Выдуманные или правдивые истории

Тетя Шура и евреи

ЮРИЙ ФРИДМАН-САРИД

Фридман-300x300Когда в русско-еврейском инете поднимается очередная дискуссия на вечную тему антисемитизмa, его природы и источников, – я каждый раз вспоминаю тетю Шуру, нашу соседку по коммунальной квартире…

Детство и начало отрочества я провел в старой питерской коммуналке на Пяти углах – знаменитом перекрестке Загородного проспекта, Разъезжей и улицы Рубинштейна. Классическая питерская коммуналка на пять семей, с маленькой кухней и общим туалетом, где у каждой семьи была своя лампочка и свой выключатель. Отопление было печное: во дворе стояли дровяные клетушки-сарайчики, и зимой моей обязанностью и развлечением были походы по черной лестнице за дровами. Ванной или душа, естественно, не было – по воскресеньям ходили в баню, терпеливо выстаивая там многочасовые очереди. Нам с отцом, вернувшимся с войны без ноги, всегда приходилось ждать, пока освободится пара казенных банных костылей: заходить в моечную со своими запрещалось. Инвалидов было много, а казенных костылей – всего несколько пар. Собственно, очереди были повсюду, и стояние в них являлось обязательной и привычной составляющей бытия…

Центром квартирной жизни, конечно же, была кухня, слишком маленькая для такого количества жильцов. Поскольку, кроме плиты, там размещались еще пять кухонных столиков, – жизненного пространства почти не оставалось, и хозяйки стояли у плиты буквально вплотную, впритирку друг к другу. Разумеется, духота, теснота и скученность время от времени приводили к скандалам. Этому сильно способствовал тот факт, что на пять семей было всего четыре конфорки – при том, что на плите не только готовили, но и кипятили белье в больших цинковых баках. Очередь на конфорки занимали друг за другом; о дне стирки надо было договариваться с соседками заранее. Конфорки не простаивали ни минуты, и одним из воспоминаний моего детства остался деликатный стук в дверь комнаты и возглас «Ваш чяйник кипеля!» соседа Тойвонена, старого атлета-финна, бывшего циркового борца, боровшегося когда-то с самим Поддубным. Тойвонен и его русская жена были бездетны и время от времени приглашали меня в свою комнату поиграть. Как-то раз он предложил родителям учить меня финскому языку, без которого явно тосковал. Родители вежливо поблагодарили, но на всякий случай отказались. Большую часть жизни они прожили при товарище Сталине и хорошо усвоили, что знание иностранного языка, тем более – несанкционированное,– может оказаться путевкой в лагерь в качестве шпиона соответствующей разведки, а то и нескольких. Финский язык я так и не выучил; в 70-е, когда он был крайне востребован фарцовщиками и интердевочками, я не раз об этом жалел.

Но вернемся на кухню. Самой скандальной соседкой, с которой остальные предпочитали не связываться, была тетя Шура – крикливая деревенская баба, попавшая в Ленинград после войны и как-то зацепившаяся в городе. Ее комнатка была единственной, в которой я ни разу не был за все годы жизни в этой квартире. Если дверь в коридор была открыта, можно было видеть, что все свободное пространство занято какими-то сундуками, чемоданами и узлами – и еще один сундук стоял рядом с дверью в коридоре. Помню, что тянуло из этой норы какой-то специфической кисловатой затхлостью – так не пахла ни одна из комнат нашей коммуналки. Стенка напротив двери была увешана иконами – тетя Шура была не на шутку набожной. Посередине иконостаса – суровый Иисус, рядом и чуть пониже – Богоматерь; вокруг были развешаны большие и малые лики святых. Иногда в коридоре было слышно, как она молилась, – почти так же громко, как и скандалила. В праздники (разумеется, православные, а не советские) она принаряжалась и шла в церковь – несмотря на хрущевские гонения, какие-то церкви еще действовали.

Бóльшую часть своего свободного времени тетя Шура толкалась на кухне, бдительно следя за порядком и соблюдением очереди пользования конфорками, – у себя в комнате ей было скучно. Ее также интересовало, кто и что готовит и вообще покупает, почем брали и где достали. Если кто-то из соседей приобретал то, что «простой человек», по ее разумению, позволить себе не мог, – в пространство летели филиппики о буржуйских замашках «некоторых там», которые «много о себе понимают». С ней старались не связываться, хотя скандал все равно мог вспыхнуть в любой момент и по любому поводу. Чаще всего тетя Шура сцеплялась с моей мамой – женщиной нервной и вспыльчивой. Больше всего тетю Шуру раздражало то, что мама готовила на настоящем сливочном – а не на постном – масле, и готовила с избытком: как у всех блокадников, еда у матери превратилась в навязчивую идею. В какой-то момент мать не выдерживала – и начиналась свара, в которой припоминались все предыдущие разборки. Скандал всегда заканчивался одинаково: тетя Шура сворачивала на излюбленную еврейскую тему и и перечисляла все неискупимые вины евреев перед русским народом – от изготовления мацы на крови христианских младенцев до врачей-убийц. (Тот факт, что после смерти Сталина «дело врачей» закрыли и врачей реабилитировали, был для тети Шуры еще одним подтверждением еврейского заговора и всесилия евреев). В завершение речи тетя Шура выражала искреннее сожаление, что Гитлер не смог закончить свою работу. Ни одна из соседок не вмешивалась: по неписаному правилу, разборки всегда проходили по формуле «один на один», точнее, – «одна на одну». Мужчины, по тому же неписаному правилу, в кухонные скандалы женщин также не вмешивались – иначе жизнь в коммуналке стала бы просто невыносимой.

При упоминании Гитлера мать в бешенстве влетала в комнату, хлопнув дверью, какое-то время продолжала кричать, – потом, остыв, возвращалась к плите, плотно сжав губы, не глядя на торжествующую тетю Шуру.

Лет в шесть я уже вполне понимал, о чем идет речь. Во дворе, где в хорошую погоду я проводил все свободное время, «еврей» было словом оскорбительным – впрочем, не из самых обидных. «Евреем» назывался тот, кто «жидился», то есть жадничал – эти два слова были созвучны и казались однокоренными. Помню, я и сам совершенно естественно мог при случае обозвать «евреем» кого-нибудь из ребят – пока это случайно не услышал Тойвонен и не сообщил отцу. Сосед сам был «нацменом», и национальный вопрос был для него чувствительным.

Со мной провели беседу, в результате которой я узнал, что и я сам, и папа с мамой, и старшая сестра, и мои дяди, тети, двоюродные братья и сестры – все мы евреи. Помню, как ошеломило меня это открытие: быть евреем совсем не хотелось. «И дядя Яша – еврей? И тетя Лиза – еврейка? И тетя Лена?» – переспрашивал я в тайной надежде, что кто-то из них окажется неевреем и мне можно будет каким-то образом к этому присоединиться. Вариантов не оставалось: евреями были решительно все…

Я очень хорошо помню этот разговор – тогда пролегла незримая черта между мной и окружающими.

В той или иной форме такое потрясение пережили, думаю, все мои российские соплеменники. Каждый, взрослея, решал эту проблему по-своему: одни пытались скрыть свое еврейство, уйти от него – иногда радикально; другие, напротив, демонстративно подчеркивали его и бравировали им. Некоторые просто строили вокруг себя защитную стену, создав чисто еврейский круг общения, – они, как правило, уходили потом в сионистское движение или в иудаизм.

Полностью освободиться от ощущения инаковости, стать «таким, как все», – я смог, разумеется, только здесь, в Израиле.

…Очередной скандал между тетей Шурой и моей мамой закончился не по традиционному сценарию. Когда тетя Шура, привычно перечислив все многовековые еврейские преступления, собралась уже перейти к финальному аккорду, – мать опередила ее:

– А раз ты так евреев ненавидишь – что же ты тогда евреям-то молишься? – крикнула она уже предвкушавшей победу тете Шуре. Та осеклась и уставилась на мать непонимающим взглядом.

– Так Иисус же твой – еврей! И Дева Мария – тоже еврейка! – разъяснила мать. – Что, не знала?

Ничего больше мать сказать не успела – тетя Шура бросилась на нее с каким-то звериным воем. По счастью, на кухне были еще соседи – тетю Шуру оттащили; мать, от греха подальше, увели в комнату.

– Не веришь мне – спроси у Натальи Андреевны! – успела крикнуть мать, уходя из кухни.

Наталья Андреевна, спокойная, очень интеллигентная и образованная женщина, – как я сейчас понимаю, из дворян, – была единственной из соседок, которую тетя Шура очень уважала и никогда с ней не ссорилась: она терпеливо помогала малограмотной тете Шуре с прочтением казенных бумаг, написанием писем деревенской родне, снятием показаний со счетчика и консультировала при необходимости какого-либо общения с властью.

В момент скандала Наталья Андреевна тоже была на кухне и подтвердила обезумевшей от маминого кощунства тете Шуре, что да – и Дева Мария, и сын ее Иисус были евреями, и что написавший псалтырь царь Давид, из рода которого происходил Иисус, – тоже еврей. Как, впрочем, и почти все персонажи и Ветхого, и Нового Завета, включая Иоанна Крестителя и всех двенадцать апостолов с Марией Магдалиной, – а не один только Иуда-предатель.

Потрясенная тетя Шура закрылась у себя.

Дня три после этого она практически не выходила из своей комнаты, покидая ее только в случае крайней необходимости; молча приготовив на кухне еду, она немедленно возвращалась. Проходя по коридору, я услышал, как она плачет.

Потом кризис закончился и тетя Шура вернулась к своей обычной жизни – с сидением на кухне и заглядыванием в чужие кастрюли. С моей мамой, правда, она больше не сцеплялась.

В очередной раз, когда я был в коридоре и дверь в ее комнатушку оказалась открыта – тетя Шура несла двумя руками горячую кастрюлю с супом, – я бросил взгляд внутрь. Икон на стенке больше не было – на их месте светлели пустые квадраты незакопченных обоев.

