Что читаешь, Бердичевлянин ?

Неизвестный рассказ К.Г.Паустовского







Недавно знакомый писатель рассказал мне эту удивительную историю.
Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски.
Вскоре после войны он ехал из Риги на Взморье на электричке.
Против него в вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш.
Не знаю, с чего начался их разговор, во время которого старик
рассказал одну историю.
- Вот слушайте,- сказал старик.- Я живу на окраине Риги. Перед войной
рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой
человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он
занимался спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни
сердца, ни чести. Некоторые говорят, что спекуляция - это просто
обогащение. Но на чем? На человеческом горе, на слезах детей и реже
всего - на нашей жадности".
Он спекулировал вместе со своей женой. Да...
И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в "гетто" с тем, чтобы
часть, убить, а часть просто уморить с голоду.
Все "гетто" было оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка. Кто
приближался на пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте.
Евреи, особенно дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего
соседа появилась удачная мысль - нагрузить фуру картошкой, "дать в
руку" немецкому часовому, проехать в "гетто" и там обменять картошку
на драгоценности. Их, говорили, много еще осталось на руках у запертых
в "гетто" евреев. Так он и сделал, Перед отъездом он встретил меня на
улице, и вы только послушайте, что он сказал. "Я буду,- сказал он,-
менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети". - Почему?-
спросил я. - А потому, что они ради детей готовы на все и я на этом
заработаю втрое больше. Я промолчал, но мне это тоже недешево
обошлось. Видите? Латыш вынул изо рта потухшую трубку и показал на
свои зубы. Нескольких зубов не хватало. - Я промолчал, но так сжал
зубами свою трубку, что сломал и ее, и два своих зуба. Говорят, что
кровь бросается в голову. Не знаю. Мне кровь бросилась не в голову, а
в руки, в кулаки. Они стали такие тяжелые, будто их налили железом. И
если бы он тотчас же не ушел, то я, может быть, убил бы его одним
ударом. Он, кажется, догадался об этом, потому что отскочил от меня и
оскалился, как хорек... Но это не важно. Ночью он нагрузил свою фуру
мешками с картошкой и поехал в Ригу в "гетто". Часовой остановил его,
но, вы знаете, дурные люди понимают друг друга с одного взгляда. Он
дал часовому взятку, и тот оказал ему: "Ты глупец. Проезжай, но у них
ничего не осталось, кроме пустых животов. И ты уедешь обратно со своей
гнилой картошкой. Могу идти на пари". В "гетто" он заехал во двор
большого дома. Женщины и дети окружили его фуру с картошкой. Они молча смотрели, как он развязывает первый мешок. Одна женщина стояла с
мертвым мальчиком на руках и протягивала на ладони разбитые золотые
часы. "Сумасшедшая! - вдруг закричал этот человек.-Зачем тебе
картошка, когда он у тебя уже мертвый! Отойди!" Он сам рассказывал
потом, что не знает - как это с ним тогда случилось. Он стиснул зубы,
начал рвать завязки у мешков и высыпать картошку на землю. "Скорей! -
закричал он женщинам.- Давайте детей. Я вывезу их. Но только пусть не
шевелятся и молчат. Скорей!" Матери, торопясь, начали прятать
испуганных детей в мешки, а он крепко завязывал их. Вы понимаете, у
женщин не было времени, чтобы даже поцеловать детей. А они ведь знали,
что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру мешками с детьми, по
сторонам оставил несколько мешков с картошкой и поехал. Женщины
целовали грязные колеса его фуры, а он ехал, не оглядываясь. Он во
весь голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь из детей заплачет и
выдаст всех. Но дети молчали. Знакомый часовой заметил его издали и
крикнул: "Ну что? Я же тебе говорил, что ты глупец. Выкатывайся со
своей вонючей картошкой, пока не пришел лейтенант". Он проехал мимо
часового, ругая последними словами этих нищих евреев и их проклятых
детей. Он не заезжал домой, а прямо поехал по глухим проселочным
дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши партизаны, сдал им детей,
и партизаны спрятали их в безопасное место. Жене он сказал, что немцы
отобрали у него картошку и продержали под арестом двое суток. Когда
окончилась война, он развелся с женой и уехал из Риги... Старый латыш
помолчал. - Теперь я думаю,- сказал он и впервые улыбнулся,- что было
бы плохо, если бы я не сдержался и убил бы его кулаком.

Константин Георгиевич Паустовский

"Отец" знаменитой "тети Сони", автор монологов Клары Новиковой,
Геннадия Хазанова, Яна Арлозорова и других, иерусалимский
писатель-сатирик Марьян Беленький представляет…



*Мы – русские. *

Вне зависимости от того, где мы живем.

Русские израильтяне, русские американцы, русские жители Германии. > >
Родина у человека одна. Это место, где ты сказал первые слова; где тебя
впервые выпихнули из очереди за вонючей колбасой с криком «Жиды сожрали
наше мясо!».

Только там, на родине, было возможно настоящее счастье — достать кило
сыра или лампочку, или с облегчением услышать, что погром, назначенный
на пятое мая, переносится на шестое.

Где еще мы бы услышали греющий сердце комплимент: «Ты — хороший жид, а
всех остальных поубивать надо».

Где, как не на родине, простой колхозник честно расскажет тебе, что
жиды скупали молоко, купали в нем своих жен, а потом это молоко
продавали.

И что у жида, если повнимательней присмотреться, сзади есть маленький
хвостик. Ну, опять же насчет мацы с кровью… Кто же из них в этом
признается…

Родина — это там, где тебе впервые вывели жирную двойку на приемных
экзаменах, хотя ты отвечал лучше всех.

Родина – это там, где слово «еврей» было неприличным, а разговоры на
идиш приравнивались к мату.

Ведь по-русски написаны не только «Я помню чудное мгновенье», но и
«Интеллигенция – это не мозг нации, а говно».

И, невзирая на всё это, — по-русски бьются наши сердца и в русском
ритме мы любим наших женщин.

И весь спектр эмоций мы выражаем с помощью русской народной мантры из
трех слов.

И сеансы групповой психотерапии нам с успехом заменяет рюмка водки в
хорошей компании.

Мы хотим, чтобы наши дети и внуки сохранили русский язык и русскую
культуру, но чтоб они не знали слова «жид».

Чтобы они никогда не услышали ночного грохота в дверь, истошных женских
криков, хруста ломающихся костей, звона разбитых стекол, мерного
грохота кованых сапог по мостовой.
Чтобы им никогда и ни на каком языке не приходилось прославлять
великого и мудрого вождя.

Потому что как только появляется великий и мудрый вождь, исчезает
жратва. Россия была, есть и будет великой страной с великой культурой.
Вне зависимости от того, какие мудаки и подонки там сегодня у власти.
Когда у меня в Израиле случился инфаркт, «скорая» приехала через 7
минут. У моего тестя в Москве случился инфаркт, «скорая» не приехала, и
он умер. Я многого мог бы достичь, если бы остался в России.
Если бы был жив, живя там.
В чем я не так уж уверен.
Среднюю продолжительность жизни в России я уже давно перекрыл.
До израильской мне еще лет 20.
Мы стали израильтянами, американцами, европейцами, но нам до сих пор
снятся сны по-русски.

Мы вздрагиваем, услышав «жидовская морда».
И просыпаемся с чувством облегчения.
Слава Богу, МЫ ЗДЕСЬ.
Мы – дети России, где бы мы ни жили.
Но пусть она лучше останется в воспоминаниях.
Родина — родиной, а жить хочется по-человечески.

Алексей,очень интересно, и я мог бы подписаться под каждым словом писателя... Может я не по теме выскажусь, но мы-бердичевляне всё-таки принадлежим Украине.
Раньше этого не чувствовалось. Был единый и могучий Советский Союз. Но сегодня душа все-таки болит за Украину, а не за Россию.
Хотя те проблемы, о которых пишет Беленький / а он написал это не сегодня/ касались всех.

P.S. Аллексей, у нас естъ такая традиция даватъ ссылку на сайт откуда взята статья.

Прошу прощения. Я не знал про это условие, ведь я не занимаюсь плагиатом и не выдаю чужое за своё.  Мне присылают приятели и я, если нахожу материал интересным, хочу поделиться с другими.
Если там клевета или какое-то сенсационное сообщение, я согласен. А это просто мнение человека, его выводы. Впредь, если я не буду знать источника, то не стану вставлять в форум.

Алексей, никто Вас не в чем не обвиняет... Боже упаси! Просто правила такие.
Они на всех форумах одинаковы. Я решил напомнитъ, так как Вы долго отсутствовали
и могли не знать или забыть. Ничего страшного в этом нет. Никакой драмы!
Мы рады снова Вас видеть на форуме. Если даже нет ссылки на сайт, её можно получить
в Google, задав название статьи или первую строчку. Я сделаю это сам, если у Вас не получится.
Так что присылайте! Успехов!
P.S. Если это Ваше личное мнение, воспоминания, наблюдения т.д, естественно,
никаких ссылок не требуется.

ЗАПАДНЯ или тайна смерти Эмиля Золя
http://blog.trud.ru/users/rodich2007/post78557204

[color=#cc3333]Израиль, прекрати успокаивать мировое общественное мнение![/color]
http://www.translarium.info/2014/07/israel-stop.html#axzz39tJdlGdQ
31 июля 2014
Израиль, прекрати успокаивать мировое общественное мнение!
Джулио Меотти
Для мира, что бы Израиль ни делал, он виноват.

Миру наплевать, что израильский танк останавливается, если наталкивается на террориста, окруженного детьми.

Миру наплевать, что Израильский пилот прав в бомбежке школы ООН.

Миру наплевать, что отряд Голани нашел оружие в палестинском детском саду.

Для мира, Израиль – это козел отпущения, евреи всегда виноваты.

«Израиль может прекратить успокаивать мировую общественность. Это стоит жизней. Еврейских жизней».

Несколько дней назад я написа длинную статью для моей газеты в Италии, рассказывая про хамасовские «живые щиты»: больницы, школы, мечети, кладбища, учреждения ООН.

Первыми комментариями читателей были, «проклятые жиды, рак в теле мира».

Вы не можете успокоить это сумасшествие. Это как вирус. Но Израиль может прекратить успокаивать мировое общественное мнение, потому что это стоит жизней, еврейских жизней.

Сегодня весь мир раздает мудрые советы, и настоятельно призывает Израиль положить конец «циклу насилия» между воюющими сторонами, как будто существует моральная эквивалентность между палачами и людьми, между матерями, которые отправляют своих детей на верную смерть и матерями, которые прячут своих детей в безопасные помещения. Кто заслуживает право проповедовать мораль и правильное поведение народу Израиля? Кто заслужил политическое право проводить суд над евреями и учить их, что есть правильное и неправильное? Может, это ООН – организация, которая нашла свое единство только в нападении на право еврейского государства на существование и на самооборону?

Может, это европейцы, которые теперь проживают в домах, которые принадлежали евреям? Неужели Израиль примет критику от Франции, которая капитулировала перед нацистами во время Второй мировой войны и спешно депортировала своих евреев из Дранси?

Израиль стал объектом проповедей «умеренных» арабских лидеров. Даже у наиболее «умеренных» среди них есть свои скелеты в шкафах.

Израиль и евреи должны прекратить кланяться миру в ноги. Государство Израиль и еврейский народ существуют сегодня не только несмотря на мировое мнении, но и вопреки ему.

