Выдуманные или правдивые истории

«Евреи не любят грязных рук»

https://jewish.ru/ru/interviews/articles/187255/

Малоизвестные факты мюнхенской трагедии 1972 года


https://isralove.org/load/29-1-0-2235

Арест фашистским десантом всего руководства Виннипега, Канада, 1942 год.

http://www.mgorskikh.com/.../8763-arest-fashistskim-desantom-vsego-rukovodstva-vinnipe.

Оборонять Одессу

https://ava.md/2018/05/12/oboronyat-odessu-bol-she-ne-bylo-smysla/

Удивительная судьба: как солдат вермахта стал Героем Советского Союза

01.11.2018 - 7:57

Журналист, публицист и писатель Георгий Зотов рассказал невероятную историю немца-антифашиста Фрица Шменкеля, единственного солдата вермахта, ставшего Героем Советского Союза. Невероятная судьба человека, которую мы не имеем права забыть.

«Как солдат вермахта стал Героем Советского Союза. Невозможно поверить? Да, пожалуй. И тем не менее, это было…» — так начинается исторический очерк на страницах личного блога Георгия Зотова в Facebook.

17 февраля 1942 года партизаны из отряда «Смерть фашизму!», вошедшие в деревню Курганово (Смоленская область), были изрядно удивлены, обнаружив запертого в одном из домов ефрейтора вермахта. Перепуганный староста объяснил: немец дезертир, с прошлого ноября он скрывался в соседнем селении, но там его поймал патруль, и доставил сюда.

Завтра приедет охрана — немца отвезут в Смоленск, отдавать под трибунал. Командир отряда подумал и решил забрать арестанта с собой — для выяснения обстоятельств. Этим нацистским военным оказался 26-летний Фриц Шменкель — единственный солдат гитлеровской армии, награждённый впоследствии орденом Красного Знамени, удостоенный ордена Ленина и…звезды Героя Советского Союза.

Прятался в подполе у бабушки

…Фриц Ганс Вернер Шменкель (таково его полное имя) родился 14 февраля 1916 года в крохотном городке Варзово близ города Штеттин (сейчас это Щецин в Польше). Отец Фрица, будучи членом Коммунистической партии Германии, был убит в 1932 году при налёте нацистских штурмовиков на партийное собрание. Шменкель, к тому времени состоявший в молодёжной организации коммунистов, поклялся отомстить за гибель отца.

Парень работал на кирпичном заводе, пока в 1938 году не был призван на службу в вермахт. Фриц изобразил из себя больного, но опытные врачи быстро разгадали симуляцию: ввиду уклонения от призыва, Шменкеля осудили на два года исправительных работ.

После нападения нацистской Германии на СССР он решил — вот и настало время помочь «советским трудящимся» в борьбе против Гитлера. «Симулянт» заявил, что готов к службе, и, окончив курсы «младшего командного состава», осенью 1941-го был направлен 186-ю пехотную дивизию вермахта в СССР.

Оказавшись на Восточном фронте, Фриц дезертировал, но перед ним встала проблема — а как перейти на сторону русских? Увидят в немецкой форме — застрелят, языка он не знает. Блуждая по лесам, и питаясь кореньями, Шменкель вышел к деревне Подмошье Ярцевского района Смоленской области, постучался в избу и сказал открывшей старушке — «Ленин! Сталин! Тельман!». Отсиделся в подполе 3 месяца, запланировал идти к партизанам: и попался «своим».

2000 рейхсмарок за голову

…Партизаны сначала Фрицу не доверяли, без конца допрашивали, даже угрожали расстрелять. Как такое вообще может быть — немец, и вдруг против своего фюрера? Притворяется, наверное, в доверие втирается, а сам втихую шпионит. Ефрейтор неустанно пытался объяснить — он за Советский Союз, против нацистов, ненавидит Гитлера. Учил русский язык, проводил «политинформации», рассказывая — в 1933 году за партию Эрнста Тельмана проголосовало 5 миллионов жителей Германии, не все немцы убеждённые фашисты.

В конце концов, пленник уговорил командира отряда выдать ему оружие. В первом же бою Фриц убил немецкого пулемётчика, который вёл по партизанам прицельный огонь.

В августе 1942 года, переодевшись в форму вермахта, Шменкель в одиночку взял в плен и привёл в отряд 11 местных полицейских из «вспомогательных частей», служивших оккупантам. Когда зимой ударили сильнейшие морозы и люди в отряде по причине недостатка продуктов стали голодать, Фриц из-под носа у немецких интендантов «увёл» подводы, груженные хлебом и картошкой. Дошло до того, что командование вермахта отпечатало листовки — «Разыскивается изменник Фриц Шменкель. Взять живым или мёртвым.

Русский за помощь в поимке награждается 8 гектарами земли, немецкий солдат — 2 000 рейхсмарок и двухмесячный отпуск домой». В 1943-м у Фрица взял интервью военный корреспондент газеты «Правда» Борис Полевой, будущий автор знаменитой «Повести о настоящем человеке». Он отмечал — Шменкель уже неплохо говорил по-русски, хотя ещё не всё понимал. В отряде немца уважали, и называли «Иван Иванович», объясняя: «А что хорошего человека Фрицем-то обзывать?».

«Я умираю за правое дело»

«…на лавке сидел молодой белокурый человек, — вспоминал Полевой. — Он был в партизанской справе, стеганой фуфайке и ватных штанах, но что-то в нём говорило, что он не русский. — Фриц Шменкель? — Так точно! Сказал он по-русски, но с таким шиком, с каким немецкие солдаты отчеканивают начальству «яволь!».

Советская пресса интервью с «партизаном, товарищем Ш.» не опубликовала.

«Ваш герой пришёл на нашу землю с оружием, как оккупант — заявило начальство Полевому. — А мы пишем в передовице — “Смерть фашистским оккупантам!” и не имеем право “размагничивать» этот лозунг”».

В марте 1943-го партизанский отряд воссоединился с наступающими советскими войсками — к тому времени Шменкеля уже наградили орденом Красного Знамени. Пройдя обучение в разведшколе, он был назначен заместителем командира диверсионно-разведывательной группы «Поле». Фрица забросили в тыл войск вермахта, и он успел выполнить несколько важных заданий — со свойственной ему бесшабашностью и отвагой. Увы, в январе 44-го Шменкеля схватили возле Минска — выдал предатель, затесавшийся в белорусское подполье.

Фриц Шменкель предстал перед трибуналом и 22 февраля был расстрелян на минском кладбище как «изменник фюрера и великой Германии». Из тюрьмы он смог передать письмо, доставленное затем его жене: «Извини меня за беспокойство, которое я причинил вам. Своему расстрелу я смело иду навстречу, так как умираю за правое дело».

«Один, который не стрелял»

…К сожалению, в суматохе войны о подвиге единственного в истории Великой Отечественной партизана — солдата вермахта — забыли. Лишь в шестидесятых в архивах СССР обнаружились документы о его подвигах. Указом президиума Верховного Совета СССР от 6 октября 1964 года Фриц Шменкель посмертно награждён звездой Героя Советского Союза и орденом Ленина «за активное участие в партизанском движении и проявленные при этом геройство и мужество».

Именем храбреца назвали улицу в городе Нелидово, а также (в 1976-м) улицу в Восточном Берлине: после падения социализма в ГДР чиновники переименовали её в Райшштайнштрассе. В Минске на площади Свободы до сих пор можно видеть мемориальную доску на бывшем помещении СД (служба безопасности нацистов в годы оккупации), с профилем Фрица и надписью: «В этом здании в феврале 1944 года был приговорён к смертной казни фашистскими палачами активный участник антифашистской борьбы немецкий гражданин Фриц Шменкель».

…Разумеется, мы навсегда запомним, сколько мирных жителей, женщин, детей и стариков было повешено, сожжено, заморено голодом, отравлено «душегубками» оккупантами на территории СССР в 1941–1945 годах. Но следует помнить и другое: выражаясь словами из песни Высоцкого, «был один, который не стрелял». Случай Героя Советского Союза, ефрейтора вермахта Фрица Шменкеля, отдавшего жизнь за нашу страну, — уникален. Именно поэтому имени этого человека нельзя забывать.

Весь вечер шёл снег

8:00 Я слепил снеговика. 
8:10 Пришла феминистка и спросила меня, почему я не слепил снежную бабу. 
8:15 Я слепил снежную бабу. 
8:17 Другой мой сосед пожаловался на фигуристую грудь снежной бабы, заявив, что он теперь видит снежных женщин всюду. 
8:20 Пара геев, живущих поблизости, устроила истерику и визжала, что это должны быть два снеговика-мужчины. 
8:22 Трансгендер спросил, почему я не просто сделал одного снежного человека со съемными частями. 
8:25 Вегетарианцы в конце улицы жаловались на нос моего снеговика, так как овощи - это еда и не предназначены для того, чтобы украшать снежные фигуры. 
8:28 Негры меня называют расистом, потому что пара снеговиков - белая. 
8:31 Мусульманский джентльмен через дорогу требует, чтобы снежная женщина носила паранджу. 
8:40 Полиция пришла сказать, что кто-то был оскорблен и пожаловался на меня. 
8:42 Феминистка вновь пожаловалась на то, что метлу снежной бабы необходимо убрать, поскольку она изображает женщин в качестве домашней прислуги. 
8:43 Прибыл сотрудник Совета по вопросам равноправия и угрожал мне выселением. 
8:45 Меня показывают в телевизионных новостях по Би-Би-Си и спрашивают, знаю ли я разницу между снеговиком и снежной бабой? Я отвечаю: "снежки" (snowballs). Меня называют чёртовым сексистом. 
9:00 Я фигурирую во всех выпусках новостей, как подозреваемый террорист, расист, гомофоб, преступник, и меня обвиняют в создании опасностей во время сложной погоды. 
9:10 Меня спрашивают, есть ли у меня сообщники... Мои дети изымаются социальными службами 
9:29 По улице идёт факельный марш протестующих, которых я оскорбил, и они требуют, чтобы я был обезглавлен. 