Теперь я понимаю, какую, без преувеличения, драму она пережила тогда и какой экзистенциальный выбор ей пришлось сделать. Мир рухнул: Иисус Христос и Богоматерь-заступница, которой тетя Шура привычно молилась с детства, оказались евреями – и с этим ничего нельзя было поделать. Совсем ничего. А молиться евреям было выше ее сил…

В интернет-дискуссиях о природе антисемитизма я никогда не участвую.

7-08-2016, 06:36

Источник: http://www.gazettco.com

Однажды на даче...


Где-то году в 36-м в подмосковный дом отдыха приехали три белорусских поэта: Янка Купала, Изи Харик и Зелик Аксельрод.

Причем, если Купала - действительно белорус и классик белорусской литературы, то его спутники, хотя и состояли в Союзе писателей Белорусской ССР, происхождения были отнюдь не славянского и стихи писали на родном им языке - идиш. Отдых сразу пошел в правильном направлении, и уже к вечеру третьего дня все взятые с собой деньги волшебным образом превратились в головную боль и гору пустой посуды.

Пришлось поэтам тащиться на почту и давать слезную телеграмму в Минск, чиновнику по фамилии Лесин, ответственному за материальное благосостояние белорусской литературы. Всплеск поэтического вдохновения, усугубленный голодом и похмельем, привел к тому, что телеграмма получилась в стихах и заканчивалась следующим эпохальным двустишием:

Мир без денег тесен,
Гоб рахмонес, Лесин.

Загадочные слова "гоб рахмонес" не составляли никакой загадки ни для Лесина, ни для Купалы, как и для большинства жителей довоенной черты оседлости. В переводе с идиш - это означает "имей сочувствие". Однако составители телеграммы не учли, что в Подмосковье, в отличие от родной Белоруссии, ни языка идиш, ни их самих никто не знает.
Телеграфистка, прочитав бланк телеграммы, сказала "подождите минуточку", исчезла в глубине отделения связи и вскоре вернулась в сопровождении молодого человека в милицейской форме.
Милиционер подошел к растерявшимся писателям и грозно спросил:
- Что за непонятные телеграммы посылаете, граждане?
Может быть, это шифр такой?
Может быть, вы шпионы?
Несмотря на анекдотичность ситуации, неприятности могли последовать более чем серьезные. Страну захлестывала волна шпиономании, и людей, бывало, расстреливали и по более абсурдным поводам. Объяснять про язык идиш тоже не следовало: до борьбы с космополитами было еще далеко, но первые звоночки в виде закрытия еврейских школ уже раздавались. Необходимо было срочно придумать отмазку. И гениальный поэт Купала ее придумал.
- Товарищ, - сказал он милиционеру, - какой шифр, о чем вы? Это же просто подписи. Это наши фамилии в телеграмме. Вот он, - Купала указал на Харика - Гоб, он - на Аксельрода - Рахмонес, ну а я - Лесин. Вот и все.
Милиционер посмотрел на Харика и подозрительно переспросил:
- Гоб?
- Гоб, Гоб, - с готовностью подтвердил тот. - Белорусский писатель Изи Гоб. Аксельрода милиционер не стал даже спрашивать. И так было видно, что фамилия Рахмонес подходит к нему, как хорошо сшитый костюм.

Телеграмма была благополучно отправлена, новоявленные Гоб, Рахмонес и Лесин получили аванс за никогда не изданную книгу, и отдых продолжился. Увы, это был последний случай, когда поэтам удалось обмануть бдительность органов.

Харик был арестован и расстрелян по печально знаменитой 58-й статье в 37-м году, Аксельрод - в 41-м. Купала погиб в 42-м при неясных обстоятельствах: разбился, упав в лестничный пролет гостиницы "Москва". По официальной версии это было самоубийство, но кто ж им верит, официальным версиям...

Коэффициент Гольдмана

Физрук Василий Николаевич Стругураш совсем уже было собрался выключить свет в спортзале и рвануть домой, как вдруг увидел шагающую в его сторону маленькую фигурку и даже застонал от тоски. Физрук тепло относился к школе, ценил свою работу, нежно любил вожатую Иру Савочку и ее пионерскую комнату. Правда, глядеть потом, как пионеры подносят использованные ими горны к губам, он не мог – слегка мутило. Но, в общем и целом, работа была великолепной, непыльной, коньячной. Была бы... если бы не Яша Гольдман. Сей перешедший недавно в девятый класс юноша (а именно он и семенил сейчас через школьный двор навстречу Василию Николаевичу) был чемпионом города по восьми предметам, а в остальных олимпиадах просто не участвовал, не видя соперников. Так что немудрено, что в девятый класс он перешел только с одной "четверкой" – по физкультуре. Стругураш был не злым человеком и понимал, что Гольдман идет на медаль, но ведь даже "четверку" ему натягивали с большим трудом. Король учебы, знавший всё необходимое и много более того, Яша каждую неделю на два часа превращался в посмешище всего класса. Он потел, пробегая пять метров, портил и без того спертый воздух спортзала, выполняя стандартный кувырок, и висел на канате тряпочкой. Что физрук мог ему сказать? Что в школе есть, как минимум, пятнадцать кандидатов на золотую медаль, и десять человек ее наверняка получат, имея пробивных родителей и нормальные фамилии? Что директор школы Корнелиу Ионович мычит от ненависти каждый раз, когда стенгазета восхваляет очередную победу Гольдмана, а не посылать его на эти чертовы олимпиады директор не может, потому что школе для престижа нужны первые места? Но как такое сказать... Стругураш натягивал Яше "четверки", а о большем его никто и не просил.

Гольдман, запыхавшись, пересек школьный двор и поздоровался с учителем. Стругураш неохотно кивнул в ответ и отвел глаза. Смотреть на Яшу было больно: крохотный, щуплый, с клювом, увлекающим лицо слегка вперед. К тому же на лбу Гольдмана ярко, как фонарь, сверкал очередной прыщ, а с носа свисала дежурная капля пота. "Что за уродливый народец!" – промелькнуло в голове физрука, но, как коммунист и интернационалист, он отогнал от себя недостойные мысли.

- Чего тебе, Гольдман? – спросил Стругураш.
- Я хотел поговорить с вами об оценках за нормы ГТО, – заявил Гольдман и протер оправу очков. Неделю назад физрук раздал пресловутые нормы ученикам и предупредил, что за каждый норматив будет выставляться отдельная отметка. О Гольдмане он в тот момент старался не думать. Углубившись в воспоминания, Стругураш не сразу заметил, что Яша что-то с жаром ему объясняет. Пришлось вслушаться:

- ...и легко заметить, что все адаптированные с помощью моего коэффициента критерии я выполняю на "пятерку".
- Мы говорим о "пятерке" по физкультуре? – тупо переспросил физрук.
- Естественно, – ответил крошка-Яша, снова протер оправу очков и шумно втянул в нос свисавшую каплю. Стругураш застыл соляным столбом: сочетание слов "Гольдман" и "пятерка" по физкультуре" в одном предложении было для него если не катахрезой, то, как минимум, оксюмороном, хотя о существовании этих слов он даже не подозревал.

- Но как? – выйдя из транса, прохрипел Василий Николаевич. – Гольдман, я понимаю, что тебе нужна "пятерка" для медали, но ты же и на "троечку" не можешь пробежать.
- Эти нормы - не могу, – с готовностью ответил Яша, – а адаптированные могу. Давайте я еще раз вам объясню, а вы, если что непонятно, переспрашивайте.

Яша достал из потертого портфеля нормативы ГТО и листок бумаги, вырванный из тетради.
- Взгляните, Василий Николаевич, это нормы ГТО для девятых классов. Бег на сто метров, на два километра, прыжки в высоту и в длину с места, штанга и так далее. Правильно? Очень хорошо. Но, Василий Николаевич, эти нормы, безусловно, рассчитаны на габитус среднего девятиклассника.
- На что? – изумился Стругураш.
- Габитус – телосложение, ну, рост, вес, – торопливо объяснил Гольдман, не желая сбиваться с основной мысли. – Теперь взгляните: средний рост мальчиков нашего класса приближается к 170 сантиметрам. Мой же рост не превышает 135 сантиметров, что составляет 80 процентов от среднего роста, или, если вам угодно, коэффициент ноль целых восемь десятых.

Физруку было угодно только одно: уйти домой. Он мало, что понимал в бормотании девятиклассника.
- Я ничего не понимаю, Гольдман, – заорал педагог. – Что ты до меня (тут он вспомнил, что он всё-таки учитель, и добавил) привязался? Я же тебя освободил от бега на два километра по причине отсутствия на секундомере часовой стрелки, чего тебе еще от меня надо?

Яша ласково взял физрука за руку и подвел к стареньким стойкам для прыжков в высоту.
- Давайте вместе установим планку на высоту норматива. У нас метр двадцать, правильно?

Физрук тупо кивнул и поставил планку на нужную высоту. Яша подошел к ней.
- Если я правильно помню, планку можно перескакивать, выполняя то, что я называю "ножницеобразное" движение ногами. Так?
- Так.
- Я могу постараться освоить перекидной стиль Брумеля или фосбери-флоп, но ведь вы требуете именно перескок.
- Ну и что?

Вместо ответа Яша подошел вплотную к планке и посмотрел из-за нее на Стругураша. Планка упиралась прямо в мощный нос Гольдмана.
- Я не могу задирать ноги на уровень носа, – слегка гнусаво оттого, что давил клювом на планку, сказал Яша. – А если бы мог, то поступал бы не в институт, а в "Мулен Руж", на отделение канкана. Но если воспользоваться коэффициентом Гольдмана, то, помножив метр двадцать на восемь десятых, мы получим 96 сантиметров.

Гольдман установил планку на высоту 95 сантиметров и легко перемахнул через нее.
- Понимаете? – радостно сказал он. – Нормативы пишутся для усредненных габитусов. А для исключений должны быть коэффициенты.

Яша взглянул на разметку для прыжков в длину с места.
- Таня Каштанова, – сказал он задумчиво. – Полная дура. Но ноги у нее длиной с меня. Как же вы хотите, чтоб я выполнял ее нормативы? А если мы применим коэффициент Гольдмана...