Какой человек или нация имеет полномочия проповедовать мораль Израилю? Никто.
Перевод: +Miriam Argaman

МОЛЧУН.  АНАТОЛИЙ АЛЕКСИН
 

Авг 09, 2014 
Редакция "Исрагео"   

3 августа известному писателю Анатолию Алексину исполнилось 90 лет.

Этот рассказ, написанный им четыре года назад, как вы убедитесь, прочитав его, интересен не только фирменным алексинским стилем…



У моря приятно и помолчать… Фото Владимира Плетинского

Какою порой отец его, как тот сам утверждал, "по собственной воле" развелся с его мамой, и сколь трагично неотвратимым был тот его шаг, Саша, по прозвищу Молчун, точно не знал… Поскольку ему в ту пору исполнилось три с половиной года.

"Развод — это чаще всего трагедия", — позднее объясняла ему бабушка по маминой линии. Папина мама ничего подобного не говорила, потому что развод свершился именно по её инициативе. О чем Саша с годами тоже узнал.

"Любить ту, благодаря которой ты, их сын, появился на свет, — естественно и благородно, — не раз соглашалась папина мама, но наступает время, возникает момент, когда человек сам должен осознать, кто более виноват в происшедшей разлуке. И можно ли было её избежать… Или это, увы, сделалось неизбежным, а то — и хуже того — реальной необходимостью".

Папина мама изъяснялась более подробно и красноречивее маминой мамы, которая, горестно вздохнув, тихо сказала: "Что уж тут поделаешь?.." Она привыкла сдаваться судьбе.

Поскольку бабушки, воспитывавшие его по очереди и с одинаковой нежностью, на этот раз высказались противоречиво, не вполне убежденно, он решил со временем самому во всём разобраться. Но это оказалось непросто: разноречивые объяснения его бабушек сбивали его столку, не оставляли в покое.

Дома и в детском саду взрослые относились к нему заботливо и внимательно. Просили передавать приветы родителям, не разделяя их на папу и маму, словно не были в курсе, словно считая, что малых детей взрослые семейные разборки не касаются.

Но для Саши то, что происходило в доме, никогда чужим не было, хотя сам решил в отношения родителей вслух не вмешиваться, не встревать. Они же со временем стали взывать к его отношению к ним персонально, "справедливо", желали, чтобы он помог разрешить их разногласия, которые всё усугублялись и обострялись.

Он любил их одинаково и потому молчал… будучи уверен, что и они по-прежнему любят друг друга, а ссоры возникают на нервной почве. "У кого же нет этой почвы?" — успокаивал он себя.

Однако, взрослея, он убедился, что людям трудно жить без конфликтов. А он жаждал мира и взаимопонимания… Прежде всего именно между родителями. Он обожал их обоих, как представлялось ему, одинаково. И удивлялся настойчивым вопросам, кого он больше любит: маму или папу. Разве это их волновало? Зачем вот так, походя, задавать бестактные вопросы?

Они когда-то тоже обожали друг друга, и в разрыве никто из них не был виноват: виновата во всём оказалась "реальность". Будто сговорившись, они употребляли одно и то же слово, которое он возненавидел, так как понял, что "реальность" несет в себе большую опасность. И с нею нужно сражаться. Или, во всяком случае, ею следует управлять.

Ни мама, ни папа не создали новую семью, объясняя происшедшее ничего не говорящей фразой: "Хватит с нас!"… Чего именно им обоим хватило, он долго не понимал. И всё-таки, в конце концов, во всём разобрался… Правда, произошло это в более чем зрелом возрасте. Поздновато, конечно…

* * *

Обе бабушки пережили своих детей… Что может быть несправедливее и трагичней? Но болезни, войны, несчастные случаи не желают с этим считаться, — они душой не обладают, а вооружены лишь жестокостью! Та жестокость подкараулила обоих родителей Молчуна и обоих настигла.

После всех пережитых трагедий, обе бабушки усилили свои признания в любви к Саше. И еще в верности, словно речь шла о любовных, а не о семейных отношениях. Они желали узнать не о своем месте в его жизни, а о месте в его сердце их детей. Они жаждали узнать "на чьей же стороне он, сын погибших родителей". Они добивались определенности, но чем активней они на него "наседали", тем упрямее он в себе замыкался. И будто в ответ на такое давление Саша вовсе умолк. Нет, не потому, что он упорно собрался скрывать, утаивать от них свое истинное состояние души, а потому, что прямого, точного объяснения для него не существовало.

Прозвище Молчун всё настойчивей за ним закреплялось.

Нескрываемо откровенен он был лишь со своей бывшей няней, которой с детства доверял самые заветные "тайны", будучи уверен, что в награду за свою откровенность он получит справедливый совет, что она направит его на ту дорогу, с которой лучше не сбиваться. Пожилая женщина знала, что "приговоры" опасны, что сколько людей, столько и характеров. Она поощряла его любовь к природе. Часто повторяла, что ее легче понять, чем иных людей, что она определенней, хотя и нежданней в своих деяниях. И в основном понятней, несмотря на многообразие ее проявлений, стихий. А чего ждать от людей, — предвидеть не может никто. Одним словом, няня к людям относилась предубежденнее, чем к природе. И предсказывать их проявления, поступки не бралась.

Про себя Молчун звал ее именем пушкинской няни: Ариной Родионовной. Себя Пушкиным даже в шутку никогда не называя…

* * *

Из всех профессий, которые для него обсуждались, Молчун выбрал профессию "спасателя". Для этого не надо было учиться в университетах и, что имело решающее значение, не требовалось быть трусом. Стало быть, профессия ему подходила.

В купальный сезон, сидя у моря на вышке, он с удивлением, нередко переходящим в изумление, наблюдал, как люди рискуют собой. Их психология была ему непонятна: объявляли, что купаться сегодня опасно, а они с редкостным удовольствием бросались в пучину. Они не были самоубийцами, а скорей всего, видимо, были фаталистами и были уверены, что опасность ИХ не коснется. Его профессия требовала человеческие ошибки либо остановить, либо победить. К тому же, эти люди решительно сопротивлялись его помощи, желая что-то кому-то доказать, а чаще доказать самим себе. Зачем? С какой целью? Для Молчуна это было необъяснимо. Но ведь судьба скорее непредсказуема, а то и коварна, чем добра и благожелательна к тем, кто отваживается её испытать…

Одни зачем-то желали действовать вопреки, другие же беспощадно испытывали судьбу, а третьи, преимущественно мужчины, казалось, жаждали порисоваться. Перед кем? Перед женщинами, конечно… Но ежели любимые оказывались и любящими, они должны были бы от подобного безумства, от ненужного бесстрашия их остановить. А те, наоборот, чаще всего даже потворствовали. Зачем? Молчун часто задавал себе этот вопрос, но ответить на него был не способен. Стихию трудно победить, трудно поставить на колени, ибо колен у стихии не наблюдается, а, кроме того, она всегда и непременно оказывается сильней смельчаков. Она не любит, чтобы ею пренебрегали, чтобы её не страшились. Зная себе цену, стихия жаждет проучить упрямцев. Чаще всего ей это удаётся. А для них состязание с ней порой кончается трагедией.

Спасатель обязан был бессмысленные "подвиги" останавливать, перекрывать им дорогу.

Молчун исполнял этот свой долг молча, но решительно. Ему сопротивлялись, иногда проклинали. Но он был глух к подобным сопротивлениям. И побеждал. Молча, так как был Молчуном. Нарушителям безопасности он ничего не объяснял — он их просто молча побеждал. Иначе перестал бы быть Молчуном. Всем своим существом он доказывал, что изменить характер людской редко бывает возможно. Молчун был из тех, кто не мог отказаться от своего долга. Тем, кто этого не понимал, всё равно предстояло убедиться в особенностях Спасателя. Эти особенности не позволили никому из них утонуть, погибнуть, навсегда распрощаться с жизнью. Он спасал тех, кто оказывался на краю гибели. Многие ругали его, даже обещали жаловаться, что по вине спасателя не удалось своею удалью восхитить поклонниц, стоявших на берегу. Но он этого не боялся. Как вообще ничего не боялся.

Лишь один раз это удалось ему с трудом…

* * *

Море в тот день выглядело возмущенным, злым. И выражало свое состояние грозно накатывающими волнами. Пик бушевания морской стихии пришелся на тот миг, когда, не обратив внимания на черный, запрещающий купание флаг, бесстрашная красавица, ринувшись в море, заплыла далеко от берега. До поры до времени она, появляясь на поверхности волн, делала вид, что эта необычайность воистину замечательна. Что она именно этого хотела, а скорей даже об этом мечтала. Волны, не поверив такому обману, стали еще круче, еще злее накатывать на неё, то и дело вообще скрывая от тех, кто, осторожничая, остался на берегу.

На этот раз она стала кричать, молить о спасении… Шум волн заглушал ее голос, её мольбы. Не услышал, а скорее угадал её моленья только Молчун. И, не задумываясь, кинулся в беснующуюся пучину. Волны, пытаясь его запугать, окатывали голову, застилали глаза. Но запугать Молчуна было вообще невозможно.

Она же то появлялась на поверхности кипящей воды, то исчезала. "На сколько секунд у нее хватит сил сопротивляться?" — тревожно соображал Молчун. И поплыл не просто быстро, а стремительно. То была борьба, а верней, битва человека с очумевшей от злобы природой. Молчун понимал, что победить крайне трудно, но именно это ощущение придало ему бесстрашную отчаянность. "Не сдаваться!.." — с детства было его символом, не озвученным, а вливавшим силы.

- Я умоляю… Я умоляю! — уже в полном изнеможении, отчаянным голосом просила она.

Женщина не знала, что Молчун не умел отступать. Достигнув цели и взгромоздив тонущую на себя, он двинулся к берегу. Море продолжало бушевать. Но Молчун не отступал перед схваткой…

Когда врач и медсестра, с ужасом наблюдавшие эту борьбу со стихией, наконец, получили два окоченевших от холодной воды тела, они начали растирать, массировать тело женщины. К ней подскочил, упал на колени, видимо, и жених. Плавать он не умел, но был мастером признаваться в высоких чувствах:

- Дорогая моя… Дорогая! — голосом страсти и заботы защебетал он. И, не уставая, гладил её.

- Я знала, что ты спасешь меня, — прошептала она. — Я знала… Только ты мог это сделать!

Молчун отошел в сторону. И своей предельно скромной, застенчивой улыбкою дал понять, что всё именно так и было. Он никогда не афишировал своих побед и не ждал благодарностей. Окружившие их люди тоже почему-то промолчали…

* * *

Однако в Молчуне присутствовала некая загадочность. Она притягивала, её хотелось разгадать. Он пользовался вниманием женщин…

Обвал признаний не действует так сильно, как три коротких слова: "Я люблю тебя!". И те три слова он все-таки произнес. Но про себя, поскольку оставался Молчуном.

Он переставал быть неразговорчивым, только общаясь с морем… Покоряла его безбрежность. Мнилась и безбрежность людских надежд и стремлений. Воплощение надежд маячило где-то вдали, как мечта… Но которой суждено было сбыться.

Молчун любил рисовать море. И однажды услышал за спиной:

- Вы художник?

Он обернулся, увидел молодую женщину с немолодою тоской в глазах. И по привычке, не веря в себя, ответил:

- Ну, что вы… Это так, чепуха.

