ведь очень талантливый был
парень!

Не знаю, рассказывал ли он кому-нибудь об Аврааме, или только мне.
Но он этим пробил мне сердце.

Я начал рыть.
В России ничего не нашел.

Через несколько лет уехал в Израиль, и встретил моего Учителя.

Так раскрылся мне грандиозный сценарий с Авраамом, евреями, всеми народами
мира и всеобщей тоской по Единству, которая сегодня живет в каждом.
У одних она глубоко внутри, у других уже на подходе к сердцу, у третьих это уже
молитва, у четвертых, - крик на устах…

Живу и вижу, - без Единства, - «труба»!
Ненависти так много, что захлебнуться можно.

Всем это сегодня позарез надо, - Единство!
Каждому!

Только решиться.
Только захотеть.
Только шаг сделать. Всем нам. Всем-всем!
И покатит…

О Леониде Осиповиче Утёсове

http://www.liveinternet.ru/users/3596969/post266492667/

http://zoob.info/?p=9914

ТОЙФЛ

В десятом классе Юру и Таню посадили вместе на предпоследней парте в среднем ряду. Если бы этого не произошло, вполне возможно они бы продолжали не замечать друг друга. Юра пришел в этот класс три года назад, но так и не стал своим. Был зациклен на математике и вообще по общему мнению держался немного высокомерно. Таня была своя, но особого интереса у мальчиков не вызывала. Не подумайте что она была уродиной. Наоборот. Приятное круглое лицо, очаровательные ямочки на щеках, темные волосы, белые зубы, живые глаза. Но во-первых, она была слишком крупной, выше и крепче многих мальчиков в классе. Она говорила что кто-то в их роду был сибиряк. Во-вторых, однозначно была слишком серьезной. В-третьих, и это третье — самое главное, ее окружала аура неиспорченности и чистоты, которая юношей скорее отпугивает чем привлекает.

Приходилось ли вам сидеть за одной партой с крупной девушкой? Если да, вы наверняка знаете что это испытание не из легких. То и дело вас касаются то локоть, то плечо, а то и горячее бедро. В семнадцать лет такие прикосновения волнуют гораздо сильнее чем самое крутое порно в тридцать пять. Стоит ли удивляться что не прошло и недели как Юра в первый раз проводил Таню домой. Потом стал провожать каждый день, потом был приглашен посмотреть новый корейский телевизор с видиком и естественно приглашение принял. Родителей не было дома и наши герои долго и неумело целовались. С каждым следующим разом это несложое упражнение получалось у них все лучше и вскоре вполне логично завершилось понятно чем. В наш информационный век и Юра и Таня теоретически были готовы к этому событию. Теории вкупе с природным инстинктом, которым Б-г наградил каждого из нас, вполне хватило, чтобы не только не разочароваться друг в друге, но и продолжить столь увлекательные эксперименты с их молодыми телами.

Когда эффект новизны немного спал, появилось время для разговоров. Однажды, лежа на плече у Юры, Таня спросила:
- Куда ты будешь поступать? На мехмат?
- Никуда я не буду поступать, — подчеркнуто равнодушно ответил Юра и погладил Танину грудь.
- Я иногда не понимаю твои шутки ! Убери руку, тебе скоро уходить. Ты на самом деле не поступаешь?
- На самом. Меня никуда не примут. Наша семья уже два года в отказе.
- А что значит в отказе?
- Значит что мой дядя, брат моей мамы, давно живет в Америке. Лет двенадцать. Он зовет нас к себе, мы хотим уехать к нему, а нам не разрешают.
- А почему вам не разрешают?
- Моя мама долго работала зубным врачом в поликлинике военного училища. Ей сказали что она является носителем государственной тайны. Пожалуйста, никому в школе не рассказывай, а то у меня неприятности начнутся.
- Ну конечно, не буду. А как зубы могут быть государственной тайной?!… Ерунда какая-то, так не бывает. Зубами можно только кусаться. Вот так! — и показала как.

Разговор подолжился на следующий день на обратном пути из кино. Начала его Таня:
- Неужели из нашей страны уезжают навсегда? Это что всем можно?
- Я слышал что можно только евреям, — осторожно ответил Юра.
- А ты что еврей? Не может быть! У тебя фамилия украинская, Баршай. И мне девочки говорили что у евреев эти самые обрезаны, а у тебя нормальный.
- Ну, «бар» по-еврейски значит «сын», а «шай» значит «подарок». А этот самый не обрезан, потому что обрезание делают только верующие.
- Интересно! И сколько вы собираетесь ожидать пока разрешат?
- Никто не знает. Говорят что Горбачев будет отпускать. Тогда может быть и скоро.
- А что ты там будешь делать?
- Пойду учиться на Computer Science. Как это по-русски не знаю. Вроде программирования, но на другом уровне. Мне дядя сказал что меня с моими победами на олимпиадах примут куда угодно. Может быть даже в Гарвард.
- А ты сможешь? Там же все на английском…
- Дядя говорит что разговорный язык выучивается быстро. Самое трудное – сдать ТОЙФЛ. Это специальный тест на знание языка. Без него нельзя пойти в университет. Я к ТОЙФЛ с Еленой Павловной готовлюсь. Она уже подготовила несколько человек, которые я точно знаю сдали.
- Я тоже хочу учить английский и готовиться к ТОЙФЛ, — сказала Таня, — Когда ты идешь к этой Елене Павловне? Послезавтра? Я иду вместе с тобой.

Елена Павловна оказалась молодой рыжеватой женщиной, похожей на актрис вторых ролей в фильмах из жизни американской провинции. Она представилась, сказала что преподает в университете, быстро проверила Таню на вшивость, успела за это время множество раз улыбнуться и подвела итог:
- Ты, Таня, конечно, далеко позади Юры, но если будешь много работать, наверстаешь. Девочки вообще осваивают язык быстрее мальчиков. Можно попробовать.
- Елена Павловна, — сказала Таня, — я очень хочу с Вами заниматься, но боюсь что мои родители будут против. Они хотят чтобы я поступала на юридический и сейчас больше напирала на историю. Я и так в последнее время не очень, а тут еще и английский…
- Think positive! – сказала Елена Павловна и в очередной раз улыбнулась. – Попробуй с ними поговорить. Скажи что мальчик из твоего класса предложил тебе заниматься с ним потому что вдвоем дешевле. Про ТОЙФЛ не говори – и ты не объяснишь правильно и они не поймут. Еще помни что они твои родители и хотят тебе добра. А сейчас можешь посмотреть и послушать наш урок.

Когда после урока наши герои вышли на улицу в промозглую декабрьскую темень, Юра сходу спросил:
- Ты что на самом деле идешь на юридический? Туда же можно поступить только из армии, из милиции, из села или по большому блату. Слушай, кто твои родители?
- Мой папа служит в КГБ, он полковник. Мама – завуч в 12-й школе. Оба работают допоздна, а когда встречаются дома, каждый по привычке начинает командовать. Ничего хорошего из этого не получается. Поэтому они стараются бывать дома пореже. – Таня закусила губу, но быстро перестроилась, — Для нас с тобой это просто замечательно!

Слово «КГБ» в семье Юры всегда произносили тихо и с затаенным страхом. Поэтому в первую секунду ему захотелось просто убежать. Но тут он почувствовал теплую Танечкину ладонь в своей, вспомнил «Think positive» Елены Павловны и молча пошел провожать Таню. Было уже поздно, редкие прохожие словно призраки плыли в холодном тумане. Один из этих призраков, но покрупнее, нервно расхаживал около Таниного подъезда. – Это папа, — шепнула Таня и побежала.

- Кто это тебя провожал? – было первым вопросом Виталия Петровича, — потом он спросил, — Ты не замерзла?
- Нет, не замерзла. Мы были совсем недалеко. Это Юра Баршай из моего класса. Мы сидим за одной партой. Он предложил мне вдвоем заниматься английским с университетской преподавательницей, чтобы было дешевле. Я пошла с ним на урок познакомиться и посмотреть. Учительница мне очень понравилась и занятие тоже. Без английского сейчас никуда. Папа, ты не против?
- Как зовут преподавательницу? Понял. Дай мне денек-другой подумать.

На следующее утро Виталий Петрович, попросил своих ребят пробить по картотеке Юру и Елену Павловну. Сверх уже нам известного выяснилось что почти каждую неделю Юриной матери звонит человек с той же фамилией, что и ее девичья, и что родились они в одном городе. Одним словом, скорее всего ее брат. Предполагаемый брат, Грегори (Гриша) Бройдо, оказался математиком, работал на министерство обороны США и был одним из главных разработчиков сверхсекретной системы ЖПС, которая по разведданным была способна определить с высокой точностью местоположение любого объекта на земной поверхности независимо от скорости передвижения. С ним много раз пытались войти в контакт через бывших соучеников, друзей и девушек, но всегда безуспешно. Гриша славился нелюдимым характером. Никаких сестер в СССР за ним не числилось. Елене Павловне тоже звонили со всех концов света, но это были все ее бывшие ученики.