Физрук прервал лекцию, в глубине души с ужасом сознавая, что в словах Гольдмана кроется какая-то хитрая еврейская логика.
- Ни... (тут он опять вспомнил о лексиконе, подобающем учителю) ...чего ты, Гольдман, не понимаешь! Во-первых, эти нормативы, знаешь, откуда спущены? О-го-го! Менять их никто не позволит! А во-вторых, ты не думай, я не дурак, я всё понимаю. Твой коэффициент – это полная ерунда. Если я возьму, к примеру, стометровку, и норматив, который ты и так не выполняешь, умножу на твои дурацкие ноль восемь ("Пузырь бы сейчас!" – ассоциативно подумал он и сглотнул слюну), то ты в жизни так не пробежишь!

Яша потрясенно уставился на физрука.
- Вы что, серьезно? – спросил он. – Вы действительно не понимаете, что умножать на коэффициент нужно только нормативы, где есть метры и килограммы, а секундные нормативы на него надо делить?

Теперь обалдел Стругураш.
- Почему? – прошептал он.

Гольдман безнадежно махнул рукой.
- Я боялся, что вы не поймете. Ну, поймите тогда другое: серебряные медали за одну "четверку" в аттестате отменили много лет назад, так что мне нужна золотая. Без медали мне не дадут поступить в ВУЗ, где есть военная кафедра. Процентных норм для евреев в СССР еще никто не отменял. Один вступительный предмет при наличии медали я за год мог бы выучить на уровне выпускника МГУ. Четыре предмета – даже я не смогу. А теперь взгляните на меня: долго я проживу в армии с такими физической силой и внешностью? А ведь я бы мог стать не последним специалистом, вы так не думаете? Но вместо этого я сдохну в Афгане, а лечить ваших детей будет Таня Каштанова, чей папа сделает ей и медаль, и поступление в медицинский институт. Вам за своих детей не страшно?

Физруку было страшно, противно, жалко Яшу, но более всего ему хотелось закончить беседу и поскорее забыть о ней. Яша, видимо, прочитал всё это в глазах Стругураша и, не прощаясь, ушел.

Но оказалось, что Яшина мама была не готова потерять сына без боя. Она дошла до Рейгана, и Гольдманы смогли уехать. Тихо и быстро.

...Физрук уже выключал свет в старом, двадцать лет не ремонтированном спортзале, как вдруг увидел здорового мужчину, который, слегка прихрамывая, пересекал школьный двор. Мужчина подошел к Стругурашу и взирая на него с высоты ста восьмидесяти пяти сантиметров, тихо спросил:
- Василий Николаевич?

Физрук подслеповато всматривался в гостя.
- Гольдман? – не веря себе, прошептал он. – Яша?
- Яша, – захохотал гость и заключил Стругураша в объятия.

Потом они сидели в модном ресторане города, в который физрук никогда не заходил по причине полного безденежья, и вспоминали то, что произошло (страшно подумать!) почти четверть века назад. Обменивались информацией об учителях и Яшиных одноклассниках, пили и ели. Яша приехал навестить старые могилы, которые он так и не смог найти – на них захоронили свежих покойников. Василий Николаевич грустно говорил о нищенских зарплатах в "свободной от гнета СССР" стране, о холодных батареях зимой и отсутствующей в кранах воде летом. Гольдман всё больше молчал, отвечал только на прямые вопросы: "Расти начал лет в шестнадцать. За три года вымахал. Хромота – осколок снаряда, ерунда – Ливан. Работаю – да, врачом, как и мечтал". К концу вечера сильно захмелевшего физрука Яша отвез на такси домой и на прощание незаметно сунул старому учителю в карман стодолларовую бумажку и прикрепленную к ней визитную карточку. На карточке на русском языке золочеными буквами было написано "Профессор Яков Гольдман. Специалист в области терапии, кардиологии и эндокринологии. Доктор философии. Заведующий кафедрой внутренних болезней больницы "Хадасса".

Утром мечтавший о бутылке холодного пива Стругураш долго переводил взгляд с визитки на купюру, потом скривился и в первый раз за тридцать лет пожалел, что разучился плакать...