И разорвал рисунок.

- Как вы смеете? Как у вас поднялась рука? — воскликнула она. И стала по кусочкам спасать рисунок. — Я склею его, сохраню… Вы же настоящий художник! А рисунок принадлежит таланту, а не вам лично.

Молчун не воспринял её возмущение всерьез, и упрямо продолжал не верить в себя: "Вы не беспокойтесь, у меня таких рисунков очень много, я постоянно рисую море. Вот некоторые — в этой папке…" — он рукой указал на большую коричневую папку, лежащую почти у его ног.

Она, стоя на коленях, продолжала собирать брошенные кусочки, спасать рисунок.

- Что вы делаете? — изумился он. Но негромко, продолжая оставаться самим собой, Молчуном. И тоже опустился на колени. Со стороны могло показаться, что перед ней.

- Я благодарна. Я вам очень благодарна. — И всякий раз, когда их руки встречались, прижимала его руку к своей.

Ему впервые в жизни почудилось, что он может женщинам всерьез нравиться, что рисунок лишь предлог, что эта женщина может полюбить его. Он ждал такого момента десятилетиями. Но ведь надо было на женские чувства отвечать, а его роковая неуверенность в себе стала его тормозить.

Мамина мама советовала: "Не влюбляйся! Это мучительное чувство. Пусть лучше очаровываются тобой, сходят с ума от тебя. Ты этого заслуживаешь!".

В ответ он смущенно опускал голову и тяжело вздыхал: не верил в свои амурные возможности.

* * *

Она просмотрела все рисунки, которые были в его папке.

- Вы не бойтесь своего таланта! Наоборот, всячески способствуйте ему.

Значит, она не только по одному рисунку поверила в его способности. И даже в его дарование. И радовалась этому дарованию.

- Я бы хотела, чтобы вы подарили мне несколько рисунков, посвященных морю. Была бы счастлива иметь их… Они отвлекают от сложностей жизни.

Впервые он ощутил нежное женское внимание и позволил себе вообразить, что это не случайность. Сердце забилось в надежде. Он заставил его успокоиться: еще не верил в возможность счастья.

- Мне кажется, что я смог бы нарисовать не только море, но и вас на его фоне. Это было бы очень красиво… Если бы получилось.

"Если бы" неотлучно сопровождало все его произнесенные желания. И ей это не понравилось.

- Вы обязаны верить в себя!

Он тихо, одними губами, спросил:

- А вы в меня верите?

- Я не только верю — я совершенно убеждена, что ваш Божий дар сотворит еще много прекрасного!

- Вам кажется, что-то у меня уже получилось? — опять еле слышно повторил он.

Она, в отличие от него, произнесла уверенно:

- Вы очень талантливы! И вообще…

Что означало это "вообще"? Он не хотел, чтобы оно относилось только к рисункам. Она же хотела, чтобы он обрел уверенность в себе. Как художник… А Молчун ждал другого.

- Мне кажется, я не смогу жить без этих картин! — точно угадав его желание, воскликнула она.

"Лучше бы она не могла жить без меня… Я люблю вас!" — пронзило его вдруг незнакомое чувство.

* * *

Неуверенно закапал дождь. Она старательно прижала к себе все отобранные у Молчуна куски рисунка. И поцеловала их.

- Зачем они вам?

Она еще плотней прижала все кусочки к груди, будто уже не могла без них обойтись. А Молчуну показалось, что она спасала не только рисунок, но и его. И вовсе не от дождя, а от всего, что ему угрожало.

Вдруг он вспомнил, как однажды сел в такси, а с другой стороны распахнулась дверца машины и известный художник, которого Саша сразу же узнал, попросил подвезти его. Молчун, всегда откликавшийся на просьбы, ответил: "С удовольствием!". Они поехали вместе. Путь у художника оказался короче, и, прощаясь, он сказал: "Я слежу за тем, как вы дарите морю свои работы. Они прекрасны!..". Молчун счел это благодарностью за такси. А сейчас он вдруг захотел, чтобы ОНА услышала те слова. Увы, художника рядом не было.

- Я благодарна. Я очень благодарна вам… Вы не обидитесь, если я преподнесу этот подарок своему мужу?

www.isrageo.com

Интервью. «Миша, тебя арестуют»


05.09.2014

«Меня так тепло принимали! Я в день по три интервью давал. И аплодировали стоя. Я не ожидал! В мою честь оркестр даже “Хаву нагилу” сыграл». Режиссер Михаил Калик, сидя в своей иерусалимской квартире на фоне старинного мраморного камина, вывезенного из московской коммуналки (у которого, по словам хозяина дома, еще Пушкин заигрывал с некой княжной), взволнованно рассказывает о том, как его встречали в России. В августе Калик в качестве специального гостя ездил в Выборг на кинофестиваль «Окно в Европу», где показывали его легендарный фильм «До свидания, мальчики!», отметивший в этом году полувековой юбилей. В интервью Jewish.ru классик советского кинематографа рассказал о том, почему в разгар антисемитизма его приняли во ВГИК, как ему удалось, пройдя через лагеря, остаться самим собой и что такого он нашел в Израиле, чему вот уже больше 40 лет не может дать определения.


«ОН БЫЛ ПРОСТО НЕСЧАСТНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ»

— В 1971 году, когда вы эмигрировали в Израиль, вам было 44. Уезжали зрелым человеком, состоявшимся режиссером. С тех пор прошло 43 года. Насколько эти две половины вашей жизни равноценны? Для вас это одна длинная цельная жизнь или несколько совершенно разных?

— Это разные этапы одной большой жизни. Одно связано с другим. Если говорить о том, что мне дал Израиль как режиссеру, то, конечно, очень мало. Ждал я больше, чем получил. Здесь я продолжал снимать, сделал семь короткометражек и один полнометражный фильм («Трое и одна» — Прим. ред.). Но на свой уровень так и не вышел. Конечно, настоящую школу я прошел там, в СССР.

При этом я всегда говорю, что в Союзе я отучился в трех институтах: сначала был ГИТИС, потом ВГИК, но самый важный мой институт, или даже академия, — это моя отсидка в лагере. Арестовали меня в 1951 году, когда я учился на третьем курсе ВГИКа. А в 1954-м освободили и реабилитировали. За три года я побывал в шести тюрьмах — в трех в Москве и в трех пересыльных, когда меня отправили в Восточную Сибирь.

— За что вас арестовали?

— Нас была группа студентов, примерно одного возраста, почти все — евреи. Мы собирались, разговаривали, иногда, может быть, слишком смело шутили. Сначала им не удавалось ни на чем нас поймать, но потом к нам подослали одного молодого человека, тоже еврея, талантливого, но несчастного парня по имени Лева Головчинер. Его маму и папу расстреляли, и, когда он подрос, его вызвали и сказали: «Или ты пойдешь за родителями, или будешь с нами». Леву поселили одного в прекрасную большую квартиру, в которой установили прослушку. Говорил: «Вот тетушка моя уехала, оставила мне квартиру». «Тетушки» этой не было полгода. Все это время Лева нас записывал!

— А что послужило формальным поводом для задержания? О чем вы между собой говорили?

— Ничего страшного я не говорил, просто свободно высказывался. Конечно, я понимал, что с трибуны этого говорить не буду. Но с приятелями, в кругу таких же молодых людей, как я, студентов, которые хотели думать, хотели что-то понять… Мы вели абсолютно обычную, нормальную беседу. А они записали то, что хотели. И сделали из нас самое страшное, что только можно было сделать. Сначала нам вменили «антисоветскую агитацию» и «подготовку контрреволюционного преступления», а потом добавили еще «подстрекательство к совершению террористического акта». Дали 10 лет, из которых мы отсидели три.

Потом, когда нас освободили, все собрались и пошли этого стукача, Головчинера, бить. Но я не пошел. Он ведь был просто несчастным человеком. Да и вообще, людей нужно прощать, потому что жизнь слишком неоднозначна. Без лагеря я бы этому не научился.


«ЛЮДИ — ЭТО ЛАГЕРНАЯ ПЫЛЬ»
— В одном из интервью, рассказывая о времени, проведенном в лагере, вы произнесли в том числе такую фразу: «У меня был такой характер. Я родился свободным человеком. Я был внутренне свободным». Это осознание внутренней свободы пришло к вам в заключении или раньше?

— Оно было во мне всегда. И я это говорю не потому, что хвастаюсь. Никто мне не верит, когда я это рассказываю, но уже в 15 лет, в эвакуации, я чувствовал себя абсолютно несоветским человеком, хотя и не мог это так сформулировать. Я уже тогда понимал, что что-то не в порядке. Что кругом — одно вранье, которое перло и лезло изо всех дыр.

— Как это объяснить? Ведь людей, которые прошли через те же испытания, что и вы, в Советском Союзе были сотни тысяч. Но понимание того, что «что-то не в порядке», не только тогда не у всех было — оно даже через поколение не передалось. А у вас эта «несоветскость» откуда возникла? Воспитание такое?

— Нет. Думаю, что просто родился с этим, это заложено в моем характере. Приобрести эту внутреннюю свободу невозможно: либо она есть, либо ее нет. В лагере же я увидел другое — всеобщее рабство!

Мне было 24 года, когда меня арестовали. Привезли на Лубянку, в центральное здание. Сначала поставили лицом к стенке, потом куда-то повели. Я думал, что сразу на расстрел ведут. Но меня привели к парикмахеру, который состриг с меня все волосы. Это был первый психологический прием, каких потом было еще много. Тебя хотели унизить, показать, что ты никто. Люди — это лагерная пыль. Вертухаи без конца это повторяли: «Ты кто такой? Пыль!» А еще говорили: «Ты что, вражина, против нашей страны попер?! Против страны, которую боится весь мир!» Ну, конечно, сумасшедших всегда боятся, потому что они ведут себя непредсказуемо. И сейчас все возвращается, снова там все совершенно непредсказуемо.

— По-вашему, сегодня власть в России тоже относится к людям как к пыли?

— В принципе, да. Только более остроумно, так сказать, пытается это скрывать. Вообще мне кажется, что они там чокнулись. Потому что теперь со словом «русский» используется только превосходная степень. «Самая сильная», «самая просвещенная», что ни возьми — во всем «самая» и «самые». Пускай другие о России и русском народе так говорят. Это же просто психоз какой-то!

— Благодаря чему вам, совсем еще молодому человеку, удалось выстоять, не сломаться, не позволить себя в пыль превратить?

— Я придумал, как мне все это выдержать и остаться самим собой. Когда меня еще в Бутырской тюрьме поместили в одиночку, я с самого начала сказал себе, что буду сидеть только с прямой спиной. А потом стал в это играть и играл до тех пор, пока меня не освободили. Будучи студентом режиссерского факультета, я придумал, что меня сюда специально послали как молодого режиссера, чтобы я увидел настоящую жизнь — такую, какая она есть. Моя игра удавалась, и это очень облегчало мне пребывание там, потому что я ко всему относился свысока, и они это чувствовали. А еще потому что у меня появилась уверенность, что я для чего-то живу. Я наблюдал за заключенными, запоминал то, что видел и слышал. Поразительно: одни и те же люди, практически одни и те же биографии, но один поступал так, а другой иначе! И эти люди рассказывали мне о себе — просто готовые сценарии. Конечно, мне хотелось это потом как-то отразить.