Мораль: в этой истории нет морали. Это просто мир, в котором мы живем сегодня, и будет еще хуже.      

Легенда моего города: Карусель

https://www.yaplakal.com/forum7/topic1883341.html

История гауптштурмфюрера СС и девушки из гетто
Источник: http://newrezume.org/news/2019-01-01-30940?utm_source=copypast


Семьдесят пять лет назад, вечером 29 ноября 1941 года, из Рижского гетто выехал шикарный автомобиль, в багажнике которого затаилась молодая красивая женщина. За рулем сидел мужчина в кожаной куртке с эсэсовскими нашивками. Его лицо было известно каждому рижанину, то был едва ли не самый известный человек в Латвии, героический летчик, чей портрет не сходил со страниц газет. Эта узнаваемость позже сыграла с Гербертом Цукурсом злую шутку. В ту кровавую ночь члены латышской вспомогательной полиции шли от дома к дому, будили евреев и выгоняли на улицу. Тех, кто отказывался выходить, расстреливали на месте. Узников гетто заставляли строиться в колонны по тысяче человек, пятеро в каждом ряду, и на рассвете, с интервалом в полчаса, выводили через проходы в ограде умирать в Румбулу. За два дня на станции с этим названием были расстреляны почти все рижские евреи, общим числом около двадцати семи тысяч. Спаслись совсем немногие, и в их числе Мириам Кайцнер, та женщина из автомобиля. После войны она жила в Бразилии. Там же, где Герберт Цукурс – до дня своей смерти в 1965 году от руки агента “Моссада”. Споры о Цукурсе не смолкают в Латвии много лет. Сам слышал, как с пеной у рта доказывали: одни – что он был национальным героем, другие – что кровавым палачом. Одни ссылались на показания свидетелей, как Цукурс лично убивал отставших от колонны стариков и отнимал младенцев у матерей, другие все отрицали, упирая на то, что он был всего лишь завгаром в полиции и ничем таким заниматься не мог. Одни уже в наши дни выпускали памятные почтовые конверты с его изображением и ставили мюзикл “Цукурс. Герберт Цукурс”, другие на подступах к театру в Лиепае (где одна из улиц названа именем героя) пугали нарядную публику разбросанными по асфальту окровавленными куклами с желтыми звездами Давида. Я не стал бы встревать в спор, кабы не один документ, недавно полученный из Бразилии и любезно переданный мне куратором музея “Евреи в Латвии” Маргерсом Вестерманисом, бывшим узником Рижского гетто. Это запись показаний Мириам Кайцнер, данных ею 14 августа 1950 года в Рио-де-Жанейро, в доме по улице ду-Розариу, 77. “В подтверждение подлинности всех изложенных фактов” составлен протокол, подписанный самой Мириам и удостоверенный председателем юридической комиссии Федерации еврейских общин Израэлем Школьниковым. Документ, признаюсь, довольно-таки невнятный. Переводивший его с португальского Денис Родионов жаловался мне на небрежность авторов – те явно не ориентировались в европейских реалиях. Но других свидетельств уникальной истории пока не найдено, да и это покуда не публиковалось. Дом на улице Вальдемара “Нижеподписавшаяся г-жа Мириам Кайцнер, уроженка Латвии, незамужняя, проживающая в столице (в 1950 году еще Рио. – Прим. авт.) торговка, без какого-либо примененного к ней насилия или принуждения сообщила следующее”. Мириам родилась в городе Берзпилс 1 апреля 1920 года в семье владельцев магазина. В 1939 году, “после оккупации ее страны” (имеется в виду присоединение Латвии к СССР), из коммерсантов родители превратились в работников торговли в своем бывшем предприятии, национализированном русскими. С начала войны Мириам не имела о них никаких известий. Скорее всего, они погибли. Когда пришли немцы, ее, как еврейку, уволили из офиса обувной фабрики. Спустя несколько недель Мириам была схвачена немецкими властями и помещена в отдел гестапо на улице Вальдемара, 19. При аресте ей разрешили взять с собой только документы и небольшое количество денег, которые впоследствии отобрали... Так сказано в протоколе. …Будучи недавно в Риге, я подошел к трехэтажному особняку на улице Вальдемара, ныне занимаемому каким-то банком. В советский период здесь расположился НКВД, а до него – рижская префектура. 1 июля 1941 года (день захвата Риги гитлеровскими войсками) здание занял один из отрядов “латышских партизан”, сторонников нацистов. Вскоре “команде Арайса”, названной так по имени командира, дали статус отделения вспомогательной полиции. Одним из первых вступивших в нее добровольцев был Герберт Цукурс. 2 июля началась регистрация рижских евреев. В паспорт им ставился продолговатый штамп с надписью žīds (“жид”), на груди слева они обязаны были носить желтую шестиконечную звезду диаметром десять сантиметров и лишались права пользоваться общественным транспортом и даже тротуарами. Но нацистам этого было мало. “Задачей полиции безопасности является стимулирование стремления населения к самоочищению, – писал в октябре 1941 года начальник айнзатцкоманды Вальтер Шталекер в донесении в Берлин. – Путем оказания влияния на латышскую вспомогательную полицию удалось организовать еврейский погром, во время которого было разрушено несколько синагог и убито четыреста евреев”. Собственно, четыреста человек погибли только в одной синагоге – Большой хоральной на улице Гоголя – 4 июля были заживо сожжены литовские евреи, пытавшиеся найти там убежище. О пожаре синагоги на улице Гоголя, как сказано в протоколе, Мириам ничего не было известно. Она, впрочем, “знала, что все синагоги должны были сгореть, но тут уж ничего не изменишь”. Не помнила она и об осквернении рижского кладбища (о чем ее спрашивали). На его территории в первые декабрьские дни 1941 года расстреливали тех, кто пытался укрыться от Румбулы. В послевоенное время надгробия были снесены и на их месте разбит Парк коммунистических бригад, который сейчас, разумеется, называется как-то иначе. Его я тоже, как и поставленный на месте сожженной синагоги монумент, увидел этим летом, когда ходил по местам, описываемым в этом очерке. Мириам вообще не очень охотно давала пояснения. Не распространялась она особо и о своем пребывании в особняке на улице Вальдемара. О том, что там творилось в июльские дни 1941 года, сохранились воспоминания другой женщины – чудом спасшейся Эллы Медалье. “…Главари “Перконкрустса” (перконкрустовцы – члены националистического антисемитского союза с символом в виде свастики. – Прим. авт.) затеяли к ночи у себя наверху очередную попойку. Раздавались крики и хохот – там шло буйное веселье. Это не предвещало ничего хорошего. Так прошла пара часов. Вдруг открылась дверь, и вошел полицай. В одной руке у него был электрический фонарик, в другой он держал пистолет. Мутным взглядом обведя всех нас, неподвижно застывших на полу, он высветил девушку с краю, поднял дулом ее голову и потащил с места: – Ну, ты, давай, живо наверх! Мольбы, слезы… – Прекратить шум! – заорал он хрипло. – Будете орать и чваниться, тут же пристрелю, суки! Всех перепробуем!.. Грязно выругавшись, он схватил девушку и выволок за дверь. …Поволокли еще одну, потом третью, четвертую, пятую... Вскоре они стали возвращаться – в синяках, кровоподтеках, рваной одежде, измученные, истерзанные. Ни на кого не глядя, плача, ничком ложились на пол. Им на смену тут же забирали других. Потом все стихло. …Настало утро. Нас вывели во двор и отделили восьмерых, которых ночью насиловали пьяные бандиты. Подкатила машина, им приказали туда влезть. В сопровождении нескольких перконкрустовцев девушек увезли на расстрел. Боясь, что немцы их обвинят в осквернении “чистоты арийской расы”, они поспешили скрыть в земле следы ночной оргии. …Нас, четверых оставшихся, к полудню повели работать на кухню. С тех пор кухня стала нашим постоянным местом работы…” Этот эпизод упомянул в 1979 году в приговоре гамбургский судья, назначивший Виктору Арайсу пожизненное заключение (до ареста в 1975 году он жил в ФРГ под фамилией жены – видно, не особо его искали). В показаниях Эллы Медалье по его делу упоминается еще одно имя. “Кроме Арайса я еще знала Цукурса. Я о нем знала еще до войны, из газет, которые прославляли известного латвийского летчика”. А Цукурс у него шофер Герберт Цукурс был одним из первых летчиков, осуществлявших дальние международные перелеты. В национального героя он превратился после перелета из Латвии в Гамбию. Место назначения было выбрано неслучайно – в те годы была распространена теория о связи Латвии с Гамбией, где некогда находилась колония Курляндского герцогства. Потом – перелеты на самостоятельно собранном самолете “Tри звезды” в Японию и Китай. Маленький самолет Цукурса был выставлен в рижском Военном музее, куда, только чтобы поглядеть на него, выстраивалась длинная очередь. Его называли “латвийским Линдбергом” (кстати, сам Чарльз Линдберг был поклонником Гитлера). Я не знаю, переименовали ли Цукурса в недолгий советский предвоенный период в “латышского Чкалова”, но совершенно точно ему сохранили все привилегии и даже пригласили для обмена опытом в Москву в Конструкторское бюро Яковлева. Подобно автору “Маленького принца”, он был еще и писателем: его корреспонденции пользовались читательским успехом, а в 1937 году на их основе возник роман “Между землей и солнцем”. Правда, финансировавший его полеты крупный латвийский предприниматель был одновременно издателем публиковавшего Цукурса журнала, и, как говорили, короткие телеграммы “с борта самолета” преображали в художественный текст опытные журналисты. С началом войны параллели его биографии и Сент-Экзюпери завершаются. Что же заставило сменить судьбу пилота-пионера на добровольную службу Третьему рейху По версии историка Андриевса Эзергайлиса, это мог быть страх перед арестом за лояльность советской власти. Он пользовался у нее если не почетом, то по крайней мере уважением. Кроме того, после прихода немцев Цукурсу надо было на что-то жить, кормить семью. Должность заведующего гаражом, предложенная ему Арайсом, совсем неплохая, завгар в то время – совсем не то, что в наши дни. Возможно, его уговаривали. Кем был Виктор Арайс до войны – простым полицейским А тут он выходит из тени, и обратите внимание, кто у него шофер – знаменитый летчик Герберт Цукурс. В биографии Цукурса были темные пятна, в том числе увольнение в 1926 году из армии за “действия, позорящие честь офицера”. Что за действия такие Почти шесть лет пришлось крутить баранку в такси до того, как его восстановили на службе. Может, было в нем