http://www.isrageo.com/2016/08/15/goldmanko/

Интересная история

Тайна рождения. Она не знала своего отца. Ее мать Августа Берендт. Она уверяла свою дочь, что забеременела ею от инженера Оскара Ритшеля, когда служила горничной в его доме. Тогда ей было 20 лет, и она не сомневалась, что инженер
обязательно женится на ней, если увидит, какую милашку она дарит ему.
Оскар Ритшель действительно женился на ней, но сразу же об этом горько пожалел. Он почему-то пугался немигающего взгляда новорожденной. Инженер отказался признать девочку своей дочерью и вскоре развелся с Августой. Позже он говорил, что она произвела на свет дьяволицу.
Полное имя, данное дьяволице при рождении Йоханна Мария Магдалена Берендт. Она родилась в Берлине 11 ноября 1901 года. Девочке повезло, когда ей исполнилось 6 лет. Тогда ее мать вновь вышла замуж. На сей раз ее законным супругом оказался владелец кожевенной фабрики Рихард Фридлендер, еврей по национальности. Он удочерил Магду и относился к ней как к родной дочери. Отчим уделял ей много внимания, не жалел средств на ее занятия музыкой и иностранными языками. Магда искренне привязалась к отчиму, и когда через 10 лет ее мать решила с ним расстаться, приняла фамилию Фридлендер.
Роман гимназистки. В берлинской гимназии у фройляйн Фридлендер произошла встреча, которая могла так изменить ее жизнь, что она никогда бы не стала женой нацистского бонзы. Гимназистке Магде было 13 лет, когда она по уши влюбилась в гимназиста Виктора Арлозорова, ответившего ей тем же чувством. В 1903 году в возрасте 4 лет Виктор вместе с родителями, опасавшимися еврейских погромов, покинул Россию. И для Виктора, и для Магды охватившее их чувство было первой любовью с восторгами и бурными объяснениями, с надеждами и планами на будущее.
Юный Арлозоров, мечтавший о создании еврейского государства в Палестине, очень хотел, чтобы и Магда разделила его идеи. Виктор подарил ей кулон в виде звезды Давида, который она хранила многие годы. Магда Фридлендер и Виктор Арлозоров верили, что никогда не расстанутся, но будущей первой даме Третьего рейха, кроме любви, хотелось еще богатства и славы. А в те годы ее возлюбленный был лишь студентом университета... Правда, подававшим большие надежды. Однако, ждать Магде не хотелось.
Первый брак. Окончив гимназию, Магда продолжила образование в престижном пансионе, расположенном в живописной гористой местности на востоке Германии. Учиться ей было скучновато. И вот однажды...
Она возвращалась поездом из пансиона домой, когда в ее купе вошел импозантный мужчина средних лет. Он не мог не обратить внимания на красивую блондинку с проницательным взглядом, которая без особых церемоний приняла его ухаживания. Да и о каких церемониях могла идти речь, если Магда узнала в вошедшем пассажире Гюнтера Квандта, одного из богатейших людей тогдашней Германии. Он сколотил свое состояние на поставках мундиров войскам кайзера в Первую мировую войну. За несколько месяцев до встречи с Магдой Фридлендер богач овдовел и уже подумывал о новом браке. Свадьбу сыграли в январе 1921 года. Вскоре в семье Квандтов родился сын, которого назвали Харальдом.
Тяготиться браком фрау Квандт стала сразу же после замужества. Богач Квандт на поверку оказался скрягой и домоседом. Единственным светлым пятном в своем первом замужестве будущая первая дама Третьего рейха считала путешествие с супругом по Латинской Америке и поездку в США.
За океаном она успела вскружить голову Герберту Гуверу, племяннику президента США, который предложил Магде немедленно развестись и выйти замуж за него. Но фрау Квандт не пожелала становиться миссис Гувер. Племянник президента ей показался таким же скупердяем и занудой, как и ее муж. Она решила возобновить отношения с Арлозоровым, который к тому времени, блестяще окончив факультет права и экономики Берлинского университета и получив докторскую степень, активно занялся созданием сионистских организаций в европейских странах. Теперь он постоянно жил в Тель-Авиве и звали его уже еврейским именем Хаим, а иногда, припоминая и старое имя, Виктор-Хаим. Арлозоров нередко наезжал в европейские столицы. Одна из активнейших сионистских деятельниц, долгие годы занимавшая пост премьер-министра страны, знаменитая Голда Меир в своих воспоминаниях называла Арлозорова "восходящей звездой еврейской политики 20-х начала 30-х годов XX века".
Магде трудно было забыть широкую натуру Хаима Арлозорова, который для нее всегда оставался просто Виктором. Она помнила его трепетное отношение к ней и стремление исполнить любые ее капризы. Еще будучи фрау Квандт, она раздобыла его адрес в Палестине и написала письмо. Ответ пришел незамедлительно. Начавшуюся было переписку прервал Квандт, имевший привычку вскрывать все письма, приходящие на имя жены. Разгневанный муж, почувствовав себя обманутым, уже готов был подать на развод, но ответный ход сделала Магда. Проявив дьявольскую хитрость, она выкрала многочисленные письма любовниц Квандта, и представив их на судебном процессе, довольно легко выиграла дело. За ней осталась не только роскошная квартира в Берлине и кругленькая сумма в банке, но и право пользования огромным имением бывшего мужа. Квандт понял, что и в самом деле противостоит дьяволице. Решив быть от греха подальше, он передал бывшей жене право распоряжаться значительными средствами.
Магда решила не торопиться с переездом в Палестину. Об этом она и написала Арлозорову, которого для конспирации именовала в письмах "студент Ганс". Оценивая ситуацию, складывающуюся в Германии на рубеже 20 30-х годов прошлого века, Магда решает, что именно на ее родине, в Германии, открываются замечательные перспективы.
Знакомство с Геббельсом. В начале 1930 года принц Август Вильгельм, сын свергнутого кайзера Вильгельма II, привел Магду Квандт в Берлинский дворец спорта на митинг национал-социалистов. Магда еще только входила во дворец, а по окрестностям уже разносился голос партайгеноссе Йозефа Геббельса, вещавшего об опасности еврейского засилья, о варварах славянах, о плутократах американцах, о кознях французов и англичан, "только и мечтающих еще больше унизить Германию и немецкий народ".
Нельзя сказать, что риторика нацистского "златоуста" мгновенно покорила Магду Квандт. Но она видела, с каким одобрением и энтузиазмом воспринимала толпа разглагольствования Геббельса, занимавшего в то время пост столичного главаря, городского партийного бонзы нацистов. Она решила во что бы то ни стало познакомиться с Геббельсом.
Тем не менее, первая встреча ее очень разочаровала. При ближайшем рассмотрении доктор филологии Геббельс оказался хромоногим уродцем небольшого роста, с огромной головой, узкой грудью и немигающим взглядом. Он не шел ни в какое сравнение с красавцем Арлозоровым. Кроме того, Геббельс сразу же принял позу самца, с которым готова переспать любая женщина. Магда знала о многочисленных любовницах берлинского нацистского бонзы, тем не менее, вскоре попала в гипнотическую зависимость от него и призналась матери, что от слов Геббельса ее бросает то в жар, то в холод. "Дьяволица нашла своего дьявола", позже скажут о ней злые языки.
Что же касается "черного златоуста", то Магда его очаровала. После знакомства с ней он сказал своему секретарю только одну фразу: "Потрясающая женщина!". Геббельс взял Магду к себе на работу. Вначале она трудилась в информационном отделе берлинского горкома партии, затем занялась личным архивом своего шефа. 15 февраля 1931 года Геббельс пригласил Магду к себе домой. На следующий день он написал в дневнике: "Вчера приходила Магда Квандт и осталась... Сегодня я живу, как во сне".
Влюбившийся Геббельс решает познакомить Магду с Гитлером. Ее первая встреча с этим человеком состоялась в октябре 1931 года. Она сразу же понравилась нацистскому лидеру. Он называл ее "образцом немецкой женщины, арийская кровь которой высвечивает не только душу, но и тело".
Две невесты. Неожиданно для Магды Гитлер пожелал с ней встретиться снова. Встречи с Гитлером ее будоражили. Она призналась в этом Геббельсу и была удивлена его реакцией - никаких признаков ревности он не проявил. Скорее наоборот, чтобы усилить впечатление от встреч с Гитлером, он дал прочитать Магде свою речь, с которой выступил в городе Цвиккау еще в 1926 году. Эта речь была озаглавлена весьма примечательно "Ленин или Гитлер?". Магде запомнилась такая мысль своего будущего мужа: "Политики, люди, которые делают историю, не появляются случайно. Человек и время связаны сложным образом. Время определяет человека, а человек придает времени его полное значение и важность". Геббельс убедил Магду, что идеи гитлеризма восторжествуют в Германии.
Магда надеялась, что Гитлер сделает ее своей женой. Дьяволица мечтала стать спутницей жизни дьявола, равного которому не было в истории. И действительно, он сказал своему советнику по экономике Отто Вагенеру: "Эта женщина могла бы играть огромную роль в моей жизни". Однажды, расчувствовавшись, нацистский вождь признался в любви к ней, но с пафосом заявил, что его невеста Германия и он обязан служить немецкому народу.
Магда не поняла, почему служение немецкому народу нельзя соединить с браком, но четко уяснила себе, что брак с Геббельсом после прихода к власти нацистов сделает ее первой дамой государства. И когда Геббельс, прозванный за свое физическое уродство "сморщенным германцем", предложил ей руку и сердце, она ему не отказала. Свадьбу решили сыграть в декабре.
Магда знала, что Геббельс получил степень доктора филологии в 25 лет за исследования по истории немецкой драмы. Она читала его стихи и прозу. Но ей стало не по себе, когда в минуту откровения он сознался, что его любимым профессором в Гейдельбергском университете был доктор Фридрих Гундольф, еврей по национальности. Магда поняла, что ее жених не безгрешен и отъявленным антисемитом стал далеко не сразу.
Однажды, Магда осмелилась поинтересоваться у будущего мужа судьбой профессораГундольфа. Геббельс посмотрел на нее своим немигающим взглядом и, взяв менторский тон, сообщил, что доктора Гундольфа выбросили с шестого этажа его квартиры молодчики -штурмовики Грегора Штрассера. А с просьбой об этой услуге к Штрассеру обратился лично он, Йозеф Геббельс.
Расплата за любовь. Любовь любовью, а о своей будущей жене гауляйтер, то есть хозяин Берлина, собрал подробную информацию.
Когда ему доложили об отношениях Магды Квандт и Хаима-Виктора Арлозорова, он только усмехнулся. Доктор Геббельс не скрыл от Магды, что знает о ее связи со "студентом Гансом", которым на самом деле является доктор Арлозоров, видный сионистский деятель.
Ошарашенная Магда не успела сказать и слова, когда Геббельс решил ее "пощадить" и неожиданно сам стал виниться. Он счел полезным рассказать невесте об одном из грешков своей молодости.
Оказывается, в те годы нацист Геббельс был влюблен в еврейскую девушку Анку Штальхерм. Ему долго пришлось бороться со своим чувством, но опять-таки на помощь пришел старина Штрассер...
Магда все поняла. Ее могущественный покровитель и будущий муж сделал очень прозрачный намек. Он желал избавиться от Арлозорова навсегда. Магде совсем не хотелось, чтобы другие решали ее личные проблемы. Тем более такого деликатного свойства одновременно любовного и расового. Будущая фрау Геббельс принялась за дело сама. Перво-наперво написала письмо по известному ей тель-авивскому адресу и пригласила "студента Ганса" в Берлин. Не подозревая о подвохе, доктор Арлозоров примчался в Берлин и угодил в ловушку...
Последняя встреча пока еще Магды Квандт и Хаима-Виктора Арлозорова состоялась 12 августа 1931 года. Специально для этой встречи Магда сняла квартиру на одной из тихих берлинских улочек. Она решила покончить с прошлой жизнью одним махом.
Когда Арлозоров вошел в квартиру, то сразу же увидел наведенный на него пистолет. Не произнося ни слова, Магда выстрелила. Арлозоров в последнее мгновение успел среагировать и отпрянул к стене. Невеста Геббельса выстрелила еще раз и опять промахнулась.
Третий выстрел ей сделать не удалось. Первая любовь Магды, придя в себя, выбил пистолет из ее рук. Затем Хаим-Виктор поднял пистолет с пола и положил его в карман. Магда стояла как вкопанная и смотрела на бывшего возлюбленного таким же немигающим взглядом, каким еще недавно смотрел на нее доктор Геббельс.
Побег. Магда была уверена, что Арлозорову уйти не удастся. Она предупредила гауляйтера Берлина о часе и месте своей встречи со "студентом Гансом". И агенты Геббельса действительно поджидали Арлозорова на выходе из подъезда. Но, услышав выстрелы, эти люди расслабились, ибо решили, что со "студентом Гансом" покончено. Арлозоров же, наоборот, только теперь понял, в какую передрягу угодил. Покинув квартиру, в которую его заманила бывшая возлюбленная, он, опасаясь засады, на всякий случай не спустился вниз по лестнице, а поднялся на самый верх. Через чердак он перешел в другой подъезд и только там спустился и вышел на улицу.
Его предусмотрительность не была излишней. Он был замечен, когда уже покидал небольшой дворик, примыкавший к тому злополучному дому, в который его заманили. Люди Геббельса стали кричать, требуя остановиться. Они побежали за ним. Чтобы выбраться из этой передряги, Арлозорову пришлось начать отстреливаться из пистолета, который он отнял у Магды. Ему повезло, он скрылся и через несколько дней перешел немецко-французскую границу. Затем, добравшись до Италии, сел в Неаполе на пароход и отправился в Палестину.
Убийство как свадебный подарок. 19 декабря 1931 года Магда и "сморщенный германец" поженились. Шафером на свадьбе был Гитлер. Магда всегда утверждала, что для нее фюрер "вечная любовь". Она говорила: "Я люблю своего мужа, но моя любовь к Гитлеру сильнее, для него я готова пожертвовать жизнью. Только когда я поняла, что он не может любить никакую женщину, я дала согласие на брак с доктором Геббельсом, так как теперь я могу быть ближе к фюреру". Герберт Деринг, управляющий домом Гитлера в Бергхофе, часто видел Магду Геббельс в гостях у Гитлера. В своих воспоминаниях он утверждал, что "фрау Геббельс с удовольствием поменяла бы своего мужа на Гитлера, и такую надежду она никогда не теряла".
Однако свадебное торжество Магды и "черного златоуста" едва не испортил 11-летний Харальд Квандт, сын невесты от первого брака. Он неожиданно разрыдался, когда Гитлер погладил его по голове. А Геббельс, желая сделать Магде приятное, сообщил, что скоро она о "студенте Гансе" услышит в последний раз. Вероятно, он полагал, что делает новоявленной фрау Геббельс роскошный "свадебный подарок".
Шел 1933 год. Немцам стало известно, что Арлозоров возвращается из Европы домой 14 июня. В шесть утра того дня его жена Сима (с которой, к слову, он познакомился в Германии) встретила его на железнодорожной станции в городе Реховот, недалеко от Тель-Авива. Она просто вошла в вагон, в котором ехал Хаим, и затем уже вместе они добрались до Тель-Авива. Радость встречи после долгой разлуки притупила бдительность супругов. Они не заметили, как на той же станции Реховот вслед за Симой в вагон вошли трое мужчин и расположились в соседнем купе. С той минуты Хаим-Виктор был обречен.
Для отвода глаз прибывшая из Германии опергруппа убийц была снабжена фальшивыми документами. Согласно им, на территорию подмандатной Палестины, где после Первой мировой войны властвовали англичане, прибыли историки и археологи, разыскивающие могилы тамплиеров монахов рыцарского ордена.
Сменяя друг друга, гестаповские агенты следили за супругами Арлозоровыми два дня. Удобный случай для покушения представился вечером 16 июня, когда Хаим-Виктор и Сима прогуливались по не очень людной в те дни и в тот час тель-авивской набережной. Супруги, взявшись за руки, брели в сторону Яффы, населенной арабами, и не могли себе представить, что через несколько минут одному из них суждено будет уйти из жизни навсегда.
...Тель-авивская набережная плавно перешла в пустынный пляж. Арлозоровы продолжили путь. Позже Сима расскажет в полицейском участке Тель-Авива, что, когда их обогнали двое мужчин, они повернули назад. Обернувшись через секунду, она заметила, что эти же мужчины вновь следуют за ними. Незнакомцы опять их обогнали, но неожиданно остановились, оставаясь спиной по отношению к шедшей на сближение с ними четой Арлозоровых. Вдруг один из мужчин резко обернулся, и Сима увидела в его руке револьвер. Она инстинктивно схватила мужа за руку, но тот уже начал оседать. Две пули попали Хаиму-Виктору в живот. Убийцам удалось скрыться...
Голос свыше. Несмотря на то что Хаим-Виктор Арлозоров был убит, доктор Геббельс все-таки ошибся. "Студент Ганс" не ушел навсегда из памяти его жены. Магда не могла забыть любовь, которую она же и предала. До последних дней своей жизни первая дама Третьего рейха слышала голос еврея, которого вместе с мужем они ненавидели.
Магда с ужасом рассказывала Геббельсу, что во снах к ней часто является Арлозоров. Он всегда ей что-то говорил. Она явственно различала интонацию, но слова разбирала редко. Однажды "студент Ганс" подошел к ней во сне очень близко, но потом исчез, и вместо него она увидела своего отчима Рихарда Фридлендера...
Приходу во сне отчима она не удивилась. Накануне она не пустила его на порог своего дома, и это случилось наяву! Рихард Фридлендер пришел к ней, потому что его семья умирала от голода. Шел 1938 год. Бывший фабрикант и бывший офицер германской армии, дважды раненный в Первую мировую войну, был давно разорен. Некоторое время он работал помощником официанта в кафе при Берлинском зоопарке, но после погромов, которые произошли с 9 на 10 ноября 1938 года и позже были названы "Хрустальной ночью", евреев повсеместно увольняли. Наивный Фридлендер попытался разжалобить свою любимую падчерицу. Вскоре он горько пожалел, что напомнил ей о себе. Чувство жалости дьяволице не было знакомо. Ее мужу, всесильному гауляйтеру Берлина, не стоило особых усилий отыскать Фридлендера и отправить его прямиком в газовую камеру концлагеря Бухенвальд.
...Магда удивлялась, что во снах Арлозоров не корил ее за коварство и предательство. Он просто надеялся встретиться с ней взглядом. Но она всегда отводила глаза. В попытке разгадать сны, в которых она видела свою первую любовь, Магда обратилась к известной в Берлине составительнице сонников. Та женщина, узнав суть дела, побледнела, а потом расплакалась. Магда в резкой форме потребовала объяснений. Но составительница сонников дрожала от страха. Она знала, что перед ней первая дама Третьего рейха, и тем не менее долго не могла взять себя в руки.
Наконец, немного успокоившись, разгадчица снов, глядя не на Магду, а куда-то в пол, начала говорить: "Господин, который снится фрау Геббельс, считает, что она предает тех, кто ее любит". Затем женщина надолго замолчала. Усилием воли оторвав взгляд от пола, эта женщина выдохнула только одно слово: "Дети!". "Что дети?", с беспокойством спросила Магда, но составительница сонников опять уставилась в пол и замолчала. Фрау Геббельс возненавидела ее, чтобы опровергнуть разгадку, попросила мужа отправить слишком далеко зашедшую разгадчицу в концлагерь. За день до своей смерти Магда вспомнила и эту несчастную женщину...
Детоубийца. ...В ночь с 30 апреля на 1 мая 1945 года супруги Геббельс не сомкнули глаз. Они уже несколько дней обитали в гитлеровском бункере под Рейхстагом. 24 апреля доктор Геббельс поставил свою подпись в качестве свидетеля под политическим завещанием Гитлера. Геббельс отказался выполнить последний приказ фюрера покинуть бункер и возглавить новое правительство Германии. Гитлер и его новоиспеченная жена Ева Браун покончили с собой в последний день апреля. Супруги Геббельс решили последовать за ними. Но Магда не хотела уходить из жизни без своих шестерых детей.
Поначалу даже Геббельс пытался возражать. Его поддерживали все женщины, еще остававшиеся в бункере. Секретарша Гитлера, медсестры, горничная Евы Браун и служанка самой Магды на коленях умоляли не убивать детей. Обещали увезти, спрятать, скрыть имена и фамилии. Знаменитая летчица, любимица Гитлера Ханна Райч клялась, что сумеет прорваться на север Германии и спасти детей Геббельсов. Но дьяволица оставалась непреклонной.
Перед сном Магда дала детям яд и для перестраховки попросила врача сделать спящим смертельные уколы.
"Душечка рейха" Магда Геббельс с семьей.
Затем она села писать прощальное письмо сыну Харальду Квандту. Первая дама Третьего рейха заклинала его оставаться верным нацистской идее. Ей не было известно, что майор Харальд Квандт уже давно находится в английском плену в Северной Африке.
Дочь Харальда Квандта Колин прошла ортодоксальный гиюр и стала правоверной еврейкой. Почти 30 лет назад она вышла замуж за еврея и живет с ним в счастливом браке в Гамбурге. Их сын переехал в Израиль. Отслужив в израильской армии и окончив военное училище, он стал кадровым военным, защитником еврейского государства. Как его зовут? Конечно же, Хаим. Ведь "хаим" в переводе с иврита означает "жизнь".
Rezume.Ru