Я горжусь в себе только одним — тем, что остался самим собой. Больше ничем. И фильмы мои потому и получались, что я оставался самим собой. Случались, конечно, и моменты слабости. В лагере ужасно хотелось выжить, и порой возникала мысль: неужели мои принципы важнее выживания? Еще Достоевский, не помню, где именно, писал о том, что даже простой липкий листочек более живой, более важный, чем все наши идеи, которые временны, надуманны и ничего не значат. Люди там мне так и говорили: «Да брось ты ерунду свою, глупости это. Мы все здесь пыль и ничего не стоим». Но сам себе я повторял: «Да, я понимаю, здесь я дал слабину, и это неправильно. В самом главном я должен себя сохранить». И я считаю, что мне это удалось, потому что, выйдя на свободу, я остался самим собой, не стал на них работать. А ведь многие на моем месте были согласны на что угодно.

Но вместе с тем надо уметь быть компромиссным. Не стоит относиться к этому как к чему-то неправильному: компромисс, безусловно, со знаком плюс. Очень часто самым правильным решением бывает пойти на компромисс, уступить в чем-то. Но это понимаешь только с возрастом, в молодости думаешь совершенно иначе.


«КАЛИК БУДЕТ УЧИТЬСЯ!»

— Вы сказали, что уже в 15 лет чувствовали себя несоветским человеком. Родители в вас это поощряли или уговаривали одуматься?

— И папа, и мама понимали, что это опасно. Папа все время говорил: «Миша, тебя арестуют». Мама тем более переживала, ведь ее родная сестра покончила с собой. Я тогда был 10-летним ребенком, и на меня это повлияло чрезвычайно. Эта сцена есть в моем фильме «И возвращается ветер…». Дело было в Киеве. Как-то ночью слышу истошный крик мамочки: «Катя! Катя!» Долго не мог понять, что происходит. Спрашиваю у своей старшей сестры, а она говорит: «Тетя Катя себя убила». Тетя выбросилась из окна: ночью ей пришла телеграмма о том, что ее мужа, которого она очень любила, расстреляли. А дядя Миша был правой рукой генерала Якира, командующего армией на Украины. Красавец, настоящий военный. Он приезжал к нам в Москву, его возили на шикарной машине с открытым верхом. Иногда он брал меня к себе, я проезжал с ним на этой машине, и все мальчишки на меня смотрели и завидовали. И вот такого человека арестовали! Парадокс!

— Кем были ваши родители?

— Мама была из очень богатой еврейской семьи, училась в знаменитой Киево-Печерской гимназии, куда далеко не всех брали. Моя бабушка, мамина мама, когда становилось известно, что будет погром, снимала в Киеве целый отель и всех своих друзей-евреев собирала там. Вход в здание охранял полицейские конный конвой. Бабушка занимала самый шикарный номер с окнами на улицу, и, когда она выходила на балкон, начальник этих полицейских отдавал ей честь. А папа мой был актер, из семьи простых ремесленников. У деда, в честь которого меня назвали Моисеем (а по паспорту я всегда был Моисей), были художественные наклонности — делал из кожи пояса, дамские сумочки… Мой покойный сын в него пошел.

Когда началась Первая мировая, папу призвали в армию, и с фронта он вернулся с ранением в ногу. Мамины родители и все их окружение, конечно, были против того, чтобы Лея-Либа — так звали маму — выходила замуж за человека из рабочей семьи. Но, когда папа вернулся раненый, они просто испугались. Поднялся шум: как же так, это ведь герой войны, раненный на фронте! Родителям было нечего возразить.

Мамочка, конечно, во многих отношениях понимала больше папы. Он, как большинство небогатых евреев, был на стороне большевиков. Папа верил в эти идеи и даже участвовал в агитационной театральной группе «Синяя блуза». Но под влиянием мамы и он тоже иногда позволял себе всякие острые шуточки.

— Во ВГИК вы поступали в 1949-м, в самый разгар антисемитской кампании. Почему вас взяли?

— Когда при поступлении мандатная комиссия увидела, что я еврей, что мой папа был сослан (его сослали в Архангельск, но вскоре вернули), брать меня не хотели: «Ну понимаете, сейчас столько русских людей, фронтовиков, хотят учиться. По 30 людей на одно место, а тут какой-то еврей!» Но Михаил Ромм стукнул кулаком по столу и сказал: «Калик будет учиться!» И другие члены комиссии испугались и заткнулись, и я только потом узнал почему. Все киношники знали, что Ромма любит Сталин и несколько раз вызывал его, чтобы побеседовать о кино. А я Ромма расположил к себе, помимо прочего, разговором о Древней Греции. Я ею увлекся, когда еще учился в ГИТИСе. И он, видимо, нашел во мне собеседника: «Софокл то, Софокл это…».

— Если вернуться к вопросу о двух жизненных этапах… Что с вами было в СССР, понятно: эвакуация, заключение, антисемитизм, работа в кино, борьба с советской бюрократической машиной… А вторая половина жизни, прожитая в Израиле, чем наполнена?

— Я открыл здесь некий духовный аспект, пусть и не стал религиозным человеком. Дочка моя, несмотря на то что читает лекции в университете (она историк и вполне научный человек), пришла к религии, а я — нет. Но не могу сказать, что я неверующий. Во что-то я все-таки верю, и именно в Израиле это ко мне пришло. У врачей есть даже такой термин — «иерусалимский синдром». На многих здесь что-то само по себе начинает действовать, какая-то особая аура. Что-то в таком роде и я начал ощущать. Видите, я даже не очень складно об этом говорю, потому что никогда не могу подобрать точное слово, чтобы это «что-то» описать. Но я это определенно чувствую.


Беседовала Диана Россоховатская

http://www.jewish.ru/culture/cinema/2014/09/news994326038.php

Инна Бронштейн. Стихи-спасение

www.liveinternet.ru/users/solnyshko881/post312338728/

ДАЛ СТАРУШКЕ НЕМНОГО СЧАСТЬЯ.



Один из таксистов Нью-Йорка написал у себя на странице в одной социальной сети:

Я приехал по адресу и посигналил. Прождав несколько минут, я посигналил снова. Так как это должен был быть мой последний рейс, я подумал о том чтобы уехать, но вместо этого я припарковал машину, подошёл к двери и постучал... "Минуточку" - ответил хрупкий, пожилой женский голос. Я слышал, как что-то тащили по полу. После долгой паузы, дверь открылась. Маленькая женщина лет 90 стояла передо мной. Она была одета в ситцевое платье и шляпу с вуалью, как будто из фильмов 1940-х годов. Рядом с ней был небольшой чемодан. Квартира выглядела так, будто никто не жил в ней в течение многих лет. Вся мебель была покрыта простынями. Не было ни часов на стенах, ни безделушек, ни посуды на полках. В углу стоял картонный ящик, наполненный фотографиями и стеклянной посудой.
- Вы бы не помогли мне отнести мою сумку в машину? - сказала она.
Я отнес чемодан в машину, а затем вернулся, чтобы помочь женщине. Она взяла меня за руку, и мы медленно пошли в сторону автомобиля. Она продолжала благодарить меня за мою доброту.
- Это ничего - сказал ей я, - Я просто стараюсь относиться к моим пассажирам так, как я хочу, чтобы относились к моей матери.
- Ах, ты такой хороший мальчик, - сказала она. Когда мы сели в машину, она дала мне адрес, а затем спросила:
- Не могли бы вы поехать через центр города?.
- Это не самый короткий путь, - быстро ответил я...
- О, я не возражаю, - сказала она. - Я не спешу. Я отправляюсь в хоспис...
Я посмотрел в зеркало заднего вида. Ее глаза блестели.
- Моя семья давно уехала, - продолжала она тихим голосом. - Врач говорит, что мне осталось не очень долго.
Я спокойно протянул руку и выключил счетчик.
- Каким маршрутом вы хотели бы поехать? - спросил я.

В течение следующих двух часов, мы проехали через город. Она показала мне здание, где она когда-то работала лифтером. Мы проехали через район, где она и ее муж жили, когда они были молодоженами. Она показала мне мебельный склад, который когда-то был танцевальным залом, где она занималась будучи маленькой девочкой. Иногда она просила меня притормозить перед конкретными зданиями или переулком и сидела уставившись в темноту, ничего не говоря.
Позже она вдруг сказала:
- Я устала, пожалуй, поедем сейчас.
Мы ехали в молчании по адресу, который она дала мне. Это было низкое здание, что то вроде маленького санатория, с подъездным путём вдоль не большого портика. Два санитара подошли к машине, как только мы подъехали. Они были бережны, помогли ей выйти. Они, должно быть, ждали её. Я открыл багажник и внёс маленький чемодан в дверь. Женщина уже сидела в инвалидной коляске.
- Сколько я вам должна? - спросила она, достав сумочку.
- Нисколько - сказал я.
- Вы же должны зарабатывать на жизнь, - ответила она.
- Есть и другие пассажиры, - ответил я.
Почти не задумываясь, я наклонился и обнял её, она держала меня крепко.
- Ты дал старушке немного счастья, - сказала она, - Благодарю тебя.

Я сжал ее руку, а затем ушёл.. За моей спиной дверь закрылась, Это был звук закрытия еще одной книги жизни... Я не брал больше пассажиров на обратном пути. Я поехал, куда глаза глядят, погруженный в свои мысли. Для остальных в тот день, я едва мог разговаривать. Что если бы этой женщине попался рассерженный водитель, или тот, кому не терпелось закончить свою смену? Что, если бы я отказался от выполнения её просьбы, или посигналив пару раз, я затем уехал?..
В конце, я хотел бы сказать, что ничего важнее в своей жизни я ещё не делал. Мы приучены думать, что наша жизнь вращается вокруг великих моментов, но великие моменты часто ловят нас врасплох, красиво завернутые в то, что другие могут посчитать мелочью...

/www.odnoklassniki.ru/nevlyublena/topic/62265137193026

«И БУДТО НЕ БЫЛО ТРЁХ ЛЕТ БЕСКОНЕЧНОЙ БОЛИ...»

Трех­лет­няя севе­род­винка Вика Ела­гина, геро­иня наших пуб­лика­ций, вер­нулась из Изра­иля, где ей была сде­лана операция.

Газета Правда Севера,
3 декабря 2014


Вика с мамой перед отъездом в Россию

Напомним, деньги на лечение малышки собирали всем миром. В сборе средств принимали участие и читатели «Правды Севера».

Скажем сразу: Вика до операции и Вика после – это две разные девочки. Если Вика-«первая» в три года весила десять килограммов, не могла ходить, говорить, с трудом ела и совсем не умела смеяться, то Вика«вторая» – жизнерадостная хохотушка с румяными щечками и большими лучистыми глазами. Контраст настолько разительный, что перевоплощение просто не укладывается в голове – как такое возможно? Тем более, за один месяц...

Наши постоянные читатели помнят, как Елагины уезжали в Израиль. Накануне поездки, практически на свой страх и риск, забрали Вику из областной больницы. Их отговаривали: «В таком состоянии ребенок дорогу не перенесет». Но они все-таки полетели...

— У нас уже были куплены билеты на 19 октября, – рассказывает мама Вики Лариса Елагина, – а 16-го в больницу вдруг приехали доктора из Москвы. Посмотрели историю болезни Вики, саму Вику. И приняли решение – срочно в реанимацию, антибиотики и парентеральное питание. Но мы с мужем забрали ее домой. Решили, что за два дня до отъезда прокапывать сильные антибиотики и переводить на парентеральное питание – это огромный стресс. Конечно, мы не профессора, но мы – родители...