что-то такое, что толкнуло в команду погромщиков Не мог же он не понимать, в какую компанию попал. О развлечениях его новых сослуживцев упоминается в воспоминаниях Фриды Михельсон: “Убеленных сединами бородатых старцев под дулами пистолетов заставляли облачаться в тфилин и талес, плясать и распевать советские песни. Девушек и молодых женщин заставляли раздеваться догола у всех на глазах… Евреев гоняли вверх-вниз по лестнице без остановок, осыпая ударами, пока пожилые и слабые не падали замертво”. Квартира Шапиро Вернемся к Мириам. В доме на улице Вальдемара, называемом ею “отделом гестапо”, ей поручили подметать прилегающую территорию. Во дворе Мириам встретила проходившего мимо г-на Цукурса, которого она знала не только по газетам, но и лично. Он жил по соседству, приходил выступать в ее гимназию. Увидев Мириам, Цукурс подошел и начал разговор, выразив беспокойство о ее судьбе. (С чего бы ему вдруг обеспокоиться ее судьбой Скорее всего, девушка просто ему приглянулась. Через некоторое время г-н Цукурс приказал Мириам выйти за ворота и идти вперед, не оглядываясь по сторонам. Сам он пошел за ней и, когда они немного отошли, потребовал, чтобы та направилась в дом, где он проживал: улица Заубес, 4. “Приказал”, “потребовал” – такими словами Мириам описывала эту прогулку в 1950 году. Чем она завершилась, в протоколе умалчивается. От Цукурса она узнала, что квартира досталась ему от прежних жителей – семьи Шапиро, у которой он ее реквизировал. В ответ на вопрос комиссии, имелись ли у Цукурса полномочия реквизировать чужое имущество, Мириам ответила, что, по всей видимости, да, имелись. (Каков вопрос – таков ответ.) Еще Цукурс рассказал Мириам, что Шапиро уже не было в живых, а его супруга была арестована. Выжившего же одного из сыновей Шапиро он держал при себе в качестве прислуги. Мириам довелось видеть этого парня, который приносил для Цукурса вещи и еду. Его звали Абрам Шапиро. Это имя мне было знакомо. В музее “Евреи в Латвии” сохранилось свидетельство Абрама Шапиро, в 1941 году шестнадцатилетнего юноши: “Герберт Цукурс пришел в нашу квартиру, приказал нам убираться и ютиться этажом ниже у соседей. Ему понравилась наша квартира, и он хотел в ней обустроить себе апартаменты. Так он и поступил через несколько дней, оставив себе всю нашу мебель и абсолютно все ценное. Нам было разрешено взять с собой только несколько вещей, только необходимое. Нам было сказано, что надо оставаться внизу у соседей до дальнейших указаний”. Потом отец был арестован и расстрелян, и не помогло “удостоверение участника борьбы за свободу”, а его самого Цукурс по доброте душевной взял на работу в гараж команды Арайса по известному читателю адресу: Вальдемара, 19. И еще: “Цукурс знал, что я играю на пианино, и в один вечер приказал прийти в квартиру, где мне надо было играть всю ночь”. В те дни в их бывшей квартире поселилась некая еврейская девушка. Вернемся к протоколу. Попав в этот дом, Мириам была помещена в комнату для прислуги. Цукурс поручил ей заниматься уборкой и приготовлением пищи. С приготовленной ею едой он отправлялся на службу. Вполне вероятно, этим дело не ограничивалось. Во всяком случае, домработница, да еще на нелегальном положении, могла обращаться к хозяину с личными просьбами. Однажды Мириам попросила воспользоваться его связями, чтобы вернуть чемодан с ее вещами, оставшийся в доме семьи Левиных, откуда ее забрали в дом на улице Вальдемара. Они вдвоем отправились туда, Цукурс потребовал у охраны (видно, никаких Левиных там больше не было) открыть ему дверь и выдать чемодан. Ему подчинились, никто никаких вопросов не задавал. Спустя какое-то время г-н Цукурс сообщил ей, что она не может больше проживать с ним под одной крышей и что ей необходимо переехать в гетто. Это, по-видимому, случилось в последних числах октября, к тому моменту все тридцать тысяч рижских евреев с взятым из дому минимальным скарбом переселились в выделенные для них двенадцать кварталов Московского форштадта. 25 октября забор вокруг гетто был достроен, и ворота окончательно захлопнулись. Внешняя охрана была поручена латышской вспомогательной полиции. Цукурс не просто сдал ее в гетто, а лично перевез “в дом еврейской семьи, с которой поддерживал дружественные отношения”. Это была семья Макса Блуменау, который, как уважаемый человек, ветеран борьбы за независимость Латвии, стал членом юденрата. Вероятно, благодаря его положению Мириам не отправили трудиться за пределы гетто, где, по ее словам, “девушки вынуждены были заниматься грязной работой и нередко подвергались унижениям”. Цукурс выставил девушку, конечно же, из страха перед возможным доносом. Но и долго жить без нее не смог и, узнав о предстоящем уничтожении гетто, решил спасти от неминуемой гибели, назначенной на 30 ноября. За несколько часов до запланированной “большой акции” в комнате, где жила семья Блуменау, появился “одетый в кожаную куртку с нашивками СС Цукурс в сопровождении других гестаповцев”. Он незаметно дал знак обитателям не подавать виду, что те с ним знакомы. Гости велели им явиться в полицию, где их предупредили, что они скоро будут отправлены в неизвестное место и каждый может взять с собой по двадцать килограммов багажа. Мириам провела в полиции ночь. Наутро очень рано пришел Цукурс и вывел ее оттуда, указав место, где остановится “кадиллак” светло-зеленого цвета с большим багажным отделением, в котором Мириам было велено спрятаться. Цукурс отвез ее на улицу Заубез, где она провела ночь. Румбула Когда уже в Рио ей стало известно об обвинениях, выдвигаемых в адрес Цукурса, Мириам, как сказано в протоколе, была “шокирована”. О каких обвинениях шла речь Вероятно, о тех, что содержались в книге Макса Кауфмана Die Vernichtung der Juden Lettads (“Уничтожение евреев в Латвии”), изданной в Мюнхене в 1947 году. В протоколе сказано, что Мириам читала эту книгу, но только в фрагментах, которые выделил Цукурс. Я читал эту книгу полностью и думаю, вряд ли он показал ей то место, где говорилось о нем самом: “одетый в кожаное пальто, с большим наганом на боку, с машины слез латышский палач Цукурс”. Макс Кауфман, узник гетто и нескольких концлагерей, переживший смерть жены и сына, убитого комендантом гетто Рошманом, собрал в своей книге свидетельства выживших. После ее издания он организовал в Вене общественный комитет расследования нацистских преступлений в балтийских странах. Этот комитет упомянут в протоколе, вероятно, Мириам и опрашивали по его просьбе. …Первая колонна рижских евреев достигла Румбулы в девять утра. На поляне у кромки леса стояли деревянные ящики для их поклажи. Людей заставляли раздеваться – полностью или до нижнего белья. Потом они сходили в яму по наклонному земляному спуску. Сильные несли обессилевших. Молитвы, причитания, стоны и плач смешивались в общий жуткий вопль. Влюбленные шли, прижавшись друг к другу, родители – крепко обнимая детей. Всех заставляли ложиться лицом вниз на тех, кто уже умер или еще корчился от боли и силился подняться, истекая кровью. Примерно с двух метров им стреляли в затылок. Эти кошмарные детали мне известны из показаний Арнольда Лаукерса, капитана латвийской армии, в том же звании зачисленного в Красную армию, а в августе 1941 года добровольно вступившего в команду Арайса. В то утро он прибыл в Румбулу с “продуктами и водкой для начальствующего состава”. В Румбуле был и Цукурс, он привозил туда Арайса, руководившего оцеплением. Расстреливали евреев эсэсовцы и немецкие полицейские. Пару лет назад латвийское правительство обратилось по дипломатическим каналам в Мемориальный музей холокоста в Вашингтоне с просьбой подтвердить, действительно ли Цукурс лично совершал военные преступления. Из музея ответили, что располагают сведениями лишь о его службе в команде Арайса. Будучи в Вашингтоне, я поискал имя Цукурса в архивных материалах музея и нашел показания его сослуживцев, допрошенных советскими органами госбезопасности в 1945–1946 годах. Все члены команды Арайса, согласно показаниям из архива КГБ Латвии, подтверждали, что Цукурс служил в ней, но – ничего конкретного. Но, повторю, есть воспоминания выживших узников (из числа переведенных в малое гетто трудоспособных мужчин) об участии Цукурса в издевательствах и расправах. Они довольно-таки путаные, некоторые и вовсе недостоверны – например, будто Цукурс отдал приказ сжечь синагогу, а его тогда и в Риге-то не было. Объясняется просто: он был единственным узнаваемым всеми лицом среди полицейских, его фамилия была единственной, которую могли назвать обитатели гетто. Поэтому я и не привожу душераздирающих подробностей, которые сообщали его обличители. Но он был в Румбуле во время расстрела. Мог застрелить кого-то по пути туда. Бесспорно его участие в мародерстве. “Как сегодня, я помню один из дней между 30 ноября и 8 декабря, – вспоминал один из выживших узников Александр Бергман. – Меня и десяток других “отрезанных” повели в северную, уже пустую часть гетто, где нас ожидала одетая в тулупы группа латышских полицейских. …Нам разъяснили, что нам следует пойти по квартирам указанных домов, обыскать их и найденные ценности – золото, серебро, меховые вещи – принести ожидающим нас полицейским, которые вернутся через несколько часов. На столе стояли тарелки с недоеденной едой, постели были не застланы, одежда разбросана. …Командовал полицейскими человек среднего роста в офицерской шинели”. Это был Цукурс, Герберт Цукурс. Не многовато ли для завгара – командовать, ногой открывать дверь в охраняемый дом, откровенно нарушать оккупационные законы Тут одно из двух: либо ему было многое дозволено, что вряд ли, для немцев он не был никаким героем. Либо, что скорее всего, он сам себя таким ощущал, изображая сверхчеловека. “Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. И потому он ищет женщину как самую опасную игрушку”. Так говорил Заратустра. Долгая дорога в Рио Утром 1 декабря Мириам снова села в тот же автомобиль и отправилась в загородный дом Цукурса неподалеку от города Букайши, полученный им от правительства в качестве награды летчику-спортсмену после перелета в Африку. Благодаря стараниям супруги Цукурса Мириам спрятали так, что даже дети не знали о ее присутствии. В ответ на вопрос, как это было возможно – спрятаться так, чтобы никто ее не заметил, она ответила, что дом был очень большой и жила