Виталий Петрович поразмыслил и решил идти к генералу. Благо они дружили еще с 1968 года, когда вместе участвовали в операции «Дунай» в Праге. Генерал внимательно выслушал Виталия Петровича и тоже попросил день на размышление. Вызвал на следующий день и сказал:
- Молодец, Виталий! Прошляпили наши сестру. Гриша ее в анкете не указал, а московские не проверили. Едут эти Баршаи вроде к тете в Израиль, а приедут к брату в США. До чего хитрожопый народ! Если бы не мы, все бы давно разбежались! Значит так. Оформляй Таню стажеркой, но сам понимаешь, ей об этом знать незачем. Пусть ходит на английский и не волынит. Без английского сейчас никуда. Платить будем мы.

Заниматься английским вдвоем оказалась невероятно увлекательно. Настолько увлекательно, что все остальное пришлось свести к минимуму, кроме секса разумеется. Зато секс и английский не просто сочетались, но и обогащали друг друга новыми яркими красками. Незатейливое английское «I’m coming» возбуждало Юру гораздо сильнее чем русское «Я кончаю». Однажды после нескольких «I’m coming» они уснули так крепко что проснулись около шести. Юра быстро натянул на себя одежду и выскочил из квартиры. На лестнице он столкнулся с здоровенным мужиком, несомненно Таниным отцом.

Виталий Петрович тоже столкнулся с каким-то мальчишкой. Короткий взгляд — и тренированная память мгновенно выдала фотографию из дела Юры Баршая. Будь Таня не его дочкой Виталий Петрович ровно через пять минут знал бы что делал этот сопляк в его квартире. Для этого существовали проверенные годами методы. Но для дочки они не годились. Откуда-то из глубины памяти всплыла презумция невиновности и необходимость понимать соответствие собственных выводов тому, что имеет место в действительности. Одним словом, получилось что в данном деле следствию нужно больше фактов. Нужны факты – будут факты, – подумал Виталий Петрович, — Для опытного оперативника это как два пальца обоссать. — Взял на работе жучок, поздно вечером установил его на лавочке напротив подъезда, где всегда сидели местные старухи, и в полдень следующего дня обосновался на детской площадке, которая была вне поля прямого зрения. Сел он так чтобы казаться пониже, а наушник спрятал под шапку. Включил. Старухи повели неспешный разговор о болезнях и соседях. Виталий Петрович почти задремал от их монотонных голосов, когда на горизонте появилась его Таня с тем самым мальчишкой и вошли в подъезд. За спиной у мальчишки болтался тощий рюкзак – однозначная примета разлагающего влияния Запада.
- Опять Танька своего хахаля повела. Почитай каждый день водит, — сказал голос в наушнике.
- Видно скоро в подоле принесет, — сказал другой голос.
- А может и не принесет. Евреи, они хитрые. От нашего уже давно бы залетела, — сказал третий голос.

Впервые в жизни у Виталия Петровича заныло сердце и стало трудно дышать. Он чувствовал себя преданым, униженным, обманутым. И кем? Собственной дочерью. Самым обидным было то что его, кадрового чекиста, уже черт знает как давно водил за нос какой-то сопливый еврей. Хотел было немедленно пойти домой и разобраться что к чему, но когда попытался встать, снова закололо в груди. Виталий Петрович испугался и так и остался сидеть на мартовском солнышке до тех пор пока из подъезда не появился Юра. В рюкзаке у него лежали два блина от штанги. Пару дней назад Юра нашел их недалеко от Таниного домы и оттащил к ней чтобы забрать позже. Под тяжестью блинов он согнулся в три погибели и еле переставлял ноги.
- Смотри как идет, — сказал голос в наушнике, — ровно как шахтер после смены.
- Так ты на девку посмотри, — сказал другой голос, — она ж как кобылица племенная и в самом соку.
- Заездит она парня, хоть и еврей — сказал третий голос, — и куда только его родители смотрят?!

Теперь сердце Виталия Петровича болело совешенно нестерпимо. Поэтому ему пришлось просидеть еще около получаса. За это время понял что дочка стала взрослой, и не появись Юра, появился бы кто-нибудь другой. Против природы не попрешь. Вспомнил как Юра выходил из подъезда, его согбенную фигуру, волочащиеся ноги и даже посочувствовал ему по-мужски. Так что эта беда — не беда. Настоящая беда что Танька спуталась с евреем и предателем Родины. — Пойдут слухи, полетят анонимки, ни к чему все это, — думал Виталий Петрович и решил что Юра должен исчезнуть и как можно скорее. Как? Очень просто – пусть уезжает в свою Америку. У Виталия Петровича сразу отпустило сердце. Он пошел домой, налил себе стакан коньяка, чего никогда не делал в будни, и проспал до утра.

На ближайшем совещании в райкоме он сел рядом с замначальника ОВИРА и проинформировал его что семье Баршай пора уезжать. Замначальника взял под козырек, а по пути на работу все думал сколько же Виталию Петровичу за это дали. Затребовал дело Баршаев, понял что брать с них нечего, решил что это сугубо по работе, успокоился, и зелеными чернилами наложил резолюцию: «Просьбу удовлетворить. К исполнению»..

Через два дня Юра влетел в класс за секунду до звонка с совершенно сумасшедшими глазами. Нацарапал записку и передал Тане. Таня прочитала:
- Нам дали разрешение, мы уезжаем. –
Таня написала в ответ:
- А я?

Если честно, Юра никогда не задумывался что будет после того как им дадут разрешение и отвечать Тане ему было нечего. Поэтому его аналитический ум начал решать поставленную задачу. Когда ответ был найден, прозвенел звонок на перемену. Таня вытащила Юру на улицу и снова задала тот же вопрос:
- А я?
- Если бы мы с тобой были мужем и женой, мне кажется тебя было бы можно вписать в кейс…
- Где же ты раньше был? – возмутилась Таня. После школы мы идем за паспортами и в три встречаемся у районного ЗАГСА. Не волнуйся, think positive! Знаешь где это?
Юра знал.

В ЗАГСЕ ближайшим возможным днем оказалось 13 мая, пятница. На него наши герои и назначили свое бракосочетание. Остановка теперь была за малым – сообщить радостную новость родителям. Подбросили монетку куда идти сначала. Получилось к Юриным. Юра позвонил и сообщил что приведет в гости одноклассницу. Мама послала папу за тортом и предупредила чтобы он молчал пока гостья не уйдет. Юра готовил речь и вроде все продумал, но когда вошли сразу выпалил:
- Это Таня. Мы женимся 13 мая. Танин папа работает в КГБ.
Сели пить чай.
- Танечка, что это у тебя за пятнышко на зубе? Пошли посмотрю, – сказала мама и увела Таню в другую комнату. Через полчаса они вернулись. Допили чай. Юра пошел провожать свою теперь уже невесту.
- КГБ с собой не повезу, — мрачно изрек папа.
- Повезешь, но не КГБ, а Таню, — возразила мама. Там такую девушку он не найдет, а уж жену тем более. Гриша уже сколько раз женат был?! И все неудачно. А эта нарожает тебе замечательных здоровых внуков.
- Откуда ты это взяла?
- Я видела ее зубы.

Прошло несколько дней и начались весенние каникулы. Таня уехала с классом на экскурсию в Полтавскую область. Спешить было некуда и Виталий Петрович шел со службы домой пешком. В стороне от дома ему бросилась в глаза чужая черная «Волга». — По мою душу, — почему-то подумал он, и оказалось не напрасно. На скамеечке около дома, где всегда сидели старухи, теперь сидел генерал.
- Садись, Виталий, — сказал генерал, — разговор есть.
Виталий Петрович сел.
- Уезжают, значит, Баршаи? Ты вроде должен быть в курсе дела… В курсе? Вот и хорошо. Твоя Таня за Юру Баршая замуж собралась. Уже знаешь? Еще нет? Значит я тебя первым поздравил. Москва Танино решение поддержала. Говорят свой человек в тылу врага никогда не лишний. Да не волнуйся ты, она же твоя дочка. Не пропадет. Иди наверх и собери какую-нибудь закуску. Твоя Антонина на подходе. Дай мне с ней поговорить. Сам ты не справишься.

Вернувшись домой с каникул, Таня набралась мужества и сообщила родителям о своих планах. Странно, но факт – они отнеслись к новости довольно спокойно. Мама, конечно, расплакалась:
- Танечка, зачем тебе уезжать? Что ты там забыла? У тебя здесь все есть и все будет.
- Мамочка, ну как я Юру одного отпущу. Посмотри какой он замечательный. Его там сразу какая нибудь миллионерша перехватит. Посмотри какая я дылда. Ну кому кроме Юры я нужна? Не волнуйся, я не пропаду. Я же ваша дочка, — и тоже расплакалась…
- Ладно, пусть приходит к нам. Посмотрим что за птица, — сказала мама.