– Вы полетели без сопровождения медиков – просто вдвоем с Викой?
— Вдвоем. Сопровождение ведь стоит очень дорого. Вика летела на носилках, которые занимали сразу девять мест. Летели пять часов. И все это время я стояла рядом, прислушивалась, как она дышит.

– Другие пассажиры понимали, что вы летите на лечение
— Да, все видели эти громадные носилки. И то, что Вика практически не шевелится. Она была бледная, кожа да кости, животик вздутый... К счастью, меня ни о чем не спрашивали. Но поскольку мы летели в хвосте, мимо постоянно проходили пассажиры. Люди останавливались, сочувствовали, многие молились, передавали на листочках номера своих телефонов, предлагали помощь. И как-то так оказалось, что отзывчивых людей на борту – весь самолет. В какой-то момент я даже поймала себя на мысли – лучше бы они не были такими отзывчивыми, лучше бы молча прошли. Потому что это невыносимо, когда каждый жалеет, плачет...

– Кто вас встретил в Израиле?
— Геннадий. Его как сопровождающего мне порекомендовали в региональной общественной благотворительной организации «Триединство». Организация находится у нас, в Северодвинске, и занимается социально-психологической поддержкой детей с онкологическими заболеваниями. Вика полетела так же, как летят дети на онкологические операции. И хотя для Геннадия она была «не тот профиль» – не онкология, он взял нас под опеку. Помог найти клинику, снять квартиру буквально в нескольких шагах от больницы.

–Ваше первое впечатление от встречи с израильскими врачами?
— В больнице нас встретила доктор Елена. Спросила в лоб: «Госпитализироваться будешь?» У них там все общаются на ты, нет такого, чтобы по отчеству. Я ответила: «Как скажете». Она вздохнула: «Вначале надо сдать анализы. Постараемся сделать все возможное, но... мы тоже не Боги».

– Эта доктор Елена – она родом из России?
— Да. Работала хирургом в Москве. И почти тридцать лет как живет в Израиле. В общем, сдали мы анализы. Елена позвала в свой кабинет. И прямо с порога, без подготовки: «Ребенок при смерти. Все показатели – в разы ниже нормы. Если хочешь правду, я не знаю, как она у тебя вообще живет. Я не знаю, как и чьими молитвами ты ее сюда довезла... Мы в шоке». Это уже потом, когда Вика пошла на поправку, я случайно узнала, как между собой ее прозвал медперсонал клиники.

– И как?
— Русский Бухенвальд...

– Да, уж. Без комментариев.
— Доктор Елена сказала, что в таком состоянии оперировать Вику нельзя. Но, если Вика ляжет в клинику сегодня, они начнут кормить ее внутривенно и... будут ждать улучшения показателей. Сколько займет ожидание – неделю, месяц? Неизвестно. Между тем сутки госпитализации стоят 2300 долларов. Она сказала, что мы можем вот так «прожить» в больнице все деньги. В итоге – не хватит ни на операцию, ни на что. А еще за время госпитализации Вика, скорее всего, отвыкнет есть самостоятельно. А это крайне важно, чтобы она ела сама... В общем, доктор предложила до операции жить не в клинике, а рядом – в квартире.

– Не было страшно, что дома не справитесь?
— Страшно было. Хотя мы с Еленой все время находились на связи. Она подарила мне мешок медикаментов и всяких средств, чтобы я самостоятельно чистила Вике кишечник. И велела кормить ее усиленно. Причем всем. Я еще переспросила: Как всем? Нам же нельзя молочку, макароны, хлеб, картошку... У нас же диета! А Елена округлила глаза: «Ты что, с ума сошла? Какая диета? Сейчас же купи ей картошку и сделай пюре на молоке!»

Елена велела звонить ей в любое время дня и ночи. До сих пор в голове ее слова: «Если увидишь, что все... Что не можешь справиться, Вику – в коляску и беги в приемную – это пять минут. Но пока бежишь – звонишь мне. Я договариваюсь с командой...» Из-за этих условий, из-за того, что Елена предложила свою круглосуточную поддержку, я и согласилась остаться с Викой дома. Поначалу Вику постоянно тошнило, организм почти не принимал пищу. И каждый вечер у меня был порыв – бежать в больницу...

– Лариса, но, по сути, как бы это странно ни звучало, они экономили вам деньги, при этом и в помощи не отказывали.
— По сути – да. Мне многие, еще до поездки, говорили, что в Израиле – обдираловка с деньгами. Возможно, но наш случай – совершенно другой. Более того, многие дорогие лекарства, в том числе специальное питание белковое – мне давали бесплатно. Со словами: «Бери, не спорь». Впрочем, я и не спорила.

– На какой день Вике стало лучше?
— Дней через семь–десять. Отеки начали спадать, проснулся аппетит. Вика еще не могла ходить, но стала интересоваться игрушками. Помню, я была в ванной, стирала и вдруг почувствовала – на меня кто-то смотрит. Обернулась, а Вика стоит в дверях. Сама пришла. От неожиданности я даже выронила белье...

– Когда вас начали готовить к операции?
— 19 октября мы прилетели в Израиль, а 3 ноября, спустя две недели, была операция. Конечно, я волновалась. Но чувства страха почему-то не было – ни у Вики, ни у меня. Более того, возникло ощущение – мы в клинике одни. И все врачи – только с нами.

...Вику переодели в яркую пижамку. И пока ждали результаты анализов, она спокойно смотрела мультики. А я с удивлением обнаружила, что практически все кабинеты, кроме операционной, в игрушках. И куда бы мы ни зашли, Вике везде дарили подарки. И все улыбались ей.

– Вы все время были вместе с Викой?
— Да. Вплоть до операции. Уже спящую, я сама положила ее на операционный стол. При мне ей надели маску, приготовили животик. В операционной было человек десять – команда. Они включили мониторы и пожелали друг другу удачи. А потом каждый подошел ко мне и тоже – пожелал удачи. Каждый поцеловал меня...

– Вику оперировала Елена?
— Да. Елена и еще был доктор. Как я узнала потом, он у них считается светилом. Его пригласили специально, но за свое участие в операции он не взял деньги.

– В смысле, не взял?
— Изначально счет за операцию был 26.500 долларов. Но, как потом объяснил Геннадий, если приглашается дополнительный врач, профессор – сумма увеличивается. Я общалась с другими родителями в клинике, они тоже говорили, что, да, все доплачивали.

– Лариса, а вы не спрашивали, почему к вам, к Вике отнеслись именно так?
— Не спрашивала, но Елена как-то сама сказала: «Лариса, богатые так не болеют, потому что их вовремя лечат. Они приезжают в клинику с пятью сопровождающими, на специальных самолетах. А ты удивила нас всех... Хватит мучиться, Лариса, надо жить».

– То есть, правильно ли я поняла, что в клинике вы были единственные, кто приехал вот так – на народные деньги?
— Именно так... Операция длилась больше трех часов. Геннадий все время был со мной. Затем приехала Майя.

– Майя?
— Мы познакомились случайно, через Интернет. Понадобилась другая квартира, так как та, в которой мы жили, была арендована всего на несколько дней. Никто же не предполагал, что мы обойдемся без госпитализации... Геннадий нашел другое жилье, но далеко от больницы, в соседнем городе. И я в отчаянии написала в группе, в соцсетях, что мы срочно ищем квартиру. И буквально сразу позвонил Анатолий: «Привет, Лариса. У тебя проблемы?» А я настолько растерялась – незнакомый человек, и вот так запросто... Ответила: «Нет. У меня нет проблем». А Анатолий даже рассердился: «Квартиру ищет, а говорит, что проблем нет?!»

– Анатолий тоже когда-то жил в России?
— Очень давно. В Израиле работает строителем. Он нашел нам квартиру, причем в том же доме. Переезжать не пришлось. Мы начали созваниваться, ходить друг к другу в гости и незаметно так сдружились, что стали как родные. Я познакомилась с женой Анатолия – Ириной, с их детьми: Майей и Димой, с внуками. И поразилась, насколько это добрые и открытые люди. Они окружили Вику такой трогательной заботой и любовью... В общем, когда мы расставались – плакали все. Ирина с Анатолием сказали, что теперь считают Вику своей внучкой...

– После операции как Вика себя чувствовала?
— Я была уверена, что потребуется реанимация. Морально и материально была готова. Но доктор Елена сразу забрала Вику в свой отдел. И всю ночь сама дежурила у ее кровати. А мне выдала подушку: «Спи. Тебе завтра силы понадобятся». Наутро пришли две медсестры-эфиопки. Сказали: «Буль-буль». Я в ужасе! Какой «буль-буль»? Вика в проводах, швах – нельзя мыть! Но ее вымыли прямо на кровати. Не успела я опомниться – Вика лежит чистая. И такой «бульбуль» проделывали каждый день. А на четвертые сутки нас выписали.

Когда Вика обнаружила, что «каменного» живота больше нет... Это словами не передать. Все гладила себя и удивлялась: «Какой маленький животик». А дальше – начала меняться на глазах. Такое чувство, что в нее вдохнули жизнь. И будто не было трех лет бесконечной боли. Когда мы приехали в клинику, Вика весила килограммов десять – вместе с огромным животом. Через месяц – шестнадцать килограммов. Ножки, щечки...

– Другой ребенок.
— Согласна, другой.

– Но эта операция ведь не единственная. Как я понимаю, в израильскую клинику вы еще вернетесь?
— Да. Если все будет хорошо, очередную поездку и операцию планируем на начало марта. Деньги у нас остались. Затем будет и третья операция.

– Как родные вас встретили в Северодвинске?— Они Вику до сих пор не узнают! Это уже не тот ребенок, который не умел радоваться. Папа встречал нас в Петербурге. Мы вышли с Викой из самолета чуть раньше, смотрю, Василий стоит спиной. Вика сразу понеслась к нему. А Вася, как почувствовал, оглянулся – она бежит. Оторопел. Ведь еще месяц назад Вика не то что бегать, стоять не могла... Схватил на руки, целует, а у самого – слезы...

Наталья ПАРАХНЕВИЧ. Фото предоставлены семьей Елагиных.
www.pravdasevera.ru

Вышла в свет новая книга украинского писателя и журналиста Дмитрия Гордона «Души отдушина», одно из предисловий к которой написал Леонид Броневой. Он обратился к людям, которые до сих пор восхваляют жизнь в Советском Союзе. Статью Леонида Броневого приводит издание «Бульвар Гордона».

«Все, что в Советском Союзе происходило, даже в самых страшных не описано сказках — это жуткий, абсурдный, затянувшийся на 70 лет фильм ужасов: настолько тяжелый, что мы до сих пор от просмотра его не отошли и ни к какой другой картинке привыкнуть не можем, - пишет он. - Вы только внимание обратите: сколько о зверствах в сталинских лагерях известно, о баржах, которые вместе с инакомыслящими затапливали, о расстрелах прямо на рабочих местах, о миллионах сирот — детей врагов народа, а поди ж ты, находятся те, кто Волгоград вновь хотят Сталинградом назвать или на митинги компартии выходят, которую Ельцин лишь потому, что водка помешала, не запретил, и кричат: «Ста-лин! Ста-лин!». Дураки, вы хоть знаете, что кричите? Я страшную вещь скажу: даже Гитлер и то лучше Сталина! Да-да, и хотя Гитлера я ненавижу, уважаю на полграмма больше, потому что он хотя бы своих, немцев, почти не трогал, а этот косил всех подряд: и осетин, и грузин, и русских, и украинцев... Как чувствовал, что спустя десятилетия отыщется такой, как Зюганов, способный многомиллионному народу доказывать, что Сталин дороже и ценнее Пушкина, потому что сделал больше».