она в комнате, о существовании которой никто не ведал. Оттуда Мириам никогда не выходила, еду ей носила жена Цукурса. О переполнявших ее чувствах остается только догадываться – не могла же она не подозревать молодую женщину в связи с собственным мужем. Так продолжалось около девяти месяцев. Когда находиться в этом положении стало совсем уж невыносимым, Цукурсы представили ее как учителя английского и немецкого языков. Так Мириам стала гувернанткой по имени Мара. Вот каким практичным человеком оказался летчик, переквалифицировавшийся в полицейского. Что, конечно, не отменяет его храбрости – риск, что на него донесут, был совсем не мал. Цукурс ни на минуту не отходил от роли, так сказать, “первого парня”. В течение трех лет оккупации скрывать еврейку, подделывать документы – он, возможно, ощущал себя ницшеанским сверхчеловеком, которому все сходит с рук. И любовная интрижка при живой жене, скорее всего, связана не столько с цинизмом, сколько с тем же чувством. Следуя совету Заратустры, он не стыдился своей безнравственности. В конце 1944 года, незадолго до освобождения Риги, вместе со всем семейством Мириам отправилась в Германию. В это время у нее уже был поддельный паспорт, добытый Цукурсом. Для протокола Мириам ничего не сказала о том, было ли это ее желанием. Возможно, предусмотрительный Цукурс увозил “свою еврейку” с тем, чтобы предъявить как своего рода алиби. А может, просто не в силах был с ней расстаться. В течение всей поездки Цукурс носил, по ее словам, “форму гестаповца СС” и снял ее только в Берлине, где его направили на работу на авиационный завод уже в качестве гражданского лица. Мириам пошла работать туда же чернорабочей. 1 апреля 1945 года, в день рождения Мириам, когда еще не было никакой ясности, кто – русские или союзники – возьмет Берлин, Цукурс вывез своих подопечных на Запад, поближе к американцам. В американской зоне его заподозрили было в сотрудничестве с немцами, но Мириам добилась встречи с военным комендантом, рассказала о себе и своем спасении, и больше Цукурса не трогали. Цукурс повез их к французской границе. Передвигались “на машине с прицепом, где находилось много вещей из его дома, которые он периодически продавал”. Мириам известно, что достать бензин было непросто, но они за несколько недель доехали до Марселя и поселились в разрушенной гостинице на берегу моря. На сей раз летчик превратился в лодочника. Стал перевозить пассажиров на лодке-катамаране с ножным приводом. Помогло знание французского. Элла Медалье вспоминает, как в дни ее пребывания в доме на Вальдемара “Цукурс всегда спрашивал, говорит ли кто-нибудь из вновь прибывших по-французски. Узнав однажды, что среди нас есть молодая учительница, жившая когда-то во Франции, он частенько приходил к ней шлифовать французское произношение. Это, однако, не помешало ему позже отправить свою собеседницу на смерть – в яму с остальными”. Думаю, выжившая узница гетто несколько преувеличивает роль Цукурса, вряд ли он мог самолично кого-то отправить на смерть, хотя в то время все могло быть. В Марселе Мириам “продолжала оставаться при Цукурсе”. Но ее взяла под свою опеку Ассоциация взаимопомощи евреев-эмигрантов, где ей посоветовали отправиться в Южную Америку. Довольно-таки странный совет, рассказ о котором вновь сеет сомнение в искренности ее показаний – зачем ей было туда ехать. Тем более к тому моменту Цукурс уже побывал у бразильского консула, после чего продал “катамаран, автомобиль, ковер и другие ценные вещи” и приобрел билеты в Рио-де-Жанейро. Из протокола вообще многое непонятно. Возможно, люди, ее опрашивавшие, не желали вникать до конца в эту запутанную историю, явно недосказанную. Но Мириам и сама темнила, выгораживая Цукурса. Испытывая чувство вины, чего-то недоговаривала. Не сказала ни слова о том, чем Цукурс занимался после 1941 года. А ведь он не всю войну был завгаром. “Цукурс на службу в СД поступил раньше меня. Он проходил службу в должности командира батальона команды Арайса в звании гауптштурмфюрера. Приметы – около сорока пяти лет, среднего роста, плотного телосложения, лицо продолговатое, подбородок прямой, массивный, волосы темно-русые” (из протокола допроса Яниса Бренциса, служившего в СД и приговоренного 31 марта 1947 года к расстрелу). Комбат – это уже не завгар. Причем команда Арайса злодействовала на протяжении всей войны. Есть свидетельство еще одного из его сослуживцев, что Цукурс расстреливал советских партизан на станции Насва. …Уже в марте 1946 года Мириам вместе с семейством Цукурса сошла с трапа судна “Мыс Доброй Надежды” в Рио-де-Жанейро. Здесь их пути разошлись, на пароходе она подружилась с семьей Чапковских и первый год в Бразилии прожила с ними. Мириам, тем не менее, продолжала периодически “общаться с Цукурсом”. По-видимому, время от времени ей приходилось давать показания в его защиту. СССР, не имевший после 1947 года дипломатических отношений с Бразилией, сделал запрос через посольство Польши о выдаче Цукурса. В экстрадиции отказали, Цукурс доказал бразильской прокуратуре, что всего лишь отвечал за транспорт в команде полиции. Вряд ли тут обошлось без свидетельства Мириам. Правда, когда его стали обвинять в военных преступлениях, “это очень усложнило их общение. В этот момент она обнаружила в нем его антисемитизм”. Был ли он антисемитом Вряд ли. Евреи окружали его с самого детства. Отец был владельцем механической мастерской, ставшей учебной базой для еврейского ремесленного училища в Лиепае. Сам он после поездки на автомобиле в Палестину в 1937 году выступал в рижском еврейском клубе, где послушать его собрался полный зал. Спустя всего четыре года председатель клуба адвокат Исаак Зингель погиб в первые дни оккупации. Когда Арайс с сообщниками захватил рижскую префектуру и начал издеваться над попавшими под руку евреями, он под смех погромщиков посмел заявить о противозаконности их действий и о нарушаемых ими каких-то там международных конвенциях. Я читал два свидетельства о выступлении Цукурса в еврейском клубе. По воспоминаниям историка Иоэля Вейнберга, о сионистской идее он говорил с изумлением, если не восторгом. По рассказу Шолома Коблякова, Цукурс ругал кибуцы – там разврат (кто бы говорил), мужчины живут с женщинами коллективно, дети воспитываются в отрыве от матерей, которые их почти не видят, никто не знает, кто отец какого ребенка... Скорее всего, оба свидетельства правдивы. В 1937 году Кобляков, тогда студент Латвийского университета, подтягивал Цукурса по математике. Армия, где его после знаменитых перелетов восстановили, направила летчика в университет подучиться. В их частных беседах затрагивалась и еврейская тема – Цукурс говорил, что латыши не нуждаются в евреях и, если они все уедут, сами прекрасно справятся. Но и Палестина, по его мнению, была не лучшим для них местом – арабы рано или поздно сбросят евреев в море. …Так что это вообще было Почему Цукурс, рискуя собой и близкими, спасал Мириам Кайцнер Что это, история любви Или Мириам была для Цукурса всего лишь страховым полисом Как ни странно, я не стал бы исключать первую версию. Кабы не чувство, вряд ли он пошел бы на такие риски. В те годы человек в погонах гауптштурмфюрера имел возможность обладать любым количеством женщин. И то, что случилось, – потрясающее доказательство, что, каким бы негодяем кто ни был, и он подвластен великому таинству любви, которая – одна – способна его хоть в какой-то мере очеловечить. Впрочем, пропев этот гимн любви, скажу еще вот что. Сам человек, а вовсе не кто-то другой, подсознательно хочет выписать себе за свои грехи индульгенцию. Возможно, жажда прощения, пусть и полученного от самого себя, тоже сыграла свою роль в поступке Цукурса. Да, помог одной еврейке спастись, но не мог же он не принимать участия в расправах над ее соплеменниками, не мог. Смерть в Монтевидео Его нашли мертвым 23 февраля 1965 года в соседнем Уругвае, он был застрелен двумя выстрелами в голову в пригороде Монтевидео. Его могила в Бразилии. Пока. Немало его сторонников ратует за перезахоронение праха на Братском кладбище в Риге. Что касается Мириам, то о ее дальнейшей жизни и, вероятно, смерти ничего не известно. Цукурс, разумеется, никак не мог играть ведущую роль в уничтожении евреев в Латвии. Но его известность привела к тому, что ему эту роль многие приписывали и потому жаждали возмездия. По официальной версии, Цукурс был убит на шестьдесят пятом году жизни чудом уцелевшим евреем из Рижского гетто, в котором он потерял всю семью. Впрочем, как выяснилось, дело обстояло несколько иначе. В феврале 1965 года в Сан-Паулу, где Цукурс открыл летную школу и турфирму, с ним познакомился австрийский бизнесмен Антон Кюнцле и легко вошел к нему в доверие, представившись лейтенантом вермахта, раненным на Восточном фронте. Цукурс прокатил его на своем гидроплане над сельвой, и тот предложил инвестировать в местный турбизнес. Надеясь заработать, он отправился на очередную встречу с ним в столицу Уругвая. Там, на вилле, арендованной “Моссадом”, его ждали сотрудники израильской разведки во главе с Кюнцле – Яковом Мейдаром, принимавшим участие в поимке Адольфа Эйхмана. В ходе завязавшейся драки он попытался выхватить пистолет, но не успел. Можно бы предположить, что планировалось его похищение и последующий суд в Израиле, но что-то пошло не так. Однако, как выяснилось из изданной в 2012 году книги израильских журналистов Йосси Мельмана и Дана Равива Spies Against Armageddon (“Шпионы против Армагеддона”), с самого начала планировалось именно убийство. В 1964 году тогдашний директор “Моссада” Меир Амит дал указание разыскать и уничтожить Цукурса. С его слов, в новом судебном процессе не было необходимости, любой такой процесс показался бы ничтожным по сравнению с делом Эйхмана. К тому же в Западной Европе стали уклоняться от задержания нацистов-преступников. Ликвидируя Цукурса, Израиль давал понять европейским правительствам, что, если они сами не займутся ими, есть те, кто сделает это за них другими методами. И, представьте, это дало эффект – правительство ФРГ отказалось от планов свернуть судебные преследования нацистских преступников. …На тело положили записку с упоминанием тридцати тысяч убитых рижских евреев за подписью “Те, кто не забыл”. Источник: SNOB 
Источник: http://newrezume.org/news/2019-01-01-30940?utm_source=copypast