Внушить Юре что с ее родителями нельзя спорить было трудно, но в итоге он пообещал. Познакомились. Сели за стол. Виталий Петрович опрокинул первую рюмку коньяка, потом вторую и немного расслабился.
- Где в Америке жить собираетесь?
- Сначала поедем в Нью-Йорк, а там еще не знаем.
- А чего же в Нью-Йорк? — проявил осведомленность Виталий Петрович, — Там же крысы по улицам бегают, в Центральном Парке ограбить могут в любое время дня и ночи, от реки воняет, смог, бездомные… Город желтого дьявола, одним словом.
Таня наступила Юре на ногу и он вспомнил что спорить нельзя. Поэтому с самым невинным видом задал вопрос:
- Вы наверное там были, Виталий Петрович?
- Да зачем мне там бывать? — почему-то обиделся будущий тесть, — Сейчас двадцатый век. Я газеты читаю, телевизор смотрю, кино. Там наши замечательные журналисты трудятся, держат нас в курсе дела. А я чего там не видел?
- А куда бы Вы посоветовали ехать?
Виталий Петрович задумался. В Техасе стреляют, в Майами сплошное *нецензурная брань*, в Чикаго мафия во главе с Аль Капоне. Вспомнился плакат хрущевских времен из серии «Догоним и перегоним Америку». Там тощая коровенка с серпом и молотом на боку бежала за здоровенной коровой с американским флагом. Подпись под плакатом гласила: «Держись корова из штата Айова». Чего хорошего в этой Айове Виталий Петрович понятия не имел. Поэтому он честно ответил:
- Не знаю, мне и здесь хорошо — и добавил, — ты, Юра, смотри Таню не обижай. Ты знаешь где я работаю, на Луне достану.
Таня с мамой в это время уже обсуждали платье для ЗАГСА, Юра думал только о том как хорошо бы было увести Таню в ее комнату. Последние слова Виталия Петровича прошли мимо его ушей, и вечер закончился мирно.

У многих девушек перед замужеством мозг сосредотачивается на предстояшей свадьбе и отключается от всего остального. То же произошло и с Таней с той только разницей что у нее для этого были веские причины. Со свадебной церемонией как таковой все было достаточно просто: фата, белое платье, белая «Чайка», белые розы… Но каким образом посадить за один стол отказников и чекистов не мог придумать никто. Ну как скажите офицеру КГБ чокаться с изменниками Родины? Коллеги не одобрят, не поймут и обязательно напишут телегу. А как отказнику чокаться с товарищем, который вчера приходил к тебе с обыском? А например, тосты? Каково, например, бойцу идеологического фронта поднять бокал за «следующий год в Иерусалиме»? А каково еврею-отказнику выпить за «границу на замке»? А музыка?…. Таня и обе мамы не спали ночами, но так и не смогли ничего придумать. Совсем расстроенная, Юрина мама позвонила своей тете в Днепропетровск предупредить что свадьбы скорее всего не будет.
- Деточка, — сказала тетя, — когда я была девочкой, у нас в Черткове на свадьбах, бармицвах и вообще на всех праздниках женщины и мужчины гуляли отдельно. Сидели за столами отдельно, танцевали отдельно, и всем было хорошо и весело. Если, например, свадьбу устраивали богатые люди, они снимали два зала – для женщин и для мужчин. Вы тоже можете так сделать. Снимите зал для наших гостей, снимите зал для тех, а жених и невеста будут переходить из одного зала в другой.
- Смотри, — подумала Юрина мама, — мы тут страдаем, а евреи все давным-давно придумали.
Ресторан с двумя уютными залами по разным концам длинного коридора нашелся уже на следующий день.

В день свадьбы на дверях одного из этих залов появилась красивая табличка с щитом и мечом. Чтобы никто ничего не перепутал. А за дверью шла свадьба по годами накатанному сценарию «Операция Выездная сессия». Назначили прокурора, заседателей. Генерал занял место судьи. Сначала судили молодых и приговорили к пожизненному сроку счастливой совместной жизни без права обжалования и досрочного освобождения. Потом уже судили всех присутствующих поочередно. Судья был снисходителен и приговаривал всех к огромному рогу в красивой оправе, который в незапамятные еще времена конфисковали у грузина-вора в законе. После того как рог обошел по кругу начали петь «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок» и «С чего начинается Родина» как бывало всегда, когда праздник удавался.

На другой двери был листок с крупной надписью от руки «ВОИР». За этой дверью гости почередно рассказывали об успехах своих родственников и друзей на всех континентах матушки-Земли и желали того же молодым. Потом танцевали «Хава Нагила» и «7:40». А сами молодые каждые полчаса переходили из зала в зал вместе с музыкантами. К полуночи музыканты прилично набрались и начали путать репертуар к крайнему недоумению гостей, которые в и в том и в другом залах мгновенно затихали и начинали тревожно оглядываться вокруг. Таню и Юру эта путаница очень веселила и почему-то из всей свадьбы запомнилась больше всего.

За следующий год молодые успели недолго пожить в Вене, довольно долго недалеко от Рима в Остии и наконец приехали в Нью-Йорк. Теплым майским днем Таня впервые очутилась на Бродвее недалеко от Уолл-стрит. Небо было голубым, в воздухе пахло жареным арахисом. Из небоскребов толпой валили люди и разбредались по многочисленным ресторанчикам. Мимо Тани проходили женщины в невероятно шикарных (как ей тогда казалось) деловых костюмах. Большинство из них были такими же крупными как она, а многие и покрупнее. -Мамочка, — подумала Таня, — я больше не дылда, я такая как все! Никогда и никуда я отсюда не уеду.

Сейчас Таня и Юра живут в Калифорнии. У них трое детишек. Юра пытается поднять свою IT- компанию, а Таня командует местным отделом кадров в компании с громким именем. Одним словом, обычная американская судьба. Иногда к ним приезжает Танина мама, иногда — Виталий Петрович. Он вышел в отставку и теперь директор внешнеторговой фирмы. На судьбу не жалуется. Елена Павловна продолжает готовить будущих студентов к тестам, но теперь из Новой Зеландии. На http://passatest.livejournal.com/ вы даже можете на нее посмотреть и познакомиться с ней.

Да, совсем забыл. ТОЙФЛ, с которого все началось, и Юра и Таня сдали с баллом выше 600 с первого раза.

anekdot.ru

Очень понравилось, спасибо.

"Украина без евреев".
Возможно, вы знаете - это текст Василия Гроссмана, написанный в сентябре 1943 года, когда с наступающей армией он попал на Украину... Текст носит название "Украина без евреев". Текст шибко не понравился и был уничтожен. Но сохранился в газете "Эникейт" на идиш.Потому текст в переводе с идиш.

http://jennyferd.livejournal.com/663679.html


УКРАИНА БЕЗ ЕВРЕЕВ
Перевод с идиш Рахиль Баумволь


Когда под гром пушек и разрывы гранат наши войска входят в села левобережной Украины, домашние гуси поднимаются в воздух и машут своими большими белыми крыльями. Они кружат над хатами, над подернутыми зеленой ряской речками, над садами и огородами.

Есть что-то жуткое в этом тяжелом полете домашней птицы, в резком, тревожном и горьком крике ее, как бы зовущем красноармейцев взглянуть на скорбные, страшные картины жизни. Птицы словно рады приходу наших войск, и в то же время они плачут и стонут, они кричат о страшном горе, об огромных потерях; о слезах и крови, от которых седой и соленой стала украинская земля.

Я побывал в очень многих украинских городах и селах с тех пор, как я работаю спецкорреспондентом "Красной звезды". Был в Старобельске, Сватове, Купянске и Валуйках, в Ворошиловграде, Краснодоне, Нежине, Глухове и Кролевце, в Чернигове, Козельце, Астроге, Яготине, Борисполе, Батурине... Я был в сотнях деревень, хуторов, поселков, в рыболовных слободах на Десне и на Днепре, в хуторках, окруженных степью, в заброшенных домиках смоловаров, одиноко живущих среди вечного мрака сосновых лесов, в сказочных деревнях, где соломенные крыши еле видны среди густой зелени фруктовых садов.

Если взять и воедино собрать все истории и все картины, услышанные и увиденные нами за дни и месяцы, проведенные на Украине, получится страшная книга о невообразимых злодеяниях - о рабском труде, об огромных поборах, о детях, угнанных в Германию, о сожженных домах, об опустевших закромах, о виселицах на площадях и на улицах, о рвах, где расстреливали по малейшему подозрению в связи с партизанами, об оскорблениях, издевательствах, брани, о взяточничестве, пьянстве и произволе, о диком разврате преступников, которые в течение двух лет распоряжались судьбой, жизнью, честью, имуществом многомиллионного украинского народа. Ни в одном украинском городе или селе нет такого дома, где бы вы не услышали негодующего слова о немцах, где бы за эти два года не были пролиты слезы, где бы не посылали проклятий немецкому фашизму; нет дома без вдов и сирот. Эти слезы и проклятия впадают притоками в большую реку народного горя и народного гнева — днем и ночью плывет ее страшный и скорбный гул под украинским небом, почерневшим от дыма пожаров.

Но есть на Украине села, в которых не слышно жалоб, не видно заплаканных глаз, где тишина и покой. В такое вот село я приезжал дважды. Первый раз — 20 сентября, второй — 17 октября 1943 года. Село это лежит возле старого киевского шляха между Нежиным и Козельцем. Первый раз я там был днем, второй раз — грустным осенним вечером. И оба раза в Козарах было тихо - мертвенно тихо. Семьсот пятьдесят домов сожгли здесь немцы накануне пасхи. Семьсот пятьдесят семей погибло в огне. Ни один ребенок, ни одна старуха — никто не вышел живым из этого пожара. Так фашисты разделались с селом, впустившим партизан. Высокий запыленный бурьян вырос на пожарище. Колодцы забиты песком, огороды сплошь в сорняках, и лишь кое-где мелькнет цветок. Нет никого в Козарах, кто бы пожаловался, уронил слезу; тихо лежат мертвые тела, погребенные во дворах среди бурьяна. Тишина эта страшнее слез и проклятий, ужаснее стенаний и криков боли.