Леонид Броневой поделился воспоминаниями о своем детстве.

«Те, кто сажал, кстати, еще живы — это те, кто сидел, почти вымерли, а я, чье детство испоганено было, чье место рождения — прекраснейший Киев — отравлено и намертво с воспоминаниями о том связано, как разбросали нашу семью по всему Союзу (отец на Колыме лес валил, мать по городам и весям скиталась, я по миру пошел голоштанником), всегда говорил и говорить буду: не смейте, не смейте тосковать по аду — помнить нужно добро, а не зло!

Все наши беды, между прочим, от того, что добра мы не помним. Например, что получили за эту Победу те, кто воевал, кому они в результате нужны? Лет семь или 10 назад по телевизору сюжеты, снятые в России и Германии, показали: лежит старый наш фронтовик, без ног, в каком-то углу закопченном, рядом страшные, уродливые протезы валяются (кто только их сделал?), и потом — Мюнхен, уютный домик, клумбы с цветами, дорожки песочные... По одной из них к своему «мерседесу» старичок бодро шагает — бывший солдат вермахта: в жизни не скажешь, что обеих ног у него нет! Так кто победил, спрашивается, мы или они? Или наш товарищ Сталин и все последующие товарищи и господа, которым абсолютно наплевать на то, что кто-то здоровье на войне потерял, чтобы они разъезжали сейчас в дорогих машинах и часы за сотни тысяч долларов себе выбирали?



Нас, оборванцев, голодных, вшивых, сирых и убогих, в военные годы в республиках Средней Азии приютили. Узбеки, казахи, таджики пускали эвакуированных под крыши своих домов, последней лепешкой с ними делились, а теперь в Москве их детей и внуков за людей не считают, да и в Киеве, я уверен, едва завидев, брезгливо фыркают и этим унизительным словом «гастарбайтеры» обзывают. А почему бы русским — я спрашиваю — с «гастарбайтерами» за помощь эвакуированным не рассчитаться, компенсацию не выплатить — из нефтяных денег? Неужели они на нас тогда не потратились, или кто-то считает, что подметать улицы и штукатурить стены — единственное, на что «гастарбайтеры» эти годятся? Если так, то мы, победители, ничуть не лучше нацистов, деливших нации на высшие и низшие, — достойные дети отца народов, как ни крути...

Раздавать советы, как жить, права я не имею — в конце концов, и сам этого не знаю. Любой и каждый может упрекнуть меня в том, что получал в СССР премии, награды и звания, что отец мой одним из самых жестоких следователей киевского ОГПУ был, садистски людей допрашивал, деньги и показания выбивал... Ни пройденный путь, ни свою биографию я изменить не могу, но убежден, что в прошлое возвращаться нельзя, и ни один орден, ни одно в мире благо одной-единственной слезинки обиженного тобой человека не стоит».

Источник: charter97.org

Еврей, породнившийся с царским домом Романовых

Понедельник, 09 Февраля 2015 г. (Еврейский мир)


Жоров Исаак Соломонович  

Ещё шла в России Гражданская война. В Москве отряд красногвардейцев ходил по богатым домам с целью национализации их имущества. И был среди них молодой, статный и красивый еврейский парень Исаак. Зашёл отряд в величественный особняк, и оказалось, что живёт в нём княжеское семейство из династии российских царей Романовых. Стали молодые красногвардейцы осматривать и переписывать увиденное в доме имущество. Любовался невиданной ранее красотой и еврейский парень, но вдруг в комнате, где он находился, появилась, словно из сказки, девица-красавица, и он утонул в её синих глазах. Девушке тоже приглянулся высокий красивый парень, который, не растерявшись, пригласил её на свидание. Чтобы вырваться из дома, на свидание она пошла в сопровождении своей няни, не выдавшей её. До ночи молодые люди бродили по Москве и влюбились друг в друга. На следующий день парень пришёл в княжеский дом просить руки девушки. Мать-княгиня, увидев парня в красноармейской шинели и шлеме с красной звездой, да ещё еврея, упала в обморок. Ему, конечно, отказали, выгнали из дома и даже стреляли вслед. Но девушка в одном платьице побежала за ним, он снял с себя шинель, одел на неё, они взялись за руки - еврейский парень Исаак Жоров и княжна Елена Романова и вмести пошли в будущее. Через многие трудности жизни пришлось пройти им, но взаимная любовь и уважение помогли им преодолеть их.

Так кто же такие наши полусказочные герои? Главный герой Жоров Исаак Соломонович, жизнь которого настолько интересна и полна приключений, что о ней можно писать романы, ставить фильмы и спектакли.

Родился он в 1898 г. в Могилёве, белорусском городе, население которого в то время было наполовину еврейским, в многодетной семье мастерового - шорника Соломона Жорова, жизненный путь которого тоже весьма интересен. В молодости служил в царской армии, имел боевые награды, за смекалку и умение мастерить был взят в дом генерала, где хорошо освоил русскую грамоту. После окончания службы генерал подарил ему 300 рублей (немалые деньги для того времени), позволившие бывшему солдату купить просторный дом, освоить мастерство и удачно жениться.

Но вернёмся к основному герою. После окончания школы он поступает в Медицинское училище своего города. Время было неспокойное, 1-я мировая война - Гомель оккупировали немецкие войска, революция - в город вошла Красная армия, он вступает в неё в качестве фельдшера, Гражданская война. Способного юношу посылают учиться в Москву, где он поступает на медицинский факультет университета.

В этот период и произошла описанная выше встреча с его будущей женой, которой он помог также поступить в университет, выдав её за крестьянку, т.к. людей дворянского сословия не принимали. Правда, многих удивляло её знание нескольких иностранных языков, умение играть на рояле и изящные манеры. Забегая вперёд, можно сказать, что она успешно окончила университет, стала доктором медицинских наук, профессором, крупным специалистом в области акушерства и гинекологии.

Наш герой оканчивает университет, становится дипломированным врачом, много работает, приобретает опыт, становится главным хирургом московских больниц. Его посылают в аспирантуру в Германию, диссертацию он защищает на немецком языке. Наряду с практической деятельностью он занимается научными исследованиями, увлекается анестезией, создаёт эффективные методы наркоза, используемые при хирургических операциях, публикует научные труды.

В первые же дни Великой отечественной войны он добровольно идёт на фронт, его назначают главным хирургом 31-й армии, затем легендарной 33-й армии, оборонявшей Москву. Части этой армии попадают в окружение, у них много раненных, которые гибнут, не получая необходимой медицинской помощи. Жорова доставляют на самолёте и сбрасывают к ним на парашюте. За считанные часы он развёртывает полевые госпитали и оперирует, оперирует и оперирует. Вот где очень пригодились, созданные им методы наркоза. За короткое время он со своим персоналом вернул в строй больше тысячи бойцов, лечил он и местных жителей. Тем не менее, немецкое кольцо сжималось, окружённые части ожесточёно сопротивлялись, но несли большие потери. При одной из попыток вырваться из окружения Жоров был контужен, потерял сознание, а когда очнулся, понял, что попал в плен. Поместили его в лагерь для военнопленных, где было много больных и раненных, которым он сразу стал оказывать медицинскую помощь. Немцы в первую очередь стали расстреливать коммунистов и евреев, документов у него не было, внешность смуглая, но не характерно еврейская, он назвался грузином, изменив только имя и отчество, и его никто не выдал. Затем его отправили в "русский госпиталь", где лечили военнопленных и местное население, и здесь он оперировал и спас много людей от смерти. Однажды в больницу привезли тяжело раненного немецкого офицера и приказали сделать ему операцию, но предупредили, что, если он умрёт, то доктора расстреляют. Жоров выполнил операцию удачно и спас офицера. После этого он приобрёл у немцев авторитет и доверие, которым он воспользовался для спасения пленных. Он выдавал их за мёртвых, вывозил в лес и переправлял к партизанам. В марте 1943 г. район, в котором находился госпиталь, был освобождён Советской армией. Жоров вернулся в строй и был назначен главным хирургом 1-го Белорусского фронта, которым командовал маршал Рокоссовский. С этим фронтом он прошёл ещё долгий и тяжёлый путь войны, закончившийся в поверженном Берлине.

После окончания войны Жоров вернулся к научной и преподавательской работе, стал профессором и заведующим кафедрой 1-го Московского медицинского института, одновременно занимался практической хирургической деятельностью в московских больницах. Но через некоторое время началась компания "борьбы с космополитизмом", что не могло не сказаться на Исааке Соломоновиче, ведь советское руководство, в отличие от немцев, хорошо было осведомлено о его национальности. Его сняли с заведования кафедрой, правда, вскоре восстановили. Началось "дело врачей", мужественный и смелый человек, героически проявивший себя на войне, не мог отсидеться в стороне. В огромном актовом зале, где собрался коллектив преподавателей и студентов 1-го медицинского института для осуждения "убийц в белых халатах", он выступил в защиту осуждённых, назвав их гордостью советской медицины. Его, конечно, арестовали и увезли на Лубянку. За него хлопотали перед самим Сталиным маршалы Жуков и Рокоссовский, но освободили его только после смерти тирана и официального окончания "дела врачей". Жоров вернулся к своей прежней деятельности, но вера в идеологические принципы, которых он придерживался ранее в своей жизни, была сломлена.

Подводя итоги научной деятельности Исаака Соломоновича Жорова, можно сказать, что им были созданы новые методы неингаляционного наркоза - капельный, внутрибрюшинный, внутрикостный и ректальный, разработан "обезболивающий бальзам", предложены эффективные методы лечения огнестрельных ран, перевязки крупных кровеносных сосудах при ранениях, пульсирующих гематомах и аневризмах. Придуманы на уровне изобретений различные приспособления, инструменты и медикаменты для анестезии и реанимации, опубликованы 160 научных трудов, в т.ч. 7 монографий, из которых некоторые стали классическими. Создана школа анестезиологов, подготовлено более 70 кандидатов и докторов наук.

Жоров был избран членом научных обществ анестезиологов и реаниматологов Великобритании, Ирландии, Германии, Чехословакии и др., несколько раз его представляли в члены АН СССР, но соответствующие органы отклоняли его кандидатуру. Он награждён четырьмя боевыми орденами и многими медалями за участие в Великой отечественной войне, орденом "Знак почёта" в мирное время, получил четыре медали ВДНХ за представленные разработки.

Что касается личной жизни, то прожил всю её в любви со своей княгиней, они родили и воспитали сына и дочь, также избравших благородный путь лечения людей (сын стал доктором медицинских наук и профессором, дочь стала врачом-кардиологом).



Исаак Соломонович Жоров умер 17 апреля 1976 года в Москве и был похоронен на Новодевичьем кладбище.

Проф. Феликс Сромин

http://gorskie.ru/news/jewish/item/5883-evrej-porodnivshijsya-s-tsarskim-domom-romanovykh

Кто организовал убийство Немцова?

http://v-milov.livejournal.com/404358.html

    Владимир Милов (v_milov) schrieb:
   2015-03-02 10:11:00

   

Кто организовал убийство Немцова?
У меня практически не осталось сомнений в том, что убийство Бориса Немцова организовано российскими спецслужбами. Я уже писал об этом позавчера, а вот какие факты и доводы представляются наиболее существенными на сегодняшний день.