Лулек

— И все-таки я не понимаю, — восклицает парень с длинными рыжими пейсами. То есть, конечно, он рыжий вообще, но волосы скрыты под серой кепкой с большим козырьком, а пейсы свисают. Впрочем, поди разбери, у кого какого цвета волосы — свет в синагоге довольно тусклый, большинство ламп погашено, а за окном уже фактически ночь. Но молодежи некуда спешить, вот они, родные, и бушуют. — Чего ты не понимаешь?! — 

Читать далее: https://isralove.org/load/14-1-0-2357?utm_source=copy

Отец советского секса

https://jewish.ru/ru/people/science/188324/

Потрясающий рассказ Александра Закгейма
«Везучая»


Дверь общего вагона остановилась прямо перед нею. Толпа нажимала и справа, и слева, и это позволило Сарре Давидовне удержаться около двери и войти первой. Подгоняемая сзади идущими, она быстро прошла поближе к середине и села в угол, у окна. Снова повезло. Конечно, ехать ночь, сидя в общем вагоне, не так уж удобно; но денег на плацкартный нехватало, а она и в восемьдесят лет сохранила нетребовательност

Читать далее: https://isralove.org/load/23-1-0-2375?utm_source=copy

Бриллиантовая нога. Невыдуманные истории

http://sotvori-sebia-sam.ru/brilliantovaya-noga/

Телохранитель Сталина

Источник: http://newrezume.org/news/2019-01-19-31901?utm_source=copypast

Войти в реку времени

https://www.chayka.org/node/9312

Эта история кажется абсолютно неправдоподобной

В 1997 году итальянский режиссёр Роберто Бениньи снял фильм «Жизнь прекрасна» - о судьбе еврея, скрывающего своего 5-летнего сына в нацистском концлагере. По сюжету, узник объясняет ребёнку - это игра. Следует избегать эсэсовцев, нельзя ныть, жаловаться и просить кушать - тогда он наберёт очки, и заработает приз - настоящий танк. Бениньи получил три премии Оскар, прославившись на весь мир (кстати, лично 