И я подумал, что так же, как молчат Козары, молчат на Украине евреи. Нет евреев на Украине. Всюду — в Полтаве, Харькове, Кременчуге, Борисполе, Яготине — во всех городах и в сотнях местечек, в ячах сел ты не встретишь черных заплаканных девичьих глаз, не услышишь грустного голоса старушки - не увидишь смуглого личика голодного ребенка. Безмолвие. Тишина. Народ злодейски убит. Убиты старые ремесленники, опытные мастера: портные, шапочники, сапожники, медники, ювелиры, маляры, скорняки, переплетчики; убиты рабочие — носильщики, механики, электромонтеры, столяры, каменщики, слесари; убиты балаголы, трактористы, шоферы, деревообделочники; убиты водовозы, мельники, пекари, повара; убиты врачи — терапевты, зубные техники, хирурги, гинекологи; убиты ученые — бактериологи и биохимики, директора университетских клиник, учителя истории, алгебры и тригонометрии; убиты приват-доценты, ассистенты кафедр, кандидаты и доктора всевозможных наук; убиты инженеры — металлурги, мостовики, архитекторы, паровозостроители; убиты бухгалтеры, счетоводы, торговые работники, агенты снабжения, секретари, ночные сторожа; убиты учительницы, швеи; убиты бабушки, умевшие вязать чулки и печь вкусное печенье, варить бульон и делать струдель с орехами и яблоками, и убиты бабушки, которые не были мастерицами на все руки — они только умели любить своих детей и детей своих детей; убиты женщины, которые были преданы своим мужьям, и убиты легкомысленные женщины; убиты красивые девушки, ученые студентки и веселые школьницы; убиты некрасивые и глупые; убиты горбатые, убиты певицы, убиты слепые, убиты глухонемые, убиты скрипачи и пианисты, убиты двухлетние и трехлетние, убиты восьмидесятилетние старики с катарактами на мутных глазах, с холодными прозрачными пальцами и тихими голосами, словно шелестящая бумага, и убиты кричащие младенцы, жадно сосавшие материнскую грудь до последней своей минуты.

Все убиты, много сотен тысяч — миллион евреев на Украине. Это не смерть на войне с оружием в руках, смерть людей, где-то оставивших дом, семью, поле, песни, книги, традиции, историю. Это убийство народа, убийство дома, семьи, книги, веры. Это убийство древа жизни, это смерть корней, не только ветвей и листьев. Это убийство души и тела народа, убийство великого трудового опыта, накопленного тысячами умных, талантливых мастеров своего дела и интеллигентов в течение долгих поколений. Это убийство народной морали, традиций, веселых народных преданий, переходящих от дедов к внукам. Это убийство воспоминаний и грустных песен, народной поэзии о веселой и горькой жизни. Это разрушение домашних гнезд и кладбищ. Это уничтожение народа, который столетиями жил по соседству с украинским народом, вместе с ним трудился, деля радость и горе на одной и той же земле.

Во всех книгах наших великих писателей, рисующих жизнь Украины, - в произведениях Гоголя, Чехова, Короленко, Горького, где говорится о временах печальных и страшных или же о тихих и мирных, в "Тарасе Бульбе" Гоголя, в "Степи" Чехова, в удивительных и чистых рассказах Короленко — всюду упоминаются евреи. Да иначе и быть не могло! Все мы, родившиеся и выросшие на Украине, впитали в себя картины жизни еврейского народа в ее городах и селах.

Вспомните субботние дни, стариков с молитвенниками в руках, тихие весенние вечера; вспомните этих старых людей, как они стоят в кружок, и беседа их полна мудрости; вспомните степенных местечковых сапожников, как они сидят на низких скамеечках в своих домишках; вспомните наивные смешные вывески над дверьми слесарных и шапочных мастерских; вспомните запорошенных мучной пылью бин­дюжников в фартуках из мешковины; стареньких бабушек в длинных юбках, торгующих с лотков карамельками и яблоками: черноглазых кудрявых ребятишек, бегающих и копошащихся в песке, — их головы со светлыми головками их украинских друзей перемешаны, как цветы, рассыпанные щедрой рукой жизни по богатой и благословенной украинской земле. Здесь жили наши деды, наши матери здесь нас пожали, здесь родились матери наших сыновей. Здесь пролито столько еврейского пота и слез, что, пожалуй, никому не придет в голову считать еврея гостем на чужой земле.

И вот, я изъездил и исходил эту землю от Северного Донца до Днепра, от Ворошиловграда в Донбассе до Чернигова на Десне. Я спускался к Днепру и смотрел на Киев. За все время я встретил лишь одного еврея. Это был лейтенант Шломо Киперштейн, который в сентябре 1941 года попал в окружение возле Яготина. Его нынешняя жена, крестьянка Василина Сокур, заявила, что он молдаванин. Не раз ее таскали в гестапо. Дважды ее избили: немцы подозревали, что ее муж еврей. Но она стояла на своем — ее мужа зовут Степаном, фамилия его — Новак. Я с ним беседовал, просидел целый вечер, слушая его рассказы, и все мы — Киперштейн, его жена и соседи крестьяне — все мы удивлялись, как это Киперштейн жив, как это его не убили. Больше я не встречал евреев на Украине. Знакомые рассказывали мне, что они видели евреев в Харькове и в Курске. Писатель Эренбург сообщил мне, что встретил еврейскую девушку-партизанку в одном из районов северной Украины. И это все.

Где сотни тысяч евреев, стариков и детей? Куда девался миллион людей, которые три года назад мирно жили вместе с украинцами, жили и трудились на этой земле?..

Не стоит, да это и невозможно — перечислить по именам всех евреев, уничтоженных фашистами. Потому что все уничтоженные в равной мере безвинны. Всех их можно вставить в скорбный список. И всемирно известных, и евреек из маленьких захолустных местечек, еле читавших по молитвеннику на идише. Почему же упомянуть одних, а других не упомянуть? Но ведь невозможно перечислить поименно сотни тысяч! Нет смысла, да и никто не в состоянии назвать все места, где осенью 1941 года и летом 1942-го происходили массовые убийства евреев. В каждом большом и маленьком городе, в каждом местечке — всюду была резня.

Если в местечке жило сто евреев, то убили сто, все сто и не меньше; если в большом городе жило пятьдесят пять тысяч, то убили пятьдесят пять тысяч, и ни одним человеком меньше. Подчеркнем, что истребление проводилось по точным, скрупулезно составленным спискам, что в этих списках не были пропущены ни столетние старики, ни грудные младенцы. В эти списки смерти были внесены все евреи, которых немцы встретили на Украине, — все до одного.

Убийство еврейского населения происходило на один манер, согласно подробной инструкции, где указывалось, как убить старика, еле волочащего ноги, и как вышибить душу из младенца, еще не сделавшего ни шагу.

В сотнях городов в одно и то же время было приказано загнать евреев в гетто. Потом им велено было собраться, взять с собой по 15 килограммов багажа, и их выводили за город. Там их расстреливали из автоматического оружия.

Случайные свидетели этих массовых убийств еще до сих пор, два года спустя, не могут придти в себя от этого кошмара. Кровь сочится у них из глаз, когда они вспоминают эти картины ужаса и безумия.

Невозможно перечислить всех тех полковников, генералов, майоров, капитанов и лейтенантов немецкой армии, всех тех гестаповцев, которые организовывали убийство еврейского населения. Невозможно перечислить всех тех солдат, ефрейторов, обер-ефрейторов, унтер-офицеров, жандармов и полицаев, которые это убийство совершали.

В оккупированных районах немцы наказывают и убивают за малейшую провинность - за хранение кинжала или никуда не годного револьвера, которым играли дети; за дерзкое слово, сорвавшееся с языка; за попытку погасить собственный дом, подожженный фашистом; за отказ ехать в Германию на каторжную работу; за глоток воды, поданный партизану, — за все это лишают жизни тысячи заложников; расстреливают каждого прохожего, не поклонившегося немецкому офицеру-

Но евреев фашисты уничтожают только за то, что они евреи. Для немцев не существует евреев, которые имели бы право жить на свете. Быть евреем — это и есть самое большое преступление, и за него лишают жизни. Вот так немцы поубивали всех евреев на Украине. Так они уничтожили евреев во многих других странах Европы.

В основном были уничтожены старики и старухи, больные и дети. Это потому, что работоспособные мужчины и женщины, молодежь успели эвакуироваться, они ушли вместе с Красной Армией; они воюют на фронтах или работают на оборону. На Украине остались лишь те, кто не имел физической возможности уйти. Им — старикам, больным и детям — немцы устроили кровавую баню, истребили всех до одного.

С тех пор, как существует человечество, еще не было столь умопомрачительной резни, такого организованного массового истребления ни в чем не повинных, беззащитных людей. Это самое большое преступление, которое знает история, - а ведь история знает немало злодеяний. Ни Ирод, ни Нерон, ни Калигула, ни татарские ханы, ни монголы — никто не пролил столько крови на земле, никто не совершил таких преступлений. Ведь здесь - истребление целого народа, уничтожение миллионов детей, женщин и стариков.