Во саду ли, в огороде.
Если кто думает, что это пишет землепашец, то нет, я обычный технарь. Но, всем свежи в памяти счастливые советские времена, когда без подспорья не проживёшь и коммунизма не построишь.
Я уже как то писал, что мы обзавелись дачей. Купили мы её за бесценок, тогда ещё 250 Д М. Это был дырявый домик, сквозь дыры в досках кошка могла пройти не пригибаясь. В то время ещё были Schrot-ы (выбросы) , и я перетащил стенки от шкафов с двойным запасом. Но это не синдром Плюшкина, а для того, чтобы использовать обработанные торцы досок при монтаже. Покрасил и уже лет 15 стоит.
Как нормальные советские люди, мы сразу посадили для пробы ведро картошки, клубнику, лук, чеснок и ещё что-то. Но, когда мы убедились, что и картофель, и клубника появляются в магазинах с момента их открытия, и так круглый год, энтузиазм у нас пропал.
Большинство немцев, кроме цветов на дачах ничего не выращивают, если только декоративные деревца. Вокруг соседи - немцы, и я своими шумными работами немного нарушаю их покой. Часть дачного участка я превратил в  мастерскую по ремонту металлических, бетонных и деревянных изделий.
Если о   соседях, так у меня с ними хорошие отношения: кроме guten Morgen и Tschus я с ними практически не общаюсь. Правда, был один забавный эпизод. Сосед, некий Dieter Bаchmann поинтересовался, как и на что мы живём? Я сказал, что на социальную помощь в таком-то размере.
- На одного?
- Нет, на двоих с женой.
Он на меня посмотрел, как на шутника, и поплёлся к своему домику. Через некоторое время он бодро подошёл и торжественно произнёс:
- Мы с женой решили каждый месяц вам помогать.
Я сразу опешил, но тут же  успокоил и поблагодарил его, что нам на жизнь вполне хватает, мы не голодаем и даже выглядим довольно упитанно.
Так что же растёт в нашем саду-огороде? Несколько видов кустарников  разной ягоды, яблони, сливы, черешня и виноград. Из синего я даже давлю вино, остальным кормимся мы и птицы. Разумеется, что и цветы имеются, и даже розы. Груши не уживаются,  они болеют грибком и их посрезали все, у кого они росли.
Ягоду от кустарников можно есть, а можно хранить в морозилке, чтобы круглый год, добавив яблоки,  варить компоты. Это гораздо полезнее, чем пить покупные соки.
Каждому садоводу известно, как выращивать виноград, но я напишу для новичков. Проще всего купить готовый, но я каждый год прикапываю ветвь осенью, и за лето она вырастает в готовый черенок с собственной корневой системой, который можно пересадить. Можно отрезать ветку от другого винограда, поместить в банку с водой пока на улице холодно, а потом прикопать пару почек в землю, но желательно корневую систему  располагать к Югу. Это будет дольше, чем готовый черенок, но садоводам, как и рыбакам терпения не занимать. Не нужно давать винограду разрастаться на два-три метра, иначе он зачахнет. А лучше всего запросить в Интернете и там подробно об этом напишут и даже покажут видеоролик.
На одной из заброшенных фабрик наткнулся на оконные рамы, которые плавали  в погребе. Вытащил их на свет божий, высушил, привёл в порядок и соорудил парник для помидоров. При этом я не строил из бетона  никакого фундамента, вкопал 2-х дюймовые трубы  и к ним прикрепил рамы. Второй парник для огурцов я сделал из толстой плёнки 0, 8 мм. Из тонкого алюминия, который служил обечайкой на теплопроводе, я соорудил рамы и вставил в рамки квадраты плёнки.  Едим биопродукты  и радуемся жизни.
Кому это интересно, то за землю, воду и свет нужно платить свыше 100 €, как и за все удовольствия в Германии.
Как в анекдоте: Купил машину, дачу, фруктовые деревья. Купил и привёз землю и навоз. Теперь имею бесплатные овощи и фрукты.

Французский еврей

Моя жена в школе учила до 7-го класса французский язык. Кому- то в голову пришла такая идея. Может Фидель с Хрущёвым так решили за бутылочкой. В маштехникуме французского не было и она перешла на английский. Но при поступлении в институт нужно было учить иностранный, и она выбрала всё же французский. Конечно, она его малость подзабыла, и ей необходимо было поработать с репетитором.

Вот тогда ей посоветовали обратиться к коренному французу Фридману Морису Давыдовичу, который проживал в Бердичеве.

Его биография была довольно занятная. Ещё до войны он закончил в Париже университет и был лингвистом. Он знал несколько языков и преуспел бы  в карьере если бы не война.

Я уж не помню, в каких войсках он воевал, или вообще успел повоевать, но вскоре его команда попала в плен и Фридман оказался в концлагере. Лагерь был для военнопленных, может там не так издевались над узниками, как в Союзе, но Морис там заработал туберкулёз ноги и всю жизнь прихрамывал.