1. Очевидная координация убийц с аудио-прослушкой

Борис провел последние часы своей жизни в ГУМе, в кафе Боско, а убийцы поджидали его в районе Большого Москворецкого моста. Но уходить из ГУМа на юг, пешком до моста и потом через мост в Замоскворечье - это довольно экзотический маршрут. Наиболее привычным для всех является маршрут "Север" - в сторону Манежной площади. Там, например, ближе всего до метро (Театральная, Охотный ряд), а Борису до дома ехать всего одну станцию (от Театральной до Новокузнецкой). Метро он пользовался часто. Кроме того, он передвигался на джипе Range Rover, и нужно было знать наверняка, что он отпустит водителя и решит пойти через мост пешком (довольно экзотическое решение, особенно учитывая плохую погоду).

Почему это важно? Потому что схема движения в этой части Москвы устроена так сложно - с перекрытиями кварталов и односторонним движением - что машина убийц могла подьехать к Большому Москворецкому только с улиц Ильинка или Варварка, т.е. убийцы должны были точно знать, что Борис пойдет пешком и пойдет именно сюда. Если бы Борис решил уехать из ГУМа на машине или пойти по маршруту "Север" (к Манежной площади), дислокация на Ильинке/Варварке была бы бессмысленной.

Выдвигается версия про "украинскую спутницу-наводчицу", но в такой операции это несерьезно - Немцов мог в любой момент сказать, что у него, скажем, спина болит и он не хочет идти по мосту домой пешком. Для нападения на него на мосту нужно было точно знать, куда он пойдет из ГУМа. Такую информацию могла дать только аудио-прослушка.

И если по поводу того, кто мог решиться дерзко убить Немцова в 100 метрах от Кремля, еще возможны споры, то по поводу того, кто может осуществлять аудио-прослушку в районе Красной площади, никаких споров не может быть в принципе.

2. Самый серьезный вопрос - наружное наблюдение

Я уже писал о том, что за оппозиционными лидерами традиционно ведется наружное наблюдение сотрудниками ФСБ, в особенности в период менее чем за 48 часов до крупнейшей оппозиционной акции. На видеоролике с одной из камер наблюдения, вывешенном в интернете, видны какие-то два человека, которые подходят к месту убийства, потом уходят, потом снова возвращаются - возможно, это и есть "наружка", мы точно не знаем. Но конкретные вопросы здесь таковы:


   Велось ли в тот момент за Немцовым наружное наблюдение?

   Если не велось, то почему именно в этот момент оно было снято, тогда как традиционно за Немцовым ведется массированная "наружка"? Это было бы крайне подозрительно.

   Если наблюдение все же велось, почему оперативные сотрудники не вмешались в происходящее и не устроили погоню за преступниками, или по крайней мере не дали немедленный сигнал тем, кто в состоянии такое преследование организовать?

   Почему киллеры - явно хорошо спланировавшие свое преступление - не боялись столкнуться с оперативниками, ведущими наружное наблюдение за Немцовым, хотя наверняка знали что вероятность "наружки" высока?

Полагаю, что вот этот вот вопрос с "наружкой" - самое слабое место власти во всем произошедшем.

3. Бездействие ФСО

Зона преступления является одной из эксклюзивных зон постоянного наблюдения и патрулирования со стороны ФСО. Я был крайне удивлен в первые часы после трагедии слышать дурацкие комментарии о том что якобы эта зона "не представляет интереса" для ФСО - еще как представляет, попробуйте встать там на мосту, и вы убедитесь, что оттуда легко можно шмальнуть... впрочем, не буду призывать никого к экстремистстким действиям.

Здесь нужно отметить, что ФСО осуществляет не только сканирование охраняемой местности, но и физическое ее патрулирование. Наличие большого числа ФСОшных и полицейских патрулей в этом районе - круглосуточная реальность.

Вопрос: почему немедленно после убийства не было организовано преследование убийц, хотя оперативные руководители, ответственные за охрану этой местности, наверняка получили информацию о выстрелах немедленно? (Это ровно то что они обязаны отслеживать.) Фактически власти ограничились традиционным (и редко дающим результаты) "планом Перехват", хотя у них была уникальная возможность начать преследование убийц на месте, дать команду блокировать узкую, одностороннюю и длинную улицу Ордынка, блокировать входы в близлежащие станции метро?

Почему этого не было сделано?

Я вам скажу почему: потому что никто не собирался никого преследовать. Не знаю, существовал ли физически бегунок вроде "Подразделениям ФСО снять оперативный контроль территории на время проведения неустановленными лицами операции по устранению гр-на Немцова Б.Е. на Большом Москворецком мосту", но без чего-то такого самоустранение ФСО от происходящего мне представляется не то что странным, а просто необъяснимым - иначе как вот этим самым образом.

Еще один глобальный вопрос к ФСО: поскольку они активно мониторят район Ильинки/Варварки (а машина, забравшая убийцу, могла подъехать только оттуда), у них очень быстро после убийц должна была быть вся информация об этой машине. На этом фоне какая-то чехарда и ерунда по поводу поиска машины преступников мне представляется предельно странной.

Видеоролик момента убийства

Опубликованный в интернете видеоролик с одной из камер наблюдения (вероятно, с гостиницы Балчуг) сложно интерпретировать, так как там мало что понятно. Поэтому я предпочитаю делать свои выводы на фактах - прежде всего, трех принципиальных вопросах, перечисленных выше - а не на этом ролике. Однако ролик оставляет массу вопросов:


   Что за "снегоуборщик", который при полном отсутствии снега движется медленно (со скоростью уборки) и фактически сопровождает Бориса, частично прикрывая момент убийства?

   Что за двое людей, которые там постоянно бегают туда-сюда, то уходят, то возвращаются?

   Что за машины подъезжают-отъезжают?

   Зачем с первых часов после трагедии повсеместно официально озвучивалась версия о том, что убийца якобы стрелял из проезжающей машины, хотя теперь совершенно очевидно, что это не имело ничего общего с действительностью, и власти сразу об этом знали?

В целом просмотр ролика, к сожалению, только подтверждает ощущение, что убийство Немцова было не акцией дерзких киллеров, а спланированной спецоперацией с большим штатом и прикрытием. Хотя, еще раз подчеркну, это всего лишь ощущение в данном случае - ролик настолько невнятен, что делать из него далеко идущие выводы я бы не стал (кроме одного - убийство явно не было совершено из проезжающей машины, как нам поначалу рассказывали официальные лица).

Могли ли убийство совершить частные лица?

По итогам прошедших дней анализа и консультаций с бывшими сотрудниками спецслужб я убежден - нет. Немцов был такой фигурой, для устранения которой в нынешней системе необходимо согласие первого лица. Если такое сделать без согласия первого лица, то гнев первого лица (прежде всего по поводу того, что это сделали без его ведома и санкции) будет настолько силен, что киллеров обязательно поймают и выпотрошат в лесу на корм для червей еще до того, как на их место будут назначены официальными "подозреваемыми" какие-нибудь непричастные чеченцы.

Это знают все, кто лоялен системе. Пойти на такое без санкции "папы" - означает бросить вызов системе, бросить вызов "папе". Все эти "черносотенцы" или я не знаю кого вы там еще записываете в подозреваемые - все они это прекрасно знают. Они побоялись бы пойти на такое.

Кому выгодно?

Я говорил об этом подробно на радио "Свобода" в субботу, но в двух словах - тем кто строит свои версии на крайне слабом предположении о том что "Путину это убийство невыгодно". Да, по ряду позиций невыгодно, именно поэтому он должен быть крайне разгневан, если нечто подобное совершили бы без его ведома.

Но в последний год Путин прекрасно доказал, что у него совершенно иные представления о том, что такое "выгодно" и "невыгодно", чем у досужих комментаторов. Он показал, что готов идти на войну, потери, санкции, международную изоляцию - все ради каких-то своих, понятных одному ему "сакральных" и "стратегических" целей. Так что "выгоды" от тех или иных событий может оценить только он сам.

По поводу Немцова, помимо общих соображений (посеять страх и устранить важного коммуникатора в оппозиционной среде), здесь работает и вот еще какое, мне подсказал один влиятельный человек: Немцов играл очень инструментальную роль в лоббировании западных санкций, много общался с западными лидерами и политиками на эту тему, в высшем российском руководстве его считают во многом "персонально ответственным" за санкции и подсказавшим, какие санкции (кредитная блокада прежде всего) будут наиболее сильнодействующими. В каком-то смысле это может быть месть, по аналогии с Литвиненко - Немцова считают не просто политиком, играющим ту или иную роль в России, а человеком, по мнению кремлинов, "виновным" в том тяжелом положении, в котором оказался путинский истеблишмент из-за санкций. Вполне реальная версия.

http://sobesednik.ru/dmitriy-bykov/20150303-dmitriy-bykov-ubiystvo-nemcova-kto-vinovat-i-chto-budet

Быков об убийстве Немцова

“УБИЙСТВО НЕМЦОВА —

КТО ВИНОВАТ И ЧТО БУДЕТ?”



Писатель Быков вспоминает убитого политика Бориса Немцова и рассуждает о том,

кто его «заказал» и к чему это приведет.


Что случилось .


О том, кто убил Бориса Немцова, говорить бессмысленно. Это почерк хорошо организованной, законспирированной радикально-националистической команды, с которой, возможно, и работал поначалу кто-то из кремлевских кураторов, но у джинна с бутылкой довольно сложные отношения. Он может ею воспользоваться как временной крышей, но патриотических чувств к ней не питает.
Перед нами вырвавшийся из-под контроля террор. Политический террор. Попытки остановить его сверху — равно как и разоблачить при помощи силовых структур — заведомо бессмысленны. Ну, накроете вы одну такую организацию. Ну, две — хотя сейчас явно не то время, когда следователям позволили раскрыть и арестовать Тихонова и Хасис, убийц Маркелова и Бабуровой. Корни-то остались. Осталась атмосфера, в которой такие организации процветают, потому что чувствуют себя востребованными. Это не значит, что они пропутинские.
Они — послепутинские. Так им по крайней мере кажется. Они те самые молодые волки, которых нынешняя российская власть позвала на собак. Это обычная ее тактика — на окраинах она устанавливает власть Рамзана Кадырова, против бандеровцев растит Моторол, против интеллигенции — вооруженных фашистов.
Разумеется, она не сама убирает своих оппонентов и противников. Она рассовывает по бутылкам разнообразных джиннов, называя их то «антимайданами», то контртеррористами, то вежливыми людьми — в день вежливого человека и был убит Немцов.
Все эти бутылки рванут одновременно и довольно скоро, и произойдет то самое, от чего Немцов предостерегал.