Человеческий мозг обладает злосчастным, а может, счастливым свойством: прочитав в газете или услышав по радио о гибели миллионов, он не может постигнуть, осознать происшедшее, он не в силах представить себе, увидеть мысленным взором, измерить глубину происшедшей трагедии. Человек, случайно заглянувший в покойницкую или видевший, как грузовик задавил восьмилетнюю школьницу, ходит несколько дней сам не свой, теряет сон и аппетит. Но нет человека с таким вибрирующим сердцем, с такой чуткой мыслью, с такой силой воображения, с таким мощным чувством гуманности и справедливости, который был бы в состоянии измерить кошмар происшедшего, прочитав об этом в книге или а газете. Эта ограниченность и есть счастливое свойство человеческого сознания, она и предохраняет людей от моральной пытки и безумия. Эта ограниченность — также и злосчастное свойство нашего сознания: она делает нас легкомысленными, позволяет нам (хотя бы на миг) забыть о самом большом злодеянии на свете.

Но мне кажется, что в это жестокое и страшное время, в котором нашему поколению суждено жить на земле, нельзя мириться со злодейством, нельзя быть равнодушным и морально нетребовательным к себе и другим.

Сентябрь 1943 год.

Продолжение следует.
[...но продолжения не последовало.]

Прим. Пусть никого не смущает ремарка "перевод с идиш". Писатель Василий Гроссман писал на русском языке, но его авторский текст "Украина без евреев" был уничтожен. Сохранился текст, напечатанный в переводе на идиш в еврейской газете "Эйникайт". Текст Гроссмана восстановлен в обратном переводе с идиша на русский язык - выполнила его поэтесса Рахиль Баумволь. И я не знаю, сохранился ли хоть один экз. подлинного текста Василия Гроссмана. Вспоминая историю спасения рукописи его великого романа "Жизнь и судьба", уверена, что подлинник всё-таки сохранился - благодаря мужеству кого-нибудь из современников Василия Гроссмана, ещё одного свидетеля сталинской советской эпохи.

Памяти прощенного человека

Начнем издалека. В конце 70-х годов прошлого века в Израиль репатриировалась семья религиозных иудеев, которые были родом из глухой провинции. Муж, жена, трое маленьких детей и мать мужа. Ехали через станцию Чоп на поезде.

Там должны были пройти таможню, сесть на поезд и покатить с пересадкой на Вену. Если таможню тогда пред Олимпиадой в Москве как-то пройти было можно, с некоторыми издержками, известными унижениями и прочими эмоциями сопровождающими отъезд на ПМЖ в Израиль и другие места, то сесть в Польше на заветный поезд, следовавший через польскую станцию, было невозможно. Просто невозможно. Поезд стоял три минуты. Уже отдали всю водку и сувениры каким-то чиновным людям в форме. Уже доели консервы. Другого было есть им нельзя.

Все кончилось, сесть на поезд, следовавший на Вену, было невозможно.

Старуха, мать мужа, была совершенно не в состоянии добежать до вагона, вскарабкаться на подножку и залезть внутрь за 3 минуты, это было выше всех ее сил. А мужу и жене нужно было думать о детях, необходимо было успеть. Уже прошло несколько поездов, но все было напрасно. Сотрудники станции, ремонтники с ветошью в ладонях, уборщицы, все смотрели на судорожно мятущуюся по перрону группу людей с некоторой насмешкой.

Это действительно было смешно. Невозможно смешно. Бегали эти Чарли Чаплины, цепляясь за поручни, и все равно оставались, несмотря на усилия, на перроне. Дети плакали, старуха падала, неловкий муж в очках и шляпе был похож на того самого попавшего в лужу жуликоватого торговца, а его жена была похожа на жену жуликоватого торговца. К тому же они веровали в какого-то неизвестного, который им не только не помогал, но даже и не спасал. Никогда он их не спасал, не прощал. Зачем только верить в него, а? Вот ведь хитрые, вот ведь умные, а против такой власти поперли нарожон, согнет их эта вечная великая власть, достанет, сотрет в порошок на этом перроне, на этих трех минутах. Нет ума и самосохранения у людей, прости господи, разве это люди? Ну, скажите, разве они люди, эти потные, пыльные, грязные бегуны за пассажирскими вагонами на Вену и далее в Израиль.

У мужа, который был профессором математики, обнаружилась в портфеле бутылка водки. За эту бутылку дежурный по станции шепнул им, что в субботу в 8 утра будет специальный поезд, который остановится на 5 минут. А затем праздники Великого октября, и один бог ведает, что будет дальше. В общем, граждане, это ваш последний шанс.

Жена и муж провели совещание в сторонке. Муж, религиозный человек, несмотря на профессию и советскую научную карьеру, сказал ей тихим железным голосом: «В субботу не поедем». Жене был хорошо знаком этот тон, беспартийного человека, не комсомольца и даже не пионера. Она подумала и сказала ему тихо, понимая, что раз суббота, то ничего не поможет, он не уступит. «Слушай, это наш последний шанс, мы здесь останемся жить на этой платформе и помрем, ты это понимаешь?!». «Понимаю, не поедем в субботу», - сказал муж тем же тоном. Выглядели они оба как побитые, усталые старики. Отъезд из социалистической страны давался огромными усилиями как физическими, так и нервными. «Я тебе так скажу, ты что, рехнулся? Соберись. Мы едем в Эрцисроэль, ты понимаешь, раз в Эрцисроэль, то можно и нужно один раз и нарушить, понимаешь», - сказала мужу жена, которая была врачом, достаточно хорошим врачом. Как она сложила эту фразу, было неясно. Известно кто ей помог.

На другой день они все приготовились к приходу поезда как к приходу мессии, простите за вольность. Все были собраны, голодны, целеустремленны. В поезде только один вагон был таким, в который они имели право сесть. Нужно было угадать место его точной остановки, потому что иначе старуха не добежала бы за эти 5 минут. Тот же дежурный подсказал примерное место. Помошник доброхота смотрел на попытки начальника снисходительно, «что на него нашло такое».

В поезде ехали домой французские студенты. Увидев из окна бегущих под снежком к заветному вагону людей, ребята открыли окна в купе и втащили внутрь за руки старуху и двух маленьких детей. Это было незабываемое зрелище, у станционных рабочих не было сил даже на улыбки. Дело было в ноябре, уже шел снежок. Старуха в бессознательном состоянии нырнула в купе, за нею дети. Затем в вагон поднялась жена, старший сын и муж в очках, в сером плаще и шляпе, стандартная одежда доцентов-математиков их городка, который невозможно было назвать местечком.

Жена прошла в купе, где француженки откачивали старуху, младшие дети ели шоколадные конфеты, царило участие и забота. Женщина не поверила своим глазам. Как она потом говорила, «эти ребята будут счастливы в жизни за то утро, не может быть иначе». Она вышла в тамбур. Ее муж стоял у закрытой двери. Лицо его было мокрое от слез. «Ты что, ты что, милый, все кончилось», - сказала ему жена. «Он все простит, ты понимаешь это, всю эту субботу и все-все». Непонятно откуда она знала про прощение.

Не знаю, простил ли Он мужу тот грех. Мужчина этот прожил еще 33 с половиной года в Иерусалиме, сердито учил студентов математике, утверждая, что мало талантливых и волевых, «никто ничего не знает, во всяком случае, очень мало знают», жестко направлял своих детей, железной рукой выводил отметки, учил по вечерам то, что нужно учить, писал научные статьи по матанализу. Был пунктуален, суров, внимателен.

Умер этот суровый тихий человек в одночасье, во сне, в день своего рождения, как умирают праведники. Раз так, то получается, что его простили. Да. Его кажется простили. Меня? Неизвестно,возможно, нет. Надеюсь, что простят в будущем. А вас?

Вставленный из: www.zman.com

http://magazines.russ.ru/bereg/2004/4/aa16-pr.html
(Илья)


(Страсти по "Комиссару" или еврейская судьба "Комиссара")