Когда в конце войны лагерь освободили англичане, Фридман стал искать свою родню, но безуспешно. Поскольку англичане  освободили лагерь, то каким-то образом он жил некоторое время в Англии. Английский он изучал в Париже, а здесь практически закрепил язык. Пытался навести справки о своих родных, но толком никто не мог ничего сказать.

Из Франции ему сообщили, что в 1938 году его родные эмигрировали в Польшу. В Польше  он тоже не нашёл следов своей родни и внятного ответа тоже не последовало. Ему сообщили, что вероятнее всего ему дадут справку о его родных в Москве.

Добравшись до столицы он тоже не смог получить сведения о своей семье. Попался такой чиновник, который посоветовал ему ехать искать своих родных в Бердичев, мол все  евреи уехали туда.

Наверное, сразу после войны проезд в поездах был бесплатный, я уж не знаю, но в Бердичев Фридман всё же попал.

Как ни странно, но русский язык он не знал, только несколько дежурных фраз. В милиции ему дали несколько адресов с фамилией Фридман, но ни одна из них роднёй ему не была.

Положение было плачевным: без языка, без жилья и денег, диплом его никто не признавал и на работу не брали. В послевоенное время к иностранцам относились вообще предвзято. Ему презрительно бросали, - заморская крыса.

Ему ничего не оставалось, как просить милостыню и как-то существовать. Морис ходил по квартирам и просил подаяние или какую нибудь старую  одежду. По чистой случайности он постучал в квартиру учителей Митгарц. Хозяин читал  немецкий язык, а его жена Роза была учителем начальных классов. Хозяева сразу увидели в нём интеллигентного человека, а когда они узнали, что он владеет немецким языком, то приняли соучастие в его судьбе. Позже этот учитель  стажировался у Фридмана немецкому языку.

В подъезде под лестницей проходила труба отопления, там и соорудили ему подобие будки, в которой можно было сидеть и даже спать на топчане из досок. Время было голодное, и прокормить  ещё один рот было проблемно.

С помощью этих учителей, Фридман занимался репетиторством английского и немецкого языка с детьми. Этим он зарабатывал гроши на существование.

Спустя какое-то время учителя предложили ему познакомиться с одинокой учительницей.  Она была хорошей женщиной, правда немного старше  Мориса. Но у неё была однокомнатная квартира и ей мужчина в доме был совсем не в тягость.

Вскоре они поженились и часто встречались с коллегами-учителями. Новые друзья стали думать, как Фридману помочь с образованием. Достать бланк аттестата зрелости, заполнить его и поставить нужные печати учителям не составляло труда.

И вот, Морис Давыдович подал этот аттестат в житомирский педагогический институт.

На первом уроке учительница поинтересовалась, кто учил иностранные языки и где? Каково же было удивление молодой учительницы, когда  Фридман ей сказал, что учился в Париже. Уж не помню, к какому согласию они пришли, и посещал ли Морис вообще уроки иностранного, но он успешно окончил институт и получил работу.

Жизнь наладилась. У них родилась дочка, была стабильная работа, но тоска по родине не проходила.

Вот, в это время моя жена с ним и занималась французским. Я её вечером забирал, мы нередко  пили чаёк у них и даже сдружились. Морис Давыдович не брал деньги за уроки французского. Он  даже сказал, что ей французский вообще не нужен, он в Союзе не был востребован, и даже предложил писать за неё работы.

Больная нога время от времени воспалялась и он вынужден был часто ложиться в госпиталь. А чтобы не терять время, выучивал там очередной иностранный язык. Жена спросила его:

- На каком языке Вы думаете?

- На каком говорю, на том и думаю, но сны мне снятся только на французском.

Бывало он говорил сразу на нескольких языках, когда складывались обстоятельства.

В то время вести переписку с иными державами  запрещалось, но Фридман какими-то окольными путями ухитрялся наводить справки в поисках своих родных. Ведь он был уже вполне востребован. Как лингвиста, его часто приглашали на симпозиумы или на встречу с иностранцами в Москву. Он уже в совершенстве владел 18-ю языками. Таким образом он и находил возможность передавать свои весточки на родину.

Неожиданно Фридмана вызвали в КГБ. Ему сказали, что его разыскивает родная сестра из Парижа, и желает приехать к нему в гости. Но, была  маленькая проблемка. На время визита его сестры, он должен переехать временно в 3-х комнатную квартиру.

Морис Давыдович был так счастлив, что сразу и не понял, что от него хотят. Через какое-то время он пришёл в себя и сник.

- Нет, я не могу обманывать свою родную сестру, и на временное  жилье не согласен.

Крутые работники органов с ним церемониться не стали, и его сестре отказали в визе.

Фридман был в отчаянии и не знал, ругать ли  себя и как поступить дальше.

Но, его сестра была каким-то высокопоставленным работником профсоюза и легко решила эту проблему. Она своих детей отправила в «Артек», передала брату когда она там будет и как им встретиться.

Даже невозможно представить его радость и их встречу. Он этим жил много лет, и мечта сбылась.

Вскоре Фридманы переехали в Житомир, там ему предложили более престижную работу в пединституте и квартиру, и мы утратили с ними связь.

У четы Митгарц, которые тогда приняли участие в судьбе Фридмана тоже была дочка Полина. Она выросла и под влиянием учителя выбрала изучение французского языка. Закончила ВУЗ и преподавала в школе. Фридман её неплохо подготовил, т. к. её приглашали в Москву для встречи гостей из Франции.

А, когда открыли границы,  Морис Давыдович всё же поехал на ПМЖ в Париж.

Спустя много лет мы встретились с этой Полиной, и она рассказала, что следила за жизнью Фридмана, она и у гостей о нём справлялась, да и сама была в Париже.  К сожалению, он долго не был на родине, и это отложило отрицательный отпечаток на его судьбе. То ли он не смог найти работу по душе, то ли друзей, я не помню, но жизнь у него там не сложилась, как он мечтал.

Если Полина наткнётся на эту заметку, она может многое дополнить.



--
Алексей Тесенгольц

Прошу прощения, цитата «Может Фидель с Хрущёвым так решили за бутылочкой» не верная. Моя дочка   учила в школе испанский язык, вот я и напутал даты. А в 50-х годах во Франции  был генерал Шарль де Голль, если для кого-то это важно.

Белорусская Массада.

http://www.novayagazeta.ru/society/74381.html?print=1

Жванецкий о Шаинском

Я дружил со многими прекрасными композиторами, такими, как мой друг Ян Френкель, очаровательный Валерий Зубков и многими другими. Сейчас я хочу рассказать одну историю о Владимире Шаинском.

12 апреля, в день космонавтики Шаинский, Зубков и я выступали для космонавтов, а после концерта генерал — полковник Каманин увез нас на банкет.

На банкете также присутствовали другие высшие военные чины; особенно мне запомнился дважды герой Советского Союза летчик-испытатель в звании генерал-майора.

Обаятельный интеллигентный человек с прекрасным русским языком, он рассказывал забавные истории из жизни испытателей, коснулся Шестидневной войны, высоко отозвался о мастерстве израильских летчиков, посетовал, что советским летчикам пришлось воевать далеко от родины, и многие из них были сбиты на арабо-израильском фронте..

Неожиданно встал подвыпивший Шаинский:

— Нечего у нас летать! Будете летать — будем сбивать!

Генерал слегка оторопел от этого неожиданного заявления, но спокойно сказал:

— Мы не выбираем. Согласно присяге, мы подчиняемся приказу…

— Нас, — перебил Шаинский, подчеркивая слово «нас» — ваш приказ не интересует. Летайте где хотите, но к нам мы лезть не позволим.

— Мы — военные люди, — пытался объяснить летчик, — и летим туда, куда нас посылает командование, но Шаинский гнул свое:

— У нас вы не разлетаетесь — будем сбивать. Мы отобьем охоту воевать против нашего государства! А еще раз полезете — будем уничтожать прямо на советских аэродромах.

Мы с Зубковым слушали нашего обычно тихого очаровательного, а тут вдруг разгулявшегося, Шаинского одновременно с восхищением и ужасом. В душе мы были с ним согласны, но, как говорят одесситы — нашел время и место. Он наговорил примерно на 25 лет каторги, а наш срок, как слушавших и не возражавших, тянул лет на десять.

Что самое удивительное, ни один из присутствующих не поспешил выступить с фальшиво-патриотическим заявлением, доказывающим его любовь к советской власти; наоборот, они даже как бы сочувственно отнеслись к сказанному Шаинским.

— Я прекрасно понимаю вашу позицию, — сказал Каманин, — но меня немного удивляет тот факт, что вы написали такое количество прекрасных русских песен, а живете мыслями и чувствами Израиля.

— Все мои песни — еврейские, — заявил Шаинский. Это переделанные под якобы русские песни кадиши. Смотрите, — сел за рояль и начал играть сначала свои песни, а потом соответствующие им еврейские молитвы, подробно объясняя, как он их подгонял под русский колорит! Вечер закончился всеобщим повальным хохотом.

http://isralove.org/load/13-1-0-639?utm_source=top_em

Писатель Теодор Гладков о Высоцком.

— Хочу сразу предупредить, — решительно начинает Теодор Кириллович, — ни одной рюмки водки я с Высоцким не выпил, другом ему не был, но соседствовали мы довольно близко и были на ты. …Квартиры Высоцкого и Гладкого разделяет общая стена — и по ту, и по другую стороны располагаются гостиные. — Теодор Кириллович, наверняка Высоцкий доставлял вам много беспокойства — пение, компании… — Было и шумно, и беспокойно. Но мы с женой терпели, потому что понимали, что это не пустое бренчание. Нас он еще берег, и свои компании в гостиную не водил. Собирались в основном на кухне. И тут уж доставалось другому нашему соседу — Евсею Мазо, известнейшему урологу. Его супруга просто плакала: «Ночами едва удерживаю мужа, он грозит: сейчас пойду и набью Володьке морду...» Володя недопонимал, что у человека утром операции. Когда из лифтов ночью вываливались компании Высоцкого (на каблучищах), стены содрогались. Однажды моя жена взмолилась, и его гости на какое-то время стали ходить на цыпочках.