Читать далее: https://isralove.org/load/14-1-0-225?utm_source=copy

ГЕНЕРАЛ

https://www.krugozormagazine.com/show/general.991.html

Двадцать лет со звездой

http://www.isrageo.com/2018/12/29/kuper2871/

Почему нашим асам в 1967-м запретили бомбить Израиль

http://a.kras.cc/2019/02/1967_19.html

Заахар Гельман. Тайна доктора Мордехая Берга

«Мы родом из детства, словно из какой-нибудь страны…». Такую, по сути, максиму вывел Антуан де Сент-Экзюпери в «Маленьком принце». И у него, потомственного виконта, действительно было детство и была страна. Антуан де Сент-Экзюпери У израильтянина Мордехая Липовича Берга детства не было. А до трех лет он, уроженец украинского местечка Дунаевцы, именовался Василем Шаповалом. Об этом будущий доктор узнал, только перешагнув двадцатилетний возраст. Садизм и никакого милосердия Немцы вошли в Дунаевцы 11 июля 1941 года. И сразу же начались грабежи и убийства. Поначалу усердствовали только местные, потом к ним присоединились представители «нордической расы». В ноябре повесили 19 евреев. Несколько сердобольных украинских соседей попытались снять трупы и захоронить, но оккупанты не позволили. Заодно, в назидание жалостливым и милосердным, повесили и этих украинцев. Почти сразу же гитлеровцы организовали гетто, в которое согнали евреев из Дунаевцев и соседних местечек. В перенаселенных мазанках размещались сразу по нескольку семей. Немцы вместе с местными подручными, которых именовали шуцманами, то есть полицаями, не только расстреливали евреев, но часто заживо закапывали в районе леса Солонынчик. Жуткую смерть приняли около 2300 евреев, которых, по «рекомендации» местного инженера, живыми сбросили в фосфоритную шахту и замуровали вход. Потом садисты наслаждались криками, плачем и стонами не сразу умерших людей. Во второй половине мая 1942 года в гетто Дунаевцев среди евреев, привезенных из местечка Зиньков, оказалась семья Шмуэля Вайнштейна, кузнеца по профессии. Его и других мужчин из гетто заставляли работать на железнодорожной станции. За тяжелый труд не платили и ничего не давали. Негде было раздобыть еду. Оккупанты позволяли только собирать объедки, да и тех было совсем мало. Многие умирали от болезней и голода. В октябре 1942 года немцы и шуцманы убили почти 4000 евреев. Убийства всегда происходили по одной схеме. Работавшие вне гетто мужчины расстреливались первыми. Потом насильники, мародеры и убийцы принимались за оставшихся в гетто женщин, детей, немощных стариков. Глава юденрата Шико Горен оказал убийцам сопротивление. Он набросился на немецкого офицера, командовавшего расстрелом, и попытался его задушить. Но украинский шуцман пришел немцу на помощь и застрелил Горена. Возле бывшего еврейского колхоза немцы расстреляли 68 человек из смешанных семей. Погромы и ликвидации всегда происходили неожиданно, после того как взрослых мужчин угоняли на работы. В тот ноябрьский день, о котором и пойдет речь, предполагалось мужчин после работ не возвращать в гетто, а расстрелять. Планировалось уничтожение всех оставшихся в гетто евреев, независимо от пола и возраста. Ночью, за три часа до начала ликвидации, в дверь лачуги, в которую поселили Вайнштейнов, тихо постучали. С немалой опаской евреи открыли дверь. На пороге стоял один из командиров местных шуцманов Гаврила Шаповал, односельчанин Вайнштейнов. Оглядев взиравшую на него в ожидании неминуемой беды еврейскую семью, Гаврила приказал Шмуэлю утром на работу не выходить. Помолчав пару минут, предупредил, что утро будет трудное. Шаповал таким образом пытался спасти жизнь своему однокласснику Шмуэлю Вайнштейну, который за много лет до войны спас жизнь ему и всей его семье во время страшного пожара. Наверняка Гаврила хотел отплатить Вайнштейну добром за добро. При этом страшно рисковал. Немцы не щадили укрывателей евреев. Кем бы они ни были. Семья Шаповалов проживала в Зинькове на отшибе местечка, но получила известность на весь район. Отец и старший брат Гаврилы были фельдшерами. В середине тридцатых годов их осудили к расстрелу как бывших петлюровцев. Вскоре умерла и мать. Оставшегося без родительской опеки юношу, который пошел по стопам отца и учился на фельдшера, поддержал друг семьи. За три года до войны Гаврила, которому тогда только перевалило за двадцать, женился. К началу формирования в районе немецкой администрации в семье молодого Шаповала уже росло трое детей. Младшему не было и трех лет. Гаврилу мобилизовали в Красную Армию за десять дней до оккупации района. Но на фронт он не попал. Его часть, еще не полностью сформированную, разбили, и Шаповал оказался в плену. Большинство пленных украинцев немцы отпускали домой. Особенно в начале войны. В родном Зинькове Гаврила добровольно пошел во служение к оккупантам. Местом службы ему определили Дунаевцы. Поединок Добра и Зла Может быть, Шаповал полагал, что предупрежденный Шмуэль что-то придумает и его семья избежит смерти. Трудно сказать. Скорее, Добро, которое иногда совершенно неожиданно начинает поединок со Злом в душах даже отпетых негодяев, на какие-то мгновения может одержать победу. Шмуэль понял ситуацию правильно: немцы и их прислужники готовят ликвидацию гетто. Евреям бежать из гетто было некуда. Шмуэль, его жена Роза и тесть Авнер приняли решение дать фашистам и их прихвостням последний бой. К родителям и деду хотели присоединиться старшие дети. Боруху исполнилось 11, а Риве 13 лет. Но что они смогут сделать, когда убийцы ворвутся в жилище? Еще был маленький Вольфичек, который не достиг и двухлетнего возраста. Поэтому решили так: Шмуэль и Авнер встретят шуцманов, вооружившись топорами. Дети и Роза останутся за спинами мужчин. И пусть они все выбегут на улицу. Роза, конечно, с Вольфичеком на руках. В них будут стрелять. Тогда их смерть будет легкой. Полицаи ворвались к Вайнштейнам на рассвете. Мужчины стояли у дверей, готовые оказать яростное сопротивление. Но два топора против винтовок – не самое грозное оружие. Шуцманы сразу начали стрелять. Первой же пулей свалили Шмуэля. Авнер успел раскроить башку одному мерзавцу и серьезно ранить другого, но и сам рухнул от удара ножом в самое сердце. Через несколько минут со всей семьей Шмуэля Вайнштейна бандиты покончили. Об этом они и доложили шуцманскому командиру Гавриле Шаповалу. Позже полицаи докладывали немцам, разбиравшим «дело Гаврилы Шаповала», о странном поведении их командира после проведенной «рядовой акции». По их докладам, Шаповал вышел из опустошенной мазанки Вайнштейнов и потребовал подводу. И это при том, что большая телега с награбленным еврейским имуществом уже стояла рядом. Когда подводу наконец-то подали, на нее погрузили мертвых Вайнштейнов. Но, как оказалось, не всех. Главы семьи среди них не было. Находившийся уже в сильном подпитии Гаврила Шаповал сказал, что Шмуэля увезла другая подвода. И это тоже была неправда. Своего спасителя, раненного навылет в грудь и потерявшего сознание, Шаповал сам успел отвезти к себе в хату. Его встретила жена, и они на пару внесли Шмуэля, закатанного в кошму, в сарай. Свою фельдшерскую профессию командир шуцманов не забыл. С помощью жены он «латал» Шмуэля. В сознании Вайнштейна плохо укладывалось поведение Гаврилы Шаповала. Узнают немцы – смерть семьи неминуема. Собственно, так и вышло. За одним исключением. В сарае, в котором скрывался Вайнштейн, наличествовал подвал. В нем был обустроен еще и подпол. В Гражданскую войну Шаповалы ховали там зерно от большевистской продразверстки. Никакой возможности согреться в сарае не было, и зиньковецкий кузнец постоянно ходил в тулупе, теплой шапке и валенках, которыми его одарили Шаповалы. И самое главное – у Вайнштейна был самозарядный пистолет системы «Браунинг» образца 1903 года. Это оружие отец Гаврилы в качестве трофея вынул из кобуры убитого им царского жандарма в самом начале Первой мировой войны. Гаврила вручил Шмуэлю браунинг на тот самый случай, если его обнаружат. Во избежание захвата и неминуемых пыток он должен был совершить самоубийство. На всякий случай в восьмизарядном пистолете командир шуцманов оставил не один, а два патрона. Но ситуация сложилась неожиданная. И прежде всего для Шаповала. Подчиненные ему полицаи, не обнаружившие труп Шмуэля, заподозрили своего прямого начальника в «страшном преступлении»: он сохранил жизнь еврею. Немцы, получившие такую информацию, немедленно стали разбираться. И вот однажды под утро подлечившийся и скрывавшийся у Шаповалов Шмуэль услышал крики и выстрелы. Зимой светает поздно, но, выскочив из сарая, он разглядел полицаев, которые выбрасывали из хаты своего командира какое-то добро и грузили на подводы. Вайнштейн подобрался ближе и увидел болтающегося на дереве Гаврилу Шаповала. Его руки были связаны за спиной. В доме прозвучало еще несколько выстрелов, и кузнец из Зинькова рассмотрел мертвую жену Гаврилы, которую шуцманы выволокли на улицу. Когда убийцы уехали, Шмуэль вошел в дом и на пороге едва не споткнулся о мертвые тела. Это были двое детей Шаповалов. Неожиданно Вайнштейн услышал не то писк, не то слабый стон. Когда взгляд Шмуэля упал на пол, он увидел находящегося в бессознательном состоянии ребенка. Его маленькая голова была окровавлена. Это был трехлетний Василек, младший сын супругов Шаповал. Шмуэль схватил мальчика, закутал в два одеяла, прихватил со стола еду и выбежал из дома. Ночной гость Вайнштейн знал только один адрес, по которому надеялся получить помощь. На другом конце села жила старуха Мавра Куц, у которой недавно два взрослых внука переехали в Проскуров (ныне Хмельницкий). Они не просто служили в шуцманшафте (нем. Schutzmannschaft), но имели более высокий ранг – преподавали на курсах охранной полиции. Когда Мавра Куц поняла, с чьим ребенком пришел к ней Вайнштейн, расплакалась. Сказала, что не даст пропасть христианской душе. Василек пробыл у бабки Мавры совсем недолго. Так получилось. Когда внуки ненароком заглянули в родную хату, бабка втюхала им такую байку: мол, мальчонка – внук подруги, дочь которой родила от немецкого офицера. Немец своего ребенка признал, а Василька, сынка сожительницы от законного мужа-красноармейца, кормить не желает. И хотя вранье сработало, разоблачение бабкиной побасенки было делом времени. Любая случайность могла выдать и Мавру Куц, и Василька Шаповала. Задерживаться в своем доме Мавра еврею Вайнштейну не позволила. Да и Шмуэль на такое гостеприимство не рассчитывал. Спасибо старухе, что одарила на дорогу съестным, бутылкой горилки, теплыми штанами, рукавицами, носками. И еще топором и спичками. С таким «набором» кузнец Вайнштейн смог устроить себе шалаш в лесу. Труднее было с пропитанием, которое надо было пополнять. Приходилось на дальних полях выкапывать мерзлую картошку. Бывало, сбивал и птицу. Шмуэль надеялся встретить в лесу партизан. О них он слышал еще в гетто, но ни разу не видел. И вот однажды днем, бродя по лесу, он услышал женские голоса. Затаился. На просеке стояла женщина средних лет, рядом с ней девушка и двое парней. Присмотревшись, Шмуэль узнал женщину. Нина Фридриховна Краузе работала в Зиньковецкой школе учителем немецкого языка. Ее брат, Борис, преподавал там же немецкий и французский языки. Их отец, немец по национальности, приехал из