Советский кинематограф, как известно, никогда не испытывал недостатка в трагических судьбах, но одна из самых загадочных и трагических судеб нашего кинематографа выпала на долю режиссера Александра Аскольдова, автора единственного фильма "Комиссар", снятого в 67 году и после 20 лет борьбы, после многочисленных попыток уничтожения ленты все же чудом вышедшего на экраны. Не случись этого, осталась бы незаполненной одна из важнейших страниц летописи мирового кинематографа и русский кинематограф лишился бы десятка наиболее престижных мировых премий, а единственная русская актриса Нона Мордюкова не была бы включена Лондонской энциклопедией в число лучших актрис ХХ века.
На родине об Александре Аскольдове известно на удивление мало. Даже последняя киноэнциклопедия грешит массой неточностей, основываясь более на слухах и предположениях. Последнее время режиссер живет в Германии, где занимается преподавательской деятельностью. Недавно он приехал в Москву, где, в частности, провел творческий вечер в "Еврейском культурном центре", посвященный 35-летию со дня создания фильма "Комиссар". Там мы и познакомились и договорились, хоть отчасти, искупить вину отечественного кинематографа.
Андрей Сотников
Булгаков
На самом деле, я не настоящий кинорежиссер, по первой профессии - я филолог, окончил московский университет, отделение драматургии театра. Но так случилось, что, будучи студентом, я пришел в булгаковский дом. Булгакова в нем уже не было, там жила одинокая вдова Елена Сергеевна - это было в 54 году, - и в течение 5-6 лет мы с женой из этого дома буквально не уходили. Три года мы спали на кровати, под которой лежала часть рукописи "Мастера и Маргариты", - мы "пропитались" этим великим романом. По договору с Еленой Сергеевной рукопись романа была разделена, потому что в те годы рукописи странным образом пропадали. Вместе с Еленой Сергеевной мы работали над архивом Булгакова, который позже был пущен с молотка. Это были незабываемые годы, годы надежд, - лучшие годы в моей жизни.
Мы прочитали насквозь всего Булгакова. Мы не все могли понять, мы не были готовы, чтобы постигнуть весь мир Булгакова, - но мы его уже тогда прочитали. Вам, наверно, доводилось читать уже опубликованный Дневник Елены Сергеевны Булгаковой? К великому сожалению, этот Дневник позже ею был переписан, мне доводилось читать его, когда он выглядел иначе - открою вам маленькую тайну, которую еще никому не открывал, потому что мне эта перекличка видится очень важной. Когда Михаил Афанасьевич умирал, несколько ведущих МХАТовцев обратились к Поскребышеву, секретарю Сталина, с письмом примерно следующего содержания: врачи рекомендуют Булгакову особый климат, рекомендуют ему климат Палестины, - мы просим вас дать разрешение на эту поездку Булгакова. И разрешение было дано. Елена Сергеевна записала в Дневнике, что Булгакову была рекомендована поездка, но она исправляла свой Дневник тогда, когда слово Палестина звучало не столь "комфортно", как сегодня, и написала: Южная Италия, - что лично мне очень больно. Вот вам судьба Булгакова, вот вам булгаковский Иерусалим, вот вам его Палестина, в которой он не смог быть даже в воспоминаниях.
Я обивал редакции, пытаясь пробить что-то из наследия Булгакова. Написал о нем большую статью для "Литгазеты". Статью хвалили, но не публиковали, она ходила из рук в руки. Как-то к нам приезжает фельдъегерь в форме НКВД и вручает мне письмо от Константина Федина, председателя Союза Писателей, - статья каким-то образом дошла и до него. Он писал о значении Булгакова, писал, что полностью поддерживает статью, и в конце была приписка: "Но ни мое, ни чье-либо вмешательство судьбу наследия Булгакова изменить не может, как вы понимаете, время для настоящей литературы еще не пришло". В моем архиве это письмо Федина подшито к его же статье, опубликованной на следующий день в "Правде", статья называется "Светлое время советского искусства".
Сначала я стал литературным, театральным критиком. Как театровед я объездил многие города России - тогда в российской периферии были замечательные театры. Потом судьба забросила меня на административную работу, - я был своеобразным администратором, занимался кинематографической редактурой, старался делать для кинематографа все, что от меня зависело. Это было время крупных режиссеров, значительных фильмов. Вы, наверно, слышали о непростой судьбе картины Хуциева "Застава Ильича"? На дачу к Хрущеву возил эту картину я и был единственным, кто выступил в ее защиту. Так шла моя жизнь. Потом я понял, что нужно менять судьбу. Годы оттепели сменились заморозком, честно работать стало невозможно, административная карьера мне была глубоко противопоказана, и я пошел сдавать экзамены на Высшие Курсы Кинорежиссеров. Это было очень занятно, до этого я "экзаменовал" Герасимова, Пырьева, Ромма, а тут оказался перед ними в роли студента. Но я сдал экзамены и стал слушателем. Это был очень удачный курс - Панфилов, Агеев... И был снят фильм "Комиссар". Но сначала я не собирался снимать эту картину. Я написал сценарий к фильму, в котором должны были играть Черкасов и Чирков. Это была история людей, которые ехали с Дальнего Востока в Москву, история о крахе иллюзий людей 30-х годов. Но так получилось, что я вспомнил рассказ Гроссмана и мгновенно представил себе будущую картину, - может, это миф или аберрация памяти, но сейчас мне это именно так представляется.
Гроссман
На мой взгляд, Гроссман - один из самых удивительных писателей. Я люблю у него буквально все: люблю его социалистические рассказики 30-х годов, в которых чувствуется невысказанная трагедия эпохи, люблю его роман "За правое дело", который многие отринули, как произведение догматического, социалистического реализма и, естественно, я очень высоко оцениваю его последний великий роман. Вспомнив ранний рассказ Гроссмана "В городе Бердичеве", я мысленно поменял все знаки препинания. Многие отождествляют этот рассказ с тем, что они видят на экране - да, это Гроссман, но это и не Гроссман. Фильм - это абсолютно самостоятельное произведение, по большому счету я только оттолкнулся от Гроссмана, вдохновился им. В картину вошел личный опыт, это все совершенно другое. В рассказе есть Ленин, там человек - Вавилова и недочеловек - Магазаник. Таким образом, набросав план картины, я позвонил вдове Гроссмана - это произошло через три недели после его кончины. Я пришел к ней в дом (в доме было пусто, холодно, сумеречно) и сказал, что мне хотелось бы вольно экранизировать рассказ, - она дала согласие. Но я прекрасно понимал, что сценарий этот не пройдет ни в каком виде: в 65 году одно слово "еврей" было практически эвфемизмом. Доходило до полного абсурда, когда, сняв картину, я не мог написать в титрах "Альфред Шнитке". Мне говорили: не надо "Альфред", пишите "А. Шнитке". Я понимал, что сценарий обреченный, но при этом я и понимал, что не могу не делать эту картину.

Герасимов
Я позвонил Сергею Герасимову, с ним у меня были очень добрые отношения: на его студии я хотел снимать картину. В это время он на Урале, в Миассе, работал над очередной картиной. На мой взгляд, этот человек незаслуженно забыт, так же как еще недавно он был незаслуженно переоценен. Это был очень крупный человек с невероятно трагическим нутром, о котором мало кто что знал. Позвонив, я спросил у него: "Могу я к вам приехать? - А что случилось? - спросил он. - Я хочу вам показать сценарий, который не могу до этого показать никому другому". И я вылетел в Миасс.
Сергей Афанасьевич несколько дней читал сценарий, потом на радостях на следующий день отменил съемки и говорит: "Будем справлять пельмени". Надо сказать, что он был великим кулинаром. Мы поехали на убогий миасский рынок, там он выбрал нужное мясо. Он говорил продавцам: "Нет, это не то, ты не тем свою животину кормил". Уходя с рынка, мы увидели слепца, который с белой свинкой торговал "счастьем". Герасимов сказал: "Попытаемся". Он заставил меня заплатить за это самое "счастье", и мышка вытащила листочек, который я храню до сих пор. На нем лиловым карандашом написано: "Задумал большое дело, ждет большое несчастье, терпи, хорошие люди тебе помогут".
Герасимов сказал: "Поезжайте, начинайте работать, но только молчите, кто бы что ни говорил". Молчать я не умею и должен с полной уверенностью сказать, что, если бы не помощь Сергея Афанасьевича, не его авторитет, эту картину никто бы никогда не запустил. А так ее запустили с тем, чтоб при первой возможности сбросить под откос. Была собрана очень скверная съемочная группа, состоящая из одних алкоголиков; картина снималась на отсталой ялтинской киностудии. И вы знаете, эти алкаши и бандиты перестали быть алкашами и бандитами, на самом деле они оказались очень хорошими людьми, - они были моими главными заступниками. А директором у меня был абсолютнейший бандит. Как-то я прочитал интервью с Юрием Норштейном, человеком безупречнейшей репутации, он там говорит: "Самая трагическая судьба нашего кино - это Аскольдов, а директором у него был бандит Докучаев". Этот директор писал на меня доносы раз в три дня. Так мы начали работать над картиной.
Сталинизм
Меня часто спрашивают: с чего все началось? Как-то в газете "Либерасьон" я прочитал: "В пять лет Аскольдов уже все знал о сталинизме". Конечно, все про сталинизм я знать не мог, но со сталинизмом я действительно столкнулся в пятилетнем возрасте, сталинизм заставил меня очень рано повзрослеть. В ту пору мы жили в Киеве, мой отец был директором большого завода, моя мама была врачом, - очень красивой, благородной и умной женщиной, - мы были очень счастливой семьей. После того как арестовали отца, на следующий день приехали за моей мамой. Я не спал, подглядывал из-под одеяла. В квартире проходил обыск. Моя мама одевалась под насмешливыми взглядами людей из НКВД. Она попросила их отвернуться, на что те, нагло ухмыляясь, сказали: "Ничего, привыкай одеваться при мужиках". Это была самая страшная картина в моей жизни: в моих глазах оскорбляли самого любимого человека. И ее увели. Выходя, один из НКВДешников приказал другому: "За мальчишкой вернешься, когда отвезешь ее в тюрьму". И я понял, что мне нужно уходить из этого дома. Но передо мной стояли две неразрешимые проблемы: я не умел завязывать шнурки на ботинках - меня учили, но у меня это не получалось - и я не знал, как открыть английский замок. И тут я первый раз в жизни завязал шнурки, потом поставил стул - и замок открылся. Я захлопнул дверь и ушел в темноту ночного Киева. Помню, я шел по Крещатику, центральной улице Киева. Начинался ранний рассвет, была весна, цвели каштаны, воздух был напоен сладким запахом цветов, - с тех пор запах цветения я переношу с трудом. Почти инстинктивно я пришел к дому, где жили друзья моих родителей, многодетная еврейская семья. Я позвонил, меня увидели на пороге, все сразу поняли, расплакались, спрятали, сохранили. Позже они переправили меня моей бабушке. После войны, уже став взрослым человеком, я искал след этих людей - он оборвался в Бабьем Яру, их расстреляли с тысячами других киевских евреев.
Актеры
Мне было ясно, что Мордюкова рождена на эту роль, - других актрис, кроме нее, я не видел. Она заворожила меня своей обыкновенной необыкновенностью. Были и сейчас есть несколько талантливых актрис, но Мордюкова - это кусок породы, кусок естества, и эту естественную породу мне хотелось использовать. Правда, она невероятно трудна в работе, при очевидной легкости и естественности на экране.
Если Мордюкова была изначально найдена, то с Магазаником было сложнее. Не было еврейских актеров. Некоторые очень талантливые актеры отказались сниматься в картине. Я, конечно, видел на эту роль Быкова, он знал, что я его вижу - у нас шла своеобразная игра-кокетство, - мы присматривались друг к другу. И, наконец, был найден Быков. Быков - актер огромный, технически виртуозный, безмерно одаренный интеллектуально, - работа с ним обернулась ни с чем несравнимым наслаждением. Для моего поколения Соломон Михоэлс, этот еврейский гений, был мифом, легендой. Мне не пришлось видеть его на сцене, я был тогда слишком мал, но незабвенный Ростислав Плятт, его коллега, как-то мне шепнул после просмотра "Комиссара": "А Быков-то у вас выше Михоэлса, выше". И, вы знаете, я ему поверил.
Я очень благодарен Шукшину, что он согласился сниматься в картине, несмотря на небольшую роль, не просто сниматься, он был среди немногих, кто выступил в защиту картины, когда ее избивали. Не была найдена только Мария, жена Магазаника, я никак не мог найти женщину, которая мне являлась во сне. И мы поехали на Украину снимать без Марии.
Почти каждую неделю приходили телеграммы о закрытии картины. У меня сохранилось 8 таких телеграмм. Мы ехали через Одессу, где мой товарищ снимал картину. Я побывал у него на съемках и понял, что мне нужна девушка, которая должна была у него сниматься. Я назначаю ей свидание и уговариваю сниматься в своей картине. Несмотря на неутвержденную роль, начинаю снимать Раису Недашковскую. Она была очень хороша тогда, она и сейчас хороша. Это человек поразительной доброты и нежности. Вот мы с ней идем по нынешнему Киеву, подходим к базарчику, и весь этот торгующий и покупающий люд бросает все и бежит к Недашковской: она любимица всей Украины. Но тогда она была очень неопытной актрисой и абсолютно не умела говорить. На меня сразу набросилась труппа. Мордюкова с Быковым задавили ее своим авторитетом. После первого съемочного дня ночью ко мне в номер пришел Быков: "Так, говорить она не умеет, выход один - все ее реплики ты передаешь мне. - Что же будет делать она? - недоумеваю я. - Она будет глухонемой. Ты не понимаешь, это метафора - это немота всего еврейского народа?!" И тем не менее Раиса у нас заговорила.
С возрастом меняется картина, меняется отношение к ней зрителей, и вот что удивительно: если на первых просмотрах замечали мастеров, Мордюкову и Быкова и только где-то там на периферии кадра Недашковскую, то сегодня она вровень с ними, а может, даже на авансцене.