Но мы ведь сами были молоды и любили Володино творчество. Однажды прихожу домой и застаю жену с банкой у стены (смеется): оказывается, к Володе пришли музыканты из оркестра Гараняна — они так красиво репетировали, что Марита не удержалась... Еще помню смешной случай, когда к нам в квартиру ворвался возмущенный Высокий. Я был в командировке, а Марите пришло в голову повесить книжные полки и она принялась работать дрелью. Володиному негодованию не было предела: «Сейчас «Место встречи» по телеку начинается, я серию должен посмотреть, а ты шумишь!..» Моя жена невозмутимо ответила: «Фильм начнется через две минуты, я сама его буду смотреть». И от абсурдности ситуации (не мы, а Высоцкий жаловался на шум!) оба расхохотались... — А вы помните первое свое впечатление от Высоцкого? — Наш дом — кооперативный, организован был как дом художников-графиков. По идее только они здесь и должны были жить. Но кооператив стал расширяться, появились актеры, врачи… Никита Михалков, Андрон Кончаловский, Лена Коренева, Александр Митта, дочь Петра Алейникова… Не помню, когда точно появился здесь Высоцкий… Он уже пребывал в солидном статусе: ему одному дали 3-комнатную квартиру. Не могу сказать, что я был страшно вдохновлен таким соседством — я тогда дружил с Булатом Окуджавой, а творчество Высоцкого меня не особо интересовало. Самое смешное: Володя играл в театре на Таганке шесть ролей в спектакле по книге Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир». А у меня вышла книга в серии ЖЗЛ о Джоне Риде, которой театр активно пользовался. Но Володя совсем не ассоциировал своего соседа с автором книги… Но скоро все изменилось, и наши отношения потеплели. — Правда, что, несмотря на внешнюю простоту и открытость, Высоцкий не терпел панибратства? — Высоцкий всегда знал себе цену. Как-то один из жильцов нашего дома подошел к Володе и сказал: «У моей жены день рождения. Зайди, попой». Володя сказал: «Хорошо, зайду». Вышли из подъезда, сосед продолжил: «Я тебе хорошо заплачу…» И тут Володя срывает с земли тяжеленную гипсовую урну и надевает ему на голову… Володя очень хорошо осознавал, кто он такой. Да и как было не осознать? Мы с женой часто ходили на его выступления. Никогда не забуду концерт в ДК Бауманского института. Что творилось в зале, трудно описать: люди висели чуть ли не на люстрах… Высоцкий беспрерывно бисировал, и он поставил нас с женой в неловкое положение, сказав: « Я бы вам еще спел, но тут сидят мои соседи, которым я та-а-ак надоел». Весь зал повернулся в нашу сторону и окатил ненавидящим взглядом
А на его «Гамлета» мечтали попасть все мало-мальски думающие люди. И знаете почему? Потому что не в пример другим «геисто-рефлексирующим» актерам-гамлетам Володя играл настоящего мужика. У Шекспира ведь как написано? Гамлет — первый в Дании воин. Вот Володя такого и играл резкого, страстного, отчаянно мужественного человека… И тем не менее, несмотря на всю свою бешеную популярность, Володя переживал настоящую трагедию творца. Его мучило, что его не признавал Союз писателей. Ему безумно хотелось печататься. Популярность актерская довольно обыденна. Высоцкий был популярен чуть более, чем Золотухин, Смехов…. А популярность писательская — совсем другое дело… Ее Высоцкий так и не ощутил. — В каком графике он жил? — Интересно было наблюдать за ним сначала утром и потом вечером. Утром Высоцкий буквально вылетал из квартиры и нервно притоптывал в ожидании лифта, дверца только открывалась — он тут же в нее нырял. Был стремительным и легким. А вечером буквально вываливался из лифта и еле добредал до своей двери — такая была усталость! Мы с женой иногда заходили после концертов к нему за кулисы — он без сил лежал, навалившись на столик, весь мокрый. Володя бы долго не протянул в таком ритме — даже если бы в его жизни не было бы алкоголя и наркотиков. — Вы сразу поняли, что Высоцкий наркозависим? — Что вы! В те годы большинство людей о существовании наркотиков знали из книжек о Cеребряном веке. У нас во дворе росла огромная конопля — никто на нее даже не смотрел… Все это казалось атрибутами декаданса… Поэтому мы не сразу поняли, что с Володей происходит. Он, кстати, очень этого стеснялся и не хотел, чтобы правда выплыла наружу. А потом уже перестал таиться… Моя жена входила в его квартиру, а там валялись шприцы…. Квартира уже и не закрывалась — так все было запущено… У меня своя версия, почему Володя подцепил эту заразу. Он жил в чудовищном ритме — концерты, спектакли… Уставал дико, а хотел успеть многое… Пять чашек кофе за ночь — не помогало. Однажды ему кто-то дал попробовать укол, «который продлевает активное состояние». Он как человек любознательный попробовал. Помогло! Он даже потом хвастал Марине (Влади, жена Высоцкого. — Прим. ред.): «Теперь все будет хорошо, у меня появились силы…» Она не придала этому значения. А потом наступила зависимость. — Вы заставали его в период, когда ему физически было плохо? — Всякое бывало: и с подоконника снимал, и чертей вместе «отгоняли»… Не хочу об этом говорить. Я много ездил в тот период в командировки в горячие точки… За Володей приглядывала моя жена Марита. Иногда дежурила возле него, выводила из запоев. Марита знала, что алкоголикам нельзя резко завязывать: надо постепенно уменьшать дозу спиртного. И когда Володя звонил к ней в дверь с просьбой «налей», она говорила: «Налью рюмочку, если только поешь…» У него в таком состоянии тремор был дикий: челюсти ходуном ходили, жевать не мог. Жена процеживала через сито суп, добавляла сметану и давала Володе. У него все внутри было обожжено, глотать больно, но Марита настаивала, понимая, что организму требуется хоть какая-та питательная среда. Следом заваривала крепкий чай с пятью-шестью ложками сахара, яблоками, лимоном… Володя покорно выпивал… А вот как выводить из состояния наркотического опьянения, никто из нас не знал.
vysotsky04

Однажды жена застала Володю совсем уж в жутком состоянии. Он был почти без сознания, весь мокрый, его колотило, только шептал: «Достань, достань...» Потом вдруг открыл на мгновение глаза и ясно так говорит: «Запомни номер телефона…» — «А что сказать?» — «Там поймут». Очевидно, это был номер людей, которые доставали ему наркотики. Но жена никому не стала звонить. — Я знаю, что вам очень не нравилась компания, с которой в последние годы водил дружбу Высоцкий. Почему? — Его беда — его окружение. У Высоцкого были порядочные друзья: Владимир Качан, Володя Акимов, поэт-песенник Игорь Кохановский, внешне очень похожий на Володю. С Севой Абдуловым были нежнейшие отношения с детства. Высоцкий умел дружить. Как-то Сева попал в аварию, стала исчезала память… Его перестали приглашать в проекты, он начал погибать. Высоцкий бросился спасать друга. Включал его выступления в свои концертные программы, выхлопотал ему роль в фильме «Место встречи изменить нельзя»… Не могу не сказать и о порядочнейшем человеке Вадиме Туманове — именно он оплачивал все поминки по Володе, а собирались-то сотни человек. Туманов построил в Магадане дом, все время звал Володю: приезжай, отдохни... Но были в Володином окружении и мерзавцы, которые зарабатывали на нем и подталкивали его к смерти. Откуда в Высоцком была эта всеядность в дружбе, ведь он был умным человеком?.. У него было странное представление: если кто-то ему сделал хоть что-то хорошее, Володя чувствовал себя обязанным и «назначал» этого человека другом. Эти люди тащили в дом к Володе еще пару приятелей… Выпить «с самим Высоцким» — для многих это был вопрос даже не престижа, а всей жизни. Так образовывалась толпа… Всегда с неприязнью вспоминаю Володиного импресарио, которому Высоцкий кричал: «Ты скоро мне ноги переставлять будешь — по два-три концерта заявляешь!»; фельдшера Игорька, который всегда готов был «уколоть» Володю; еще одного типа — «основателя школы восточных единоборств», ходил тут все время с нунчаками; Эдика Володарского… Володя мечтал построить дом в Подмосковье. С Володарским его и построили, а тот его развалил… — С Высоцким легко было дружить? — Володя был неоднозначным человеком. Он бывал вспыльчивым, резким. Особенно в последние годы, когда организм начал уже разваливаться. Нетерпим ко многим и ко многому. Он понял свое значение. Обижал, но только… никто на него не обижался. У Володи была любопытная черточка (смеется): даст взаймы человеку 100 рублей — и забудет. А за трешку, если она ему вдруг понадобилась, а негде взять, мог погром устроить… — Что представлял собой его быт? — Володя любил красиво и модно одеваться, имел две машины — «Мерседес» и BMW, которые неоднократно бил. А вот домашнего очага у него никогда не было. Спал на огромном матрасе, водруженном на ножки. На нем потом и лежал мертвым — в костюме Гамлета… Из приличного обихода был лишь старинный резной комод, на котором стояло распятие… Все уже давно вывезено из этой квартиры… Помню, как Володя взялся за ремонт темной комнаты — хотел построить сауну. Выяснилось, что по техническим причинам это невозможно. Тогда он загорелся идеей сделать вместо нее станок и зеркала — и заниматься там, растягиваться. Володя ведь физическую силу имел и гибкость невероятные и, несмотря на невысокий рост, сложен был прекрасно: крепкий торс, сильные руки…
Но воплотить свои замыслы так и не успел… Когда его не стало, его мама Нина Максимовна сказала моей жене: «Приди, посмотри, что у Володи из твоей посуды осталось». На кухне были тарелки из столовой №27, каких-то ресторанов… Быт в его жизни был совсем не организован. — Почему же его женщины не создали ему комфорта — та же Марина Влади? — Марина бывала тут наездами. Человек она жертвенный, много для Володи сделавший. Большая труженица — она в 17 лет уже построила себе дом... Когда приезжала, отсекала компании, особенно пьющих товарищей. Сажала Володю на аппарат по очистке крови… Ходила на рынок, готовила…