Польши и женился на украинской дивчине, ставшей их матерью. Все бы ничего, но Нина Краузе вышла замуж за еврея Бориса Израилевича Берга, учителя математики, который работал в той же школе. У супругов родилось трое сыновей. Муж и старший сын в начале войны были призваны в Красную Армию. Сергей и Константин, младшие сыновья Нины и Бориса, как «полуевреи» попали в гетто. Нину никто в гетто не загонял, но она не пожелала бросать сыновей и пошла с ними добровольно. Правда, гетто она время от времени могла покидать. Именно благодаря «вольному режиму» ей удавалось через своего брата, которому позволили работать переводчиком, доставать какие-то продукты. Предупрежденная братом же о предстоящей акции в гетто, она с сыновьями бежала в лес. Они смогли захватить с собой и Симу Берг, племянницу, дочь родного брата Бориса Израилевича. Шмуэль заметил, что на беглецах была теплая одежда и вооружены они были вилами и ножами. Несомненно, брат Нины сильно постарался. Но о его судьбе ни Нина, ни племянники ничего не знали. В лесу они тоже соорудили шалаш, но холода переживали с трудом. Костры разжигали только днем и ненадолго, чтобы сварганить какую-нибудь еду. Теперь образовался если не в прямом смысле партизанский отряд, то как-никак партизанская команда. И возглавил ее, понятное дело, Шмуэль Вайнштейн. Однажды Шмуэль решил пойти на разведку в Дунаевцы и по дороге зайти к бабке Мавре проведать Василька. Дождавшись ночи, зиньковецкий кузнец приблизился к дому старухи. Недалеко от дверей стояли дровни – крестьянские сани без кузова, запряженные лошадью. На дровнях лежало несколько медвежьих шуб. Седоков не было, но понятно было, что сани готовы тронуться в путь в любой момент. Вскоре из дома вышел человек в форме шуцмана, сел в сани и умчался. Только тогда Шмуэль постучал в окно. Мавра будто ждала его и тотчас же открыла дверь. И сразу запричитала: «Забирай Василька. Внуки мне верить перестали. Подозревают, что он еврей, а необрезанный потому, что его родители партийные». Такого поворота Вайнштейн никак не ожидал. Но Мавра повторяла, как заклинание: «Забирай хлопчика! Грех на душу брать не желаю!». У нее уже наготове была и торба с едой, одеялами, детской одеждой. Выхода у Вайнштейна не было. Василька пришлось будить и одевать. И ребенок, будто понимая опасность, даже не хныкал. Шмуэль взял закутанного в одеяла ребенка и с торбой за спиной вышел на улицу. И тут он увидел шапку из медвежьего меха. Она лежала на месте, где несколько минут назад стояли дровни. Несомненно, ее уронил полицай, заглянувший к Мавре. Шмуэль поднял этот «подарок» и двинулся к лесу. С учетом ночного времени путь он решил пройти по протоптанной им же стежке-дорожке. Неожиданно Вайнштейн увидел впереди себя те самые дровни, которые стояли у Мавриной хаты. Сани двигались ему навстречу. Вероятно, шуцман обнаружил потерю шапки и возвращался за ней. Шмуэль хотел сойти с тропы, но понял, что убежать с ребенком не удастся. Держа Василька на левой руке, правой нащупал в кармане браунинг. Тут же перед ним выросла откормленная рожа шуцмана и он увидел наведенный на него автомат. Не вынимая из кармана правой руки, Вайнштейн дважды выстрелил в шуцмановское рыло. На всякий случай, опасаясь ответного выстрела, Шмуэль вместе с ребенком грохнулся в сугроб. Теперь жизнь спасали минуты. Полицай успел дать очередь, но все пули ушли в заснеженную землю. Оставив на мгновение плачущего ребенка на снегу, Шмуэль вскочил на дровни к раненому шуцману и добил его рукояткой пистолета. Ситуация складывалась совершенно неожиданная. Прежде всего, он, как мог, успокоил Василька. Затем, вооружившись автоматом полицая, но не выкидывая его трупа из дровен, погнал их в лес. Спасительные пропуска Когда Шмуэль добрался до своих, особенного удивления появлению «юного партизана» Василька он не заметил. Большее изумление вызвал лежавший в санях труп здоровенного шуцмана. Шмуэль предполагал, что этот полицай не был рядовым нацистским прислужником, потому что большинство из них были вооружены не шмайсерами, а винтовками разных образцов. С убитого сняли мундир, обыскали. Глянули в документы. Точно! Оказался шуцманским командиром. Таким был и Гаврило Шаповал. Среди бумаг нашли подписанные аусвайсы (пропуска), которые для оккупированного населения выдавались без фотографий. Были и особо ценные зондер-аусвайсы, позволявшие перемещаться по разным районам. Нина Фридриховна вызвалась сопроводить с этими пропусками Симу и Василька к своей родной сестре, Арине Краузе, проживавшей вместе с мужем, немцем по национальности, в Каменец-Подольском. Нина уверяла, что муж ее сестры, Гюнтер Басс, ненавидит нацистов, но в силу обстоятельств вынужден работать под их началом главным инженером на электростанции. Слова Нины показались Шмуэлю убедительными и он отпустил ее вместе с 16-летней Симой и Васильком. С Ниной могли двинуться к своей тетке и погодки Сергей и Костя, которым было соответственно 18 и 19 лет. Но парни категорически воспротивились, выразив желание вместе с Шмуэлем искать настоящих партизан. Только весной 1942 года «команда» Шмуэля, совершив до того несколько нападений на шуцманов, присоединилась к партизанскому отряду Антона Захаровича Одухи, будущего Героя Советского Союза, который действовал в районе Каменец-Подольского. Нина Фридриховна вместе с Симой и Васильком оставалась в семье своей сестры и после освобождения Дунаевцев Красной Армией 31 марта 1944 года. Уже на следующий день Шмуэль разыскал дом семьи Басс-Краузе и встретился со ставшими ему самыми родными людьми. Шестилетний Василек, называвший Симу мамой, а Нину бабушкой, не помнил своего спасителя. Муж и старший сын Нины Краузе погибли на фронте, а Сергей и Костя попали в засаду, устроенную немцами и шуцманами. Чтобы избежать захвата, они подорвали себя гранатами. Сима вскоре вышла замуж за одного своего дальнего родственника и однофамильца Леонида (Липу) Берга, который официально усыновил Василя. Все ее близкие родственники тоже погибли. Шмуэль Вайнштейн на какое-то время вернулся в Зиньков, а потом переселился поближе к семье Бергов. Через год после войны он женился на Нине Краузе. Неудивительно, что маленький Василь считал Шмуэля дедом. В 1955 году Василий Леонидович Берг, получив среднее образование, попытался поступить в Харьковский медицинский институт, но недобрал баллов. Проработав год санитаром в больнице, сделал вторую попытку. И опять неудача. Тогда поступил в медицинское училище на фельдшерское отделение. Он тогда не знал, что его биологические отец и дед были фельдшерами. Вот такие удивительные совпадения подбрасывает жизнь. Едва успел Василий Берг окончить училище, как его призвали в армию. Служил по специальности в Томской области. После демобилизации в 1961 году поступил в Томский медицинский институт (ТМИ), который тогда носил имя В.М. Молотова (ныне Сибирский государственный медицинский университет). Проучившись в этом вузе шесть лет, перевелся для завершения образования в Самаркандский медицинский институт (СМИ). И этому была серьезная причина. Обращение  в иудаизм Василий считал себя евреем. Он знал, что мама старше его всего лишь на 13 лет, но не считал себя вправе интересоваться ее жизнью до официального замужества. Леонид, которого близкие называли Липа, его фактический отчим, относился к нему как к родному сыну. У Липы и Симы родилось еще трое своих детей – два мальчика и девочка. Никто из младшего поколения историю их нареченного брата толком не знал. На дворе стоял июль 1967 года. Победа Израиля в Шестидневной войне, случившаяся месяцем ранее, воодушевила многих советских евреев, активизировала распространение сионистских идей. Семья Берг сионизма не чуралась. Старшие и младшие задумывались о репатриации на историческую родину. Посовещавшись, Сима и Леонид решили рассказать Василию подлинную историю его происхождения. Понятно, что с бухты-барахты такие признания не делаются. Не в один день, но Васе все рассказали. Конечно, для него это не могло не стать ударом! Но отношение к нему родителей (без кавычек!) не изменилось. И он продолжал относиться к ним как сын. А братьям и сестре такая информация не предназначалась. Известие о своем нееврейском происхождении подействовало на Василия своеобразно. Если раньше он просто интересовался иудаизмом и историей евреев, то после «рассекречивания» принял твердое решение пройти гиюр – обряд принятия неевреем иудаизма. В Томске он не нашел ни синагоги, ни молельного иудейского дома. Но в процессе их активного поиска познакомился с бухарским евреем, предки которого были насильственно обращены в ислам. В Средней Азии они назывались таджикским словом «чала» (в переводе «ни то ни се»). И этот представитель «чала», писавшийся узбеком, именно в Самарканде прошел процедуру гиюра и вернулся к своему народу. Для Василия Берга, студента-отличника, перевод в СМИ особых трудностей не представлял. После прохождения гиюра Василий принял имя Мордехай и отчество Липович. В Самарканде он встретил и свою любовь. Вместе с ним на курсе училась Жанна Марголина. Ее родители, тоже врачи, Сара Исраилова, бухарская еврейка, и уроженец Украины Абрам Марголин, познакомились в начале войны на фронте. Свадьбу играли в двух городах – в Самарканде и Каменец-Подольском. За свадебным столом места родителей жениха занимали Сима и Липа, а Шмуэлю и Нине оказывался почет как бабушке и дедушке. После свадьбы молодые предпочли жить в Узбекистане. Никто не сомневался, что из среднеазиатских республик репатриироваться в Израиль легче, чем из Украины. В 1976 году, когда Мордехай и Жанна Берг были уже родителями трех детей, они выехали на историческую родину. С ними совершила «алию» (переезд в Израиль) и семья родителей Жанны. Семья Симы и Липы Берг репатриировалась только в 1988 году. Вместе со всем младшим поколением. Шмуэль Вайнштейн и Нина Краузе тоже ступили на Землю Израилеву. Но возраст и военное лихолетье сделали свое дело: вскоре они друг за другом ушли в мир иной. Мордехай и Жанна проработали в Израиле врачами более 30 лет. Они воспитали пятерых детей, трое из которых тоже стали врачами. Дождались внуков и правнуков. Мордехай Берг умер в Хайфе в ноябре 2018 года. Жанна сегодня проживает в том же городе. Эпилог Автор этого очерка благодарен судьбе, подарившей ему встречи с замечательным доктором и человеком Мордехаем Бергом. Мы много говорили на разные темы. Мордехай Липович знал, что я обязательно напишу о его судьбе, о тех, кто спас его и сделал жизнь осмысленной. У него было две просьбы: осуществить публикацию после его смерти и, хотя бы немного, изменить имена и фамилии действующих лиц. Разумеется, эти просьбы я выполнил. Что касается когда-то еврейского местечка Дунаевцы, то в Википедии сообщается: «После освобождения несколько еврейских семей вернулись в Дунаевцы. В 1948 году собирался нелегальный миньян. В память жертв Холокоста в Дунаевцах на кладбище Нью-Йорка в 1965 году был возведен мемориал. В 1970-х и 1980-х годах большинство евреев репатриировались в Израиль и эмигрировали в США. С 2013 г. евреи в Дунаевцах не проживают». В Зинькове также евреи не живут. 
Источник: https://newrezume.org/news/2019-02-26-31782?utm_source=copypast