Картина про многое
О чем этот фильм? Эта картина про многое. Я определяю ее как картину о любви, о любви к человеку, о любви к детям, к семье, о национальной толерантности, о любви к своей маленькой местечковой родине. Это и фильм-предупреждение. Мне сказали, что министр разоружения ООН отдал неофициальное распоряжение, чтоб все члены организации посмотрели картину Аскольдова "Комиссар": это поможет им еще больше ненавидеть войну.
Но я не ставил перед собой цель сделать антивоенный фильм, так же как и не делал фильм антисоветский. Я для себя это так не формулирую - просто я так думал, я был так воспитан, - я не мог тогда снимать иначе. Для меня было важно показать историю любви, историю семьи как ячейки общества, как какую-то нерасторжимость духа любящих, помогающих друг другу людей. Ведь семья-то умирает в мире, по разным причинам: по материальным, по нравственным. На Западе вообще нет семьи. Эта наша российская, русская традиция ее еще хоть как-то спасает. Это фильм о России, не о евреях - евреи только строительный материал картины, - о трагической и светлой судьбе России.
Так случилось, что в России обо мне очень мало информации. Даже последняя "Киноэнциклопедия" грешит неточностями, основываясь больше на слухах и предположениях: вроде бы меня дважды исключали из партии, вроде бы я был под судом?..
Я не спешу ни опровергать, ни подтверждать. Я не понимаю, зачем слухи опровергать. У меня никогда не было потребности выступить с жалобой на собственную судьбу, - вокруг столько неустроенных, сломанных судеб, и, вообще, мы так трудно живем, что пристраиваться к плачущим нет никакого желания. И вместе с тем какая-то точность должна быть.
Действительно, меня дважды исключали из партии. В партию я вступал по глубокому убеждению после XXII антисталинского съезда. Действительно, был суд, меня уволили со студии, поставив штамп, что я профессионально непригоден и не могу быть использован в кино ни на какой работе. Этот документ существует до сих пор, его никто не отменял. Сейчас столько мифов, столько фантазий, столько рыдающих людей. Как сказал Ролан Быков: "Теперь столько кинематографистов расчесывает комариные укусы, выдавая их за фронтовые ранения". И тем не менее был суд, мне предъявили обвинение в растрате государственных средств в особо крупных размерах, - фильм-то стоил немалые деньги. К великому сожалению, потом долгие годы мне не пришлось заниматься кинематографом.
Роман с Сусловым
Картину резали, жгли. Вышел соответствующий приказ об уничтожении картины "Комиссар". Мне позвонили и сказали, что во дворе киностудии им. Горького жгут мою картину. Все происходило за закрытыми дверями, меня никто не хотел принимать. Я решил обратиться в родной ЦК партии, посчитал, уж если обращаться, то к самому Суслову. Наш роман с ним длился почти 20 лет - 20 лет я к нему обращался, написал множество писем, - знаю, что все они дошли до адресата. У меня установились доверительные отношения с его помощниками. Один из них даже исправно присылал нам с женой поздравления на революционные праздники. Ибо человек есть человек, и в разных структурах были разные люди. Как говорил незабвенный Евгений Шварц, порядочный человек - это тот, кто делает подлость без особенного удовольствия. Мне повезло, в моей жизни было много порядочных людей: один из них - это помощник Суслова С. П. Гаврилов. Когда начали жечь картину, я ему позвонил, был уже поздний вечер, он оказался в кабинете. Говорю: "Жгут картину!" - Он: "Не может быть! Пишите Михаилу Андреевичу и звоните завтра утром". Я звоню, он мне говорит: "Приходите через час". Я пришел, он выносит мне резолюцию Суслова: "Товарищу Романову прекратить безобразие". Так резолюция серого кардинала остановила уничтожение картины, и она на долгие годы была отправлена под арест.
Забытый перестройкой
Из картины ушло несколько сюжетных линий - сейчас об этом очень тяжело вспоминать. Но позже, когда появилась возможность что-то доделать-переделать, я долго думал, а потом понял: не стоит ничего менять, надо оставить все так, как было снято тогда, ибо эта картина не только произведение искусства - простите за высокий штиль - это и документ своего времени. Можно ли было в то время снимать такие картины? Нет, почти нельзя. Но надо было это делать. И многие что-то делали, каждый на своем месте.
Как ни удивительно, самые грустные дни, которые я пережил, - это дни взлета демократии в нашем демократическом сообществе: ликования, V-й съезд кинематографистов, свобода, гласность, освобождение полочных картин - и они, действительно, соскакивали с "полки" одна за другой, правда, потом куда-то фактически все исчезли, кроме двух-трех. Но у меня была ситуация абсолютно безвыходная: в ноябре 86 года меня вторично исключили из партии и исключил меня не кто иной, а Борис Николаевич Ельцин. Я достаточно критически относился к тому, что происходило тогда, и написал ему письмо, где на 80-ти страницах дал анализ ситуации в российском кинематографе, - это были мои предложения, что сделать, чтобы наше искусство не замерло во времени. В ответ последовали репрессии: меня заочно исключили из партии, открыли очередное уголовное дело. И в то время, когда мои товарищи ликовали, меня поочередно вызывали в верховную, городскую и районные прокуратуры.
Но наступил знаменитый Московский кинофестиваль 87 года. После долгого перерыва на него приехали истинные звезды мирового кинематографа: Федерико Феллини, Джульетта Мазина, Роберт де Ниро, знаменитый колумбийский писатель Гарсиа Маркес+ Состоялась пресс-конференция, я тоже попал на нее, - меня почему-то пропустили. Обстановка была очень непринужденной, присутствовало огромное количество иностранных журналистов, они наивно спрашивали: а про бисексуалов можно, а про гомосексуалистов?.. Им отвечали: Можно. Один колумбийский критик спросил: Господин Климов, а что, уже все полочные картины освобождены? Его сразу заверили, что все. И тут нечто иррациональное меня подняло, и я прошел через весь этот переполненный зал, наступая на чьи-то ноги, ничего не видя перед собой, только побелевшие физиономии своих коллег, и сказал: 20 лет я молчал, теперь дайте мне сказать. Моя речь была очень краткой, я сказал примерно следующее: 20 лет назад я снял картину, я не знаю, хорошая она или плохая, но я сделал ее так, как достало у меня в то время сил и умения; эта картина о боли человечества - о шовинизме; эта картина о роковой судьбе еврейского народа; в ней снимались крупнейшие русские актеры, - посмотрите эту картину и скажите, хорошая она или нет. Пресс-конференция после этого почему-то сникла, на меня двинулась армада телевизионщиков, фотокорреспондентов, - я никогда ранее с этим не сталкивался. Когда я вырвался из их объятий, в коридоре меня ждал весь белый Э. Климов, председатель пресс-конференции, он прошептал: "Вы знаете, что ваша картина не нравится Горбачеву?" Мне тогда было уже все равно. Я, вообще, против ненормативной лексики, поэтому очень не люблю творчество Сорокина, но тогда я по-сорокински отреагировал и на Горбачева, и на всех них. На следующий день Горбачев принимал Маркеса, и тот рассказал ему о моем демарше. Дана была команда сверху. Через день мне позвонил замминистра нашего кино и спросил: "Вы все еще настаиваете, чтоб "Комиссара" показали?"
Дальше все было, как в сказке