Что будет
Есть закон деградирующих империй — в них всегда побеждает худшее, и только худшее является авангардом.
Россия начала необратимо деградировать, когда вместо роста выбрала консервацию, то есть примерно при Александре III. После этого Победоносцев сменился Лениным, Ленин — Сталиным, советское — братковским, братков победили выходцы из КГБ, а их опрокинут выращенные ими адепты сетевого террора и другие ставленнички, на которых история данной империи имеет все шансы закончиться. Потому что продолжением этой тактики будет только уничтожение друг друга — больше они ничего не умеют.
Сейчас с легкой руки Антона Носика многие цитируют мои стихи трехлетней давности: «Мы все, священные коровы, твоею жертвой стать готовы, но лишь с тобою во главе». Что примерно так оно все и пойдет.
А вот способно ли население России, одурманенное телевизором и развращенное нефтью, восстановить страну из образовавшихся руин — пока вопрос, но я, как известно, оптимист. И поэтому отвечаю: нет, неспособно. Чай, не двадцатый век.

Здесь начнется что-то совсем другое.

Может быть, лучшее, потому что хуже будет некуда.

Кто виноват
О сходствах двух убийств — политика Немцова и адвоката Маркелова — не написали только те, кто уверен, искренне или за деньги, что оппозиция убивает себя сама, лишь бы нагадить Путину. Ведь других способов нагадить Путину у оппозиции нет — она, по формулировке Владимира Познера, совершенно ничтожна. Не будем спорить с Владимиром Познером — он всегда говорит то, что ему нужно сказать, предлог неважен, — но тенденция налицо: смерть Немцова многие попытались — и еще попытаются — обернуть против его единомышленников.
Все это плохо согласуется с кампанией травли Немцова по телевизору — заметьте, «Анатомию протеста-3» сняли с эфира.
Оказалось достаточно быть убитым, чтобы на тебя перестали клеветать, а то наивные люди еще спрашивают, как остановить вал кремлевской пропаганды. Уничтожить Америку, Украину и русскую оппозицию — и дело с концом. Я бы еще Барселону прихватил, а то там тоже не хотят нести цветы к консульству страны, убивающей своих лучших граждан.
Конечно, разговоры о заинтересованности оппозиции в гибели Немцова — убьем лидера, чтобы побольше народу вышло на марш — характеризуют лучше всего самих конспирологов: им чужая жизнь — копейка, им виртуального мальчика распять — милое дело, а сколько народу из-за этого потеряют разум и пойдут убивать реальных мальчиков — дело третье.
У российской оппозиции сегодня каждый человек на счету, особенно человек с именем. Опровергать и, следовательно, тиражировать мнения безумцев — занятие не столько безнадежное, сколько унизительное.

Лучше вспомним Немцова, каким он был.

Каким он был

Немцов был таким, какие тут долго не живут:

для него абсолютно неважно было всегда оказываться правым, он часто и сознательно подставлялся, не слишком считался с общественным мнением и не старался понравиться ему — и именно поэтому нравился.
Он был человек абсолютно естественный, а в сегодняшней России, где все неестественно, это опасно и трудно.
Он любил красивых женщин, и они его любили, и это тоже абсолютно естественная вещь — не нравится она только тем, кто никого не любит и никому даром не нужен. Немцов не самоутверждался за счет чужой любви, ему нужны были не победы и не чужое унижение, а обычная радость жизни, и потому у него было много друзей, подруг и добрых приятелей.
Врагов он тоже умел наживать.

Он, думаю, был не всегда разборчив в связях. Но кто же тут разборчив в связях? Только тот, кто не имеет их вовсе. Ему важно было, что думает о себе он сам, и потому он был мало склонен к отступлениям, моральным компромиссам и выгодным трусливым поступкам.
Впервые я увидел его в ельцинские времена, когда приехал писать о восстании в Шахтах, где безработные перекрыли дорогу. Немцов прибыл от правительства разговаривать с этими шахтерами. Он спустился вместе с ними в шахту и честно сказал, что это очень страшно. Он не мог, конечно, облегчить их положение, но временно успокоить — смог, и они, встретившие его в штыки, постепенно стали с ним говорить, жаловаться, кричать на него, и обстановка разрядилась.
В нем не было ничего от сурового представителя власти, приехавшего осадить зарвавшихся подданных. Он и во время нижегородского губернаторства не воспринимался как сакральная власть. Он был политик другого типа, популярного при Ельцине, — типа свой. Но Ельцин на самом деле не был своим, вот в чем штука. А Немцов был. И потому Ельцин, уйдя из власти, молчал, хотя, возможно, и мучился.
А Немцов оказался в оппозиции. И не мучился, потому что делал то, что хотел. Такие люди могут оказаться во власти лишь в результате великих случайностей, гигантских вертикальных сдвигов, и он был в этой власти белой вороной. Благодаря этой своей отдельности он стал единственным россиянином, который, поработав в правительстве, так решительно выпал из номенклатуры (случай Касьянова все же совершенно иной, и манеры другие).
Он при всем своем обаянии рубахи-парня был интеллигент, физик — сын матери-одиночки, и последнее его интервью в «Собеседнике» было именно о матери в нашей рубрике, где о матерях рассказывают самые известные люди. Из власти, оппозиции, науки, культуры... Культ матери существует в России только у блатных, а это неправильно. Быть маменькиным сынком вообще-то хорошо, а не позорно, как думают некоторые.
Немцова очень легко было убить, он ходил без телохранителей. Он был довольно крепок физически и полагал, что от самодеятельных провокаторов сможет отбиться, а от профессионалов охрана не спасет. Он был человек храбрый и весьма надежный, и после его гибели русская оппозиция потеряла очень много.
Его боялись наверху, конечно, и боятся до сих пор — иначе не стали бы врать, что на траурный марш пришли 16 тысяч человек. «Белый счетчик» насчитал больше 50 тысяч. Но это нормально. Они — власть — тоже много потеряли.

У них будут теперь другие враги, пострашней оппозиции.

Какие шансы
Немцов почему-то хорошо ко мне относился и не обижался на ядовитые стишки. Я очень его любил и никогда ему об этом не говорил.
Последняя наша встреча была 30 декабря, в день суда над Навальными, на вечерней акции в центре. Не знаю уж, как это назвать: демонстрации не было, митинга тоже, шествия не получилось, просто собирались люди. Немцов шел от Пушкинской в большой компании — и был, как всегда, уверенный и веселый. Что уж там у него в душе творилось — не знаю, а на людях он всегда держался весело. И этим очень выделялся в любой толпе — огромный рост, большая меховая шапка, запоминающееся уверенное лицо.
Таких выделяющихся легко выслеживать, провоцировать их вообще одно удовольствие. Издеваться над Немцовым тоже было очень легко, сейчас этих издевающихся полно.
Я наблюдаю какой-то дружный экстаз падения, тоже обычное свойство гибнущих систем: хуже, еще хуже! Все эти люди, которые острят насчет Немцова, его жизни и смерти, его романа с украинской моделью, его манер и взглядов, его национальности и фамилии, думают, вероятно, как-нибудь отсидеться в аду.

Они думают, будто тех, кто уже в аду, не тронут.

Это ошибка, происходящая от незнания истории.

С них-то и начнут.

А что когда-нибудь в Москве будет улица Немцова — в этом сомневаться нельзя. Сомневаться можно только в том, что город этот к тому моменту сохранит свой размер, значение и функцию. Будь Немцов жив — шансы бы еще сохранялись.

А теперь они, прямо скажем, исчезающе малы,

и не в Немцове тут дело.

Тема: Fwd: Fw: Fwd: Обращение Максима Горького к русскому народу












Обращение Максима Горького к русскому народу
Товарищи и граждане!
Когда русскому человеку особенно плохо живется, он обвиняет в этом жену, соседа, погоду, Бога - всех, кроме самого себя. Такова русская натура, недаром же у нас придумана на этот случай складная поговорка: "Вали валом свой грех на всех - жалобиться станешь - и черта обманешь".

Вот и мы жалуемся на кого-нибудь со стороны, чтобы оправдать нашу глупость, лень, наше неумение жить и работать.
И сейчас в душе русского человека снова назревает гнойный нарыв зависти и ненависти бездельников и лентяев к евреям - народу живому, деятельному, который потому и обгоняет тяжелого русского человека на всех путях жизни, что умеет и любит работать.

Я знаю, вы скажете: "Ага, он опять защищает евреев, ну, конечно, подкуплен!"

Да, я подкуплен, но не деньгами - еще не напечатано таких денег, которыми можно подкупить меня, но давно, уже с детских лет, меня подкупил маленький древний еврейский народ, подкупил своей стойкостью в борьбе за жизнь, своей неугасимой верой в торжество правды, - верой, без которой нет человека, а только двуногое животное. Да, евреи подкупили меня своей умной любовью к детям, к работе, и я сердечно люблю этот крепкий народ, его все гнали и гонят, все били и бьют, а он живет и живет, украшая прекрасной кровью своей тот мир, враждебный ему.

Это евреи вырастили на грязной нашей земле великолепный цветок - Христа, сына плотника-еврея, бога любви и кротости, бога, которому, якобы, поклоняетесь вы, ненавистники евреев. Столь же прекрасными цветами духа были апостолы Христа, рыбаки-евреи, утвердившие на Земле религию христианства - религию всемирного братства народов, религию, на почве которой выросли идеи социализма, идеи интернационала.
И в борьбе за свободу России еврейская интеллигенция пролила крови своей не меньше, чем наша русская - а, впрочем, разве вы знаете, какими муками добыта свобода, которой вы пользуетесь ныне?

Товарищи и граждане!
Заслуги евреев перед миром - велики: тупое и ленивое невежество ваше не знает этого, вы одно только знаете: евреи кое-где стоят впереди вас, и евреи не стоят в очередях. Но впереди они только потому, что умеют работать лучше вас и любят работу, а в очередь бедный еврей не идет, потому что вы облаете его, станете издеваться над ним, даже изобьете и, пожалуй, сможете убить в бессильной вашей злобе. Вам неведомо, сколько евреев умирают с голода, несмотря на то, что они помогают жить друг другу, вы этого не знаете.
Граждане! Говоря все это, я не столько евреев защищаю, сколько вас самих - поймите! Я говорю резко, потому что необходим обильный дождь горячих слов, чтобы смыть грязь и ложь с русской души, необходимо, чтобы вы устыдились и вспомнили о совести, а также то, что евреи не являются каким-то одним сословием, а что это народ, разъединенный, как и вы, на классы, народ, в котором 92 человека - бедные ремесленники и только восемь - богачи торговцы.
Как и у вас, у евреев есть свои партии, враждебные друг другу: евреи-сионисты хотят переселиться в Палестину, где у них основано государство, а другие против этого и враждуют с сионистами, закрывая их школы, синагоги, запрещая обучать детей еврейскому языку, - евреи такой же раздробленный народ, как и мы, - Русь.
Разумеется, не все евреи праведники, но стоит ли говорить о праведности, о чести и совести вам, людям, которые за время революции опозорили себя таким безудержным воровством и взяточничеством.

Я говорю вам это в глаза, и вы ничем не можете опровергнуть правды моих слов - обленились, изворовались, израспутничались вы отвратительно! Бесстыдству вашему камни удивляются, жестокость ваша к человеку - звериная жестокость. На знаменах ваших вы пишете "братство народов", но даже к самим себе не можете отнестись по-человечески.

Товарищи и граждане!
Вам грозит возврат к прошлому с нагайками и зуботычинами, со всей прелестью рабской жизни, неужели вы не чувствуете, что пора вам опамятоваться, прийти в разум, дружно взяться за работу, мужественно встать на защиту свободы.
Бросьте травить друг друга звериной травлей - еврей не хуже вас, вините за свое горе не соседа, а самих себя, свое неумение жить, свою лень и тупость.

Максим Горький, 1919 год
--
Феликс Бренер