В жизни она носила оптические очки и, бывало, выглядела серенькой мышкой. Помню смешной случай. Пошла Марина на Тишинский рынок покупать картошку, возвращается — хохочет: «Представляете, сейчас услышала, как мне в спину торговец говорит: «Смотрите на эту — под Марину Влади косит…» Из другой страны сюда не наездишься — во Франции у Марины росли трое сыновей, им тоже надо было уделять внимание. Младший Петька, правда, приезжал в Москву. Володю обожал, на похоронах так плакал! Из-за Высоцкого стал учиться игре на гитаре и вскоре овладел этим искусством профессионально. — Ну а мама Высоцкого почему не уделяла ему должного внимания? — Время от времени Нина Максимовна приезжала сюда, готовила. Но она ведь работала. Откровенно говоря, особой близости у матери и сына не было. Это известная история: когда кончилась война, отец Володи не вернулся к Нине Максимовне. Житейское дело: встретил другую женщину, армянку Евгению Степановну, женился. Потом у отца случилась длительная командировка в Германию, и Нина Максимовна отправила туда Володю, мотивируя это тем, что в Москве бедность, голод… Мачеха оказалась хорошей женщиной. Своих детей у нее не было, к Володе она относилась как к родному сыну. Володя учился в Германии до 8 класса. Оканчивать школу за границей было запрещено, он вернулся в Москву уже взрослым, и отношения с родной матерью были уже «подморожены».
А «маму Женю», как называл ее Володя, убило сосулькой в 1988 году… — Родители Высоцкого понимали, кого они произвели на свет? — Отец относился к Володе как к антисоветчику и позору семьи. Он был военным, и все творческие рефлексии ему были чужды. А вот мать гордилась Володей. Он ведь был в нее. Нина Максимовна была талантливым человеком. Работала в институте картографии — страшно секретном учреждении. Но при этом писала стихи. Она была чернявая, такого цыганистого, южно-русского типа, прекрасный рассказчик, с юмором. В первые годы после смерти Володи часто к нам приходила — у нее была потребность рассказывать о сыне. До сих пор храню ее подарок — первое издание книги Высоцкого «Нерв». Нина Максимовна тогда сокрушалось, что Роберт Рождественский, который издал книгу, лично внес 400 правок в стихи Высоцкого. Иначе не пропустила бы цензура. Нина Максимовна прожила в Володиной квартире до самой своей смерти в 2003 году. А квартиру эту она заполучила благодаря Марине Влади. В первые же дни Володиной смерти ко мне пришла Марина и попросила помочь составить письмо Брежневу. На моей печатной машинке мы его и отстукали. Дело в том, что по закону после смерти владельца квартиру нужно было сдать обратно в кооператив. Марина как член КПСС и член общества советско-французской дружбы просила Брежнева, чтобы жилье отдали маме Высоцкого, которая жила в Черемушках. Письмо подействовало. Сейчас эта квартира принадлежит Никите, сыну Высоцкого, тоже, получается, благодаря Марине. — Как Влади пережила смерть Высоцкого? — На похоронах плакала. Но держалась мужественно. Она приехала на другой день после его смерти. Стала спрашивать, куда подевалось последнее стихотворение, которое он ей читал по телефону: «Мне меньше полувека – сорок с лишним. Я жив , двенадцать лет тобой и Господом храним. Мне есть, что спеть, представ пред Всевышнем. Мне есть, чем оправдаться перед Ним…» Очень переживала, что не может его найти. Мы предложили помочь, стали разбирать бумаги и нашли — на рецепте… Высоцкий ведь писал, как все настоящие поэты, на всем, что попадало под руку…
— В фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой» показано, как в последние месяцы жизнь Владимиру Семеновичу скрашивала молоденькая девушка. Всем известно, что это Оксана Афанасьева, нынешняя жена Леонида Ярмольника. Как вы думаете, это была настоящая любовь? — Володя никогда не обсуждал свои отношения с женщинами и не выпячивал победы на любовном фронте. Мне кажется, она была для него соломинкой, за которую он цеплялся. В отсутствии Марины. Думаю, относился он к ней несерьезно. Чего там было, и было ли чего — большой вопрос.

x_7c025045

Володя уже находился в таком состоянии, что ему явно было не до сексуальных подвигов… Оксана была в этой квартире в ту роковую ночь, когда Володя умер. Я видел, как ее почти в бессознательном состоянии выносили его дружки... — Давайте попробуем восстановить события того рокового июля, тем более что ваша версия отличается от общепринятой. — Я был в командировке в Берлине. О том, что происходило в начале июля, знаю со слов жены. Володя сильно запил. Пришел с очередной просьбой «налей» к моей жене. Она принялась его кормить. И тут он вдруг заплакал: «Я такая гадина, такой подлец… У Марины во Франции умерла старшая сестра Таня — от рака. Я дал слово, что приеду на похороны. А не могу — видишь, в каком я состоянии...» Самое обидное — все документы, паспорт на выезд были уже получены. Марита принялась уговаривать: «Может, ты соберешься с силами, тебя проводят». Он говорит: «Да на границе только этого и ждут, чтоб я таким перед ними появился: отнимут паспорт, и больше я не выеду…». Он позвонил Марине, сказал, что не приедет, она бросила трубку… У них и так-то с января уже все было неладно, он тогда приехал из Парижа изможденным и уставшим — они все время там ссорились. А тут совсем разругались… Тяжелейший запой продолжился. Тут из Берлина приезжаю я, жена меня встречает на вокзале. Смотрю — на ней лица нет, говорит: «Володе очень плохо, я сегодня дежурила у него, меня должен был сменить Валерка (импресарио), но не приехал… Володя один… Как бы не случилось чего». Мы рванули домой, видим — у Володи дома уже хозяйничает его компания. Успокоились. Ночью звонок в дверь. Открываю, Володя сразу проходит на кухню. Там у нас в шкафчике хранилась бутылочка спирта — для компрессов, он это знал… Мы накапали ему рюмочку, разбавили водой. Он сразу протрезвел. Мы очень по-хорошему поговорили. У меня были связи в институте Сербского. Жена принялась его убеждать: «Теодор тебе поможет, ты вылечишься, никто не будет знать, если тебе страшно, кто-нибудь из нас ляжет с тобой в больницу…» Он пронзительно, по-щенячьи посмотрел в глаза: «Правда?» — и такая надежда вдруг загорелась…. А потом распахнул халат и показал ноги — все исколотые — и стал говорить, что он конченый человек, что его уже ничего не спасет… Я спросил его, сколько еще будет продолжаться запой. Он всегда точно знал, когда выйдет из штопора, ответил: дней 10… И мы договорились, что через этот срок пойдем к врачам. И вот наступает 11 июля, с которого и начался роковой отсчет. Встречаю на улице Володю. Он уже чистенький, аккуратный, в модной желтой кожаной курточке. Вышел из запоя, уже сыграл два спектакля (кстати, мало кто знает, но к тому времени он уже из театра уволился и работал там по договору). Смотрю — стоит Володина машина. Я ему говорю: только за руль не садись, ты уже трезвый, но реакция не та… Он улыбнулся: «Нет, я пешком». В то время действовал закон на ограничение продажи алкоголя, спиртным торговали только утром. Я грешным делом подумал, не за водкой ли Володя вышел. Проследил за ним глазами — в магазин он не зашел. Я и успокоился. Страшная правда обнаружилась позднее. Оказывается, Володя шел на похороны актера Колокольникова. Он поехал на поминки и там сорвался. Выйдя из одного пике, попал во второе. Обычно между запоями у него бывали несколько месяцев передышки, организм успевал отдохнуть. А тут — нет. Ко всему прочему произошел еще жуткий случай на «Гамлете». Володя вышел на сцену и забыл текст. Алла Демидова, которая играла Гертруду, вне мизансцены подошла к нему, обняла и прошептала слова его роли. Для Володи это был страшный удар: он осознал, что не может больше работать. За кулисами стояла «скорая». Надо было прекращать спектакль — не прекратили… Наступает ночь 25 июля… Люди, которые были при Володиной кончине, потом говорили, что он умер тихо и мирно во сне. Это не так…

Было жаркое лето, окна открыты… Слышу — Володя буйствует. Потом смотрю — он выбегает на лестничную площадку, а его компания, эти сукины дети — тот самый с нунчаками да еще фельдшер Игорек, его скручивают и снова заталкивают в квартиру. Ему надо было просто налить полстакана водки. А они его привязывали к дивану — на руках даже кожа была ободрана… Опять слышу шум — компания выводит в лифт бесчувственную Оксану. Мне стало не по себе. Володя уже не кричит, во дворе стоит «скорая»… Я вышел на лестничную площадку —.там огромный санитар, почему-то, несмотря на жару, в меховой шапке. Я спрашиваю: «С Володей что-то?» Он: «Экзордиус мортале, что по-русски означает смертельный исход». А потом произошло и вовсе странное: из Володиной квартиры вышел один из его друзей-мерзавцев с двумя кейсами в руках! Доказательcтв у меня никаких нет. Но Марина потом говорила, что пропала их с Володей переписка, проза, кассеты. И еще с Володи была снята цепочка, которую подарил Шемякин. Потом выяснилось, что у одного из этих друзей жена была сотрудницей посольства, американка, она вывезла эти вещи и там их загнали… — Скажите, а то, что причиной смерти Высоцкого являлись наркотики, сразу стало известно? — Отец Володи, будучи полковником, дружил с одним маршалом авиации. Благодаря этим связям не делалось вскрытие. Так близкие пытались скрыть правду о наркотиках. Но многие уже догадывались. Сам того не понимая, проговорился Михаил Шемякин.

1361012818_o_565065
Шемякин и Высоцкий

У меня был мощный радиоприемник, который ловил «вражеские» голоса. На другой день после Володиной смерти я поймал выступление Шемякина из Франции. Володя перед этим был в Париже, зашел к Мише, не застал его дома и написал стихотворение: «Шемякин всегда Шемякин. Потому французский не учи. Как хороши, как свежи были маки, из коих смерть сварганили врачи». Обо всем этом без задней мысли и рассказал по радио Михаил. Я записал это выступление на магнитофон, дал послушать