Был назначен просмотр в Белом зале Дома кино, в том самом зале, где в 67 году меня исключили из партии за того же "Комиссара". В зал набилось невероятное количество самого разнообразного люда. Я стоял растерянный, потрясенный; навстречу мне шла какая-то женщина, казавшаяся мне необычайно красивой, она влепила мне поцелуй и сказала: "Ну, дождались", - и тут я понял, что это Алла Борисовна Пугачева. Дальше все происходило, как в сказке - уже во время последовавшей за просмотром пресс-конференции пришла телефонограмма: "Есть разрешение, картина "Комиссар" выйдет в прокат".
Вскоре картина была показана на Берлинском кинофестивале. Так из "черной" дыры мы вырвались на Запад. Но дело не в фестивале, дело в том невероятном резонансе, который имел фильм в Европе. В 88 году в Берлине "Комиссар" выиграл сразу четыре приза, что беспрецедентно для такого фестиваля, - здесь об этом не было ни строчки. За этим последовало участие на других кинофестивалях. На Западе у "Комиссара" невероятно успешная судьба, у него очень много крупных международных призов, в том числе очень важные для меня церковные призы. Там картина до сих пор идет в кинотеатрах, ее регулярно показывают на телевидении, продают на видеокассетах, скажем, в США кассета стоит 60 долларов. Картина в обиходе кинематографических школ, ее ценят не как полочную, не как перестроечную, а, очевидно, за какие-то свои нравственные и этические качества.
Все с моей картиной летали, получали призы, я об этом ничего не знал. В Берлине кто-то хватился: а где же режиссер "Комиссара"? Мне звонят из министерства, говорят: "Надо ехать в Берлин". Я отвечаю (у меня есть такое плохое свойство): "А я без жены не поеду" - "Но у нас с женами никто не ездит". Тогда, действительно, не ездили, это сейчас такую моду взяли, с женами, да на отдельном самолете. Но нам сделали исключение, и мы вылетели в Берлин. Там уже собрались все наши критики, те самые, которые создавали перестроечный кинословарь 86 года. А Бабеля в этом словаре нет, а Зускина нет, а Михоэлса нет. И никто даже сегодня об этой подлости вспоминать не хочет. А если мы не будем об этом вспоминать, ничего хорошего нам впереди не светит.
После Берлина нас выпустили в Австралию, потом, со скрипом, в Иерусалим. О, незабываемый Иерусалим! Это сейчас Израиль другой. А я им говорил: не торопитесь, вы такое получите! Но они тогда не понимали. Мордюкову задарили таким огромным количеством подарков, что понадобилось два грузовика, чтобы все их вывезти.
У картины за рубежом очень много призов. Как вы понимаете, рейтинги - это все условность, но тем не менее мы все ими живем: "Комиссар" был признан лучшим фильмом года в ФРГ, Швейцарии, Швеции, ГДР. В ГДР фильм через неделю показа запретили, и тогда в Дрездене начались студенческие волнения (в это время там служил товарищ Путин, он должен об этом помнить), и в результате протестов фильм был возвращен на экраны. В Германии картина "Комиссар" была признана самой успешной русской картиной в послевоенной Германии, ее там и сейчас показывают 5-6 раз в год. На Западе, в отличие от России - это только для информации, это не вызывает у меня восторга - у "Комиссара" огромная пресса, о нем написаны сотни статей, о нем снято несколько фильмов. Все это, конечно, меня радует, но, повторяю, я-то снимал фильм для России, для своего народа.
Горбачев, яростный противник картины, ничего в ней не понял. Это вообще очень темные люди. Не то что необразованные, не бюрократы, но это просто темные люди.
Он мне как-то звонил в Бремен несколько лет назад - он сейчас читает лекции на Западе - спрашивал разрешение использовать кадры из фильма для своих лекций. Говорит: хочу использовать два фильма - "Броненосец Потемкин" и вашего "Комиссара".
Не хотелось, чтоб все было в прошлом
Не хотелось, чтоб все было в прошлом. Мы начали новую большую работу с Быковым, но он ушел, а актера, равного ему, я не вижу. Есть прекрасные актеры, но нет Ролана и нет фильма. Пока суд да дело, я написал+ нечто - не хочется говорить, сценарий, сейчас все стали писать сценарии, и они воспринимаются как подделка, - я иначе отношусь к этого рода литературе. Это одновременно еще и роман. Он вышел в Германии, переводится на другие европейские языки. Называется "Возвращение в Иерусалим: история для кино, длиною в 20 лет", к сожалению, его сюжет уже растаскивают другие режиссеры.
Последние годы я живу в Германии. Я не эмигрант, я российский гражданин, у меня нет постоянного места прописки за рубежом, у меня так называемая "виза почета" в Германии за заслуги перед немецкой культурой, которую я продлеваю раз в два года. Я пишу, читаю лекции в академии кино Германии и Швеции - за этим не стоит больших денег. Все еще мечтаю снять фильм о России.
В России же у меня нет никакой работы: никто не дает денег ни на фильм, ни на какие другие проекты. Недавно я решил позвонить министру культуры Швыдкому. Ему сказали: "Вам звонит Аскольдов". И я слышу его вопрос: "А кто это такой?" Мне оставалось только положить трубку, потому что работать с псевдокультурой бессмысленно.
Я ничего не выпрашиваю, никому себя не навязываю. Я отказался здесь от всех наград: меня выдвинули на Ленинскую премию, я попросил меня снять, выдвинули на Государственную, я написал письмо с отказом, - но я просил только за себя, не за актеров. Мне не хотелось ничего брать от государства, которое столь цинично вело себя по отношению к картине.
То, что мы сегодня видим на экранах, это не кино и не телевидение. Я не хочу никого охаивать, но я очень хотел бы увидеть человека, который бы рассказал, что с нами сегодня происходит, на любом сюжете, - на мой взгляд, этого нет и в театре. И еще здесь поразительно неадекватно относятся к тому, что происходит на Западе. У наших людей нет представления, что такое Запад, что такое западная культура, в ней никто из наших не интегрировался и не интегрируется никогда. Потому что капитализм - это очень плохо. Тут почему-то прочно утвердилась идея: как повезло тем, кто уехал на Запад и там прижился. Да пропади это все пропадом. Прекрасней, светлее людей, чем в России, нет нигде и быть не может. По необходимости все мы там.
Я места себе здесь не нахожу
Я самоед, мне очень тяжело думать о судьбе моей страны. Я вижу величайшую несправедливость, которую некто ниспослал России. Раньше все было ясно, я знал с кем бороться, как противостоять системе, сейчас я не знаю. Сегодня настолько всем правят деньги, всем на свете. Интеллигенция в России никогда не была солидарна, но такой разнузданности, такого циничного, равнодушного отношения к людям никогда ранее она не демонстрировала. Это меня не то что тревожит, я места себе здесь не нахожу, - я не хочу быть среди них.
В России картина была номинирована только на "Нику" - премию получил Быков, Недашковская, получил оператор, получил композитор, - и ничего не дали Ноне Мордюковой, после чего она попала в больницу. "Забыли" об актрисе, которую Британская энциклопедия назовет лучшей актрисой ХХ столетия и именно за игру в фильме "Комиссар"!
История этого фильма действительно абсолютно необычна. По мне ездили танком двадцать с лишним лет, но я не спился, не продался, не приполз на коленях и не разрушился - то, что внутри нас происходит, никто не знает, - но внешне я не дал им порадоваться. Для чего я все это делал? Во мне живет такая идеалистическая, утопическая идея, мне кажется, что искусство может изменить человека, я думал, что, увидев картину, они станут лучше. Может, я ошибся?
Очерк создан на основе выступления А.Аскольдова в Еврейском культурном центре на Никитской и личных бесед с режиссером.
Записал Андрей Сотников