Имя розы.

http://evreimir.com/158775/imya-rozy-kakuyu-tsenu-zaplatila-znamenitaya-violonchelistka-imya-kotoroj-nyne-nosit-odin-iz-vidov-anglijskih-roz-za-privilegiyu-stat-evrejkoj/

Александр Карабликов: «Волосы» из цикла «Исповедь полужидка
Моей бабушке, Блюме Иосифовне Троцкой (Карабликовой) посвящаю... "О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои − как стадо коз, сходящих с горы Галаадской..." (Книга Песни Песней Соломона, книга четвертая, стих первый) "Oбнaженных женщин под улюлюканье стоявших в две шеренги гестаповцев гнали от железнодорожного полотна до ямы (

Читать далее: https://isralove.org/load/14-1-0-1911?utm_source=copy

Еврей, который взорвал яхту Гитлера
Источник: https://newrezume.org/news/2019-03-24-31469?utm_source=copypast

Семьдесят лет назад, в разгар Войны за независимость, Элиягу Рика вызвали в «арабский отдел» ПАЛЬМАХа. Он увидел на столе разложенные карты и аэрофотоснимки бейрутскго порта. Там особо выделялись очертания большого судна. Это была «Игрис», частная яхта, принадлежавшая Гитлеру. «Ее нужно потопить» – таков был приказ. Рика, которому на тот момент исполнилось 18 лет, репатриировался в Израиль из Дамаска за четыре года до описываемых событий. Из-за характерной внешности и знания арабского языка он служил в спецподразделении, известном также под названием «мистаарвим» (букв., «псевдоарабы»), – секретном подразделении, участвовавшем во всевозможных диверсиях против арабов. Теперь, невзирая на молодость, Рика должен был выполнить самое сложное задание. «Игрис», сошедшая с немецких стапелей в 1934 году, использовалась Гитлером и другими высокопоставленными нацистскими бонзами, как в частных, так и в государственных целях. Эта яхта была в длину 135 метров. С началом Второй мировой войны «Игрис» превратили в военный корабль, а после разгрома нацистов продали богатому купцу из Ливана. В 1948 году израильская разведка обнаружила это судно, пришвартовавшееся в бейрутском порту. В ЦАХАЛе опасались, что «Игрис» могут продать Египту, и решили ее затопить. «Если бы египетский флот действительно пополнился этим судном, наши военно-морские силы вряд ли смогли бы ему противостоять», – признал впоследствии главком ВМФ Израиля, контр-адмирал Шломо Харэль. Можно только представить себе, какая сложнейшая задача была возложена на Элиягу Рика, которому в этом году исполнилось 88 лет. На встрече в Тель-Авиве он поведал, чем была символична проведенная операция. «День, выбранный для ее проведения – 29 ноября 1948 года был приурочен к годовщине резолюции ООН, ко дню победы еврейского народа над Гитлером. Но, даже, лежа в могиле, фюрер не хотел соглашаться с существованием Государства Израиль, отправив, словно загробный привет, свою яхту, которая могла причинить вред нашей стране. Я считаю, что удостоился высочайшей привилегии, чтобы выполнить возложенную на меня миссию», – сказал Рика. Сегодня, оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что эта миссия была самоубийственной. Рика сам признает, что «намеченная операция представляла собой одну большую опасность, а успех ее осуществления зависел только от большой удачи». Несмотря на свой юный возраст, отсутствие опыта и профессиональной подготовки для морских диверсий, Рика отправили на лодке к «Игрису», чтобы установить там взрывные устройства. Прежде чем отправить молодого человека на столь рискованное задание, его снабдили фальшивым удостоверением личности израильского араба и придумали ему легенду, по которой он бежал в Бейрут вместе с потоком палестинских беженцев, устремившихся в Ливан после того, как ЦАХАЛ вошел в Хайфу. В вещах, которые были с ним, тщательно запрятали две мины, начиненные пятью килограммами взрывчатки каждая. В день, выбранный для проведения операции, в хайфском порту Рика поднялся на борт судна, которым командовал Харэль. «Мы покинули Хайфу и взяли курс на Бейрут, – рассказывал Харэль в интервью для документального проекта «Толдот Исраэль» (он скончался в этом месяце в возрасте 98 лет). – Бедный парень. Он был худой, тонкий и маленький, и маялся морской болезнью в течение нескольких часов, пока мы были в пути». Когда судно, наконец, подошло к берегам Бейрута, Рика сел в резиновую лодку, которую спустили на воду, и на ней добрался до берега. Чуть позже он присоединился к своим товарищам из секретного подразделения, которые ждали его в городе, а затем довели до исходной точки, где он должен был начать выполнение своей миссии. «Условия ее выполнения были катастрофическими, если не сказать больше, – вспоминает Рика, – все от начала до конца таило в себе смертельную опасность. Район, в котором стояло судно, освещался прожекторами, так же, как и сам корабль. Меня в любой момент могли заметить». Друзья-«мистаарвим» снабдили его таблетками амфетамина на случай, если силы его покинут, – он должен был вернуться в Израиль в тот же день, а также бутылкой рома, из которой он должен был глотнуть, прежде чем войти в воду. Бутылка рома выскользнула из рук и разбилась прямо на берегу. Один из механизмов, приводящих в действие мины, сломался. Тем не менее, Рика решил отправиться в путь. «К счастью, никто не заметил мою странную фигуру в купальном костюме с ластами, в камуфляжной сетке, с минами, прикрепленными к груди», — говорит он. Рика поплыл к кораблю, который находился примерно в полукилометре от берега. Вдруг, буквально в нескольких метрах от него, прошла рыбацкая лодка. «Я затаил дыхание. Те, кто находился в лодке, каким-то чудом меня не заметили», – вспоминает Рика. Вначале он оцарапался о морские водоросли, прилипшие к днищу корабля, а затем прикрепил мины, установив таймер, и поспешил обратно к берегу. «Только бы корабль не взорвался, пока я плыву», – молился он. Уже выходя из моря, оглядываясь по сторонам, Рика вдруг заметил двух арабов, идущих по берегу и разговаривающих друг с другом. И снова он затаил дыхание, «но арабы, беседуя, прошли мимо, не обратив на меня внимания» – улыбается Рика. Он благополучно вернулся в Израиль, но радость возвращения была омрачена тем фактом, что из Ливана не поступило никаких сообщений о взрыве на «Игрисе». Через неделю Рику вновь отправили в Бейрут, чтобы все же уничтожить судно, но в последний момент операцию отменили из-за боязни, что мины, установленные там ранее, могут взорваться, когда он будет устанавливать новые. Но 17 декабря взрывное устройство все же сработало, едва ли не расколов корабль. Ливанская пресса сообщала, что пламя, охватившее судно, достигло тридцати метров в высоту. В Ливане были те, кто считал, что корабль наткнулся на плавучую мину. Согласно другой версии, в «Игрис» попала торпеда, выпущенная подводной лодкой. Никто не мог даже предположить, что речь идет о диверсии, осуществленной израильтянами. В любом случае, продажа яхты Египту была сорвана. «Рика осуществил одну из самых дерзких операций в Войне за независимость, не будучи опытным бойцом или офицером морского спецназа», – так считал Харэль. По его словам, «по сравнению с сегодняшними военно-морскими операциями, та операция нисколько не уступает с точки зрения планирования, масштаба и успеха». Однако сам Рика даже сейчас, спустя семьдесят лет, до сих пор не очень понимает, почему именно его выбрали для выполнения столь сложного задания. «По-видимому, мои командиры посчитали, что если бы в ходе операции возникли какие-либо проблемы, у меня было бы больше шансов справиться с ними, чем у других людей», – считает он, добавив, что, даже будучи ребенком, в Сирии, он вел себя довольно смело, не боясь стычек со своими арабскими соседями. После того, как операция с яхтой Гитлера была успешно завершена, Рика выполнял секретные разведывательные миссии в рамках спецподразделения 131 – в Египте, Ливане, Иордании и Европе, а затем работал в Моссаде. Только в 1965 году ЦАХАЛ рассекретил операцию, в которой принимал участие Рика. «Благодаря дерзкой операции ВМФ Израиля, корабль Гитлера был взорван и поставлен на якорь в порту Бейрута», – сообщили армейские источники газете «Давар», назвавшей эту операцию «одной из самых ярких во время Войны за независимость». А что же случилось с кораблем? Несмотря на взрыв, экипажу удалось предотвратить его затопление, впоследствии его отремонтировали и отправили в США. Там, в Нью-Джерси «Игрис» стал туристической достопримечательностью, за знакомство с которой еще и взимали определенную плату. В начале пятидесятых годов прошлого века «Игрис» демонтировали, а его различные части разошлись по коллекционерам. В частности, гальюн с этой яхты, который в СМИ окрестили «сортиром Гитлера», был снят с судна и помещен в местный гараж для пользования клиентами. Несколько лет назад он снова пересек море, отправившись в Великобританию, где его приобрел человек, коллекционирующий военные реликвии. 
Источник: https://newrezume.org/news/2019-03-24-31469?utm_source=copypast

Пёс на кителе Сталина
http://www.russian-globe.com/N97/Shteinberg.PesNaKiteleStalina.htm

Рассказ Георгия Голубенко «Отъезд на ПМЖ»

Давным-давно, когда никто в Одессе еще и не слышал про эту самую заграницу, а у некоторых еще даже не было вызова, Боря Брант, скромный закройщик одесского ателье «Счастье», сел однажды утром и написал сразу два заявления. Первое — в партком, с просьбой принять его в ряды Коммунистической партии Советского Союза, а второе — в дирекцию, с просьбой уволить его с работы в связи с отъездом на постоянное место жительс

Читать далее: https://isralove.org/load/1-1-0-2517?utm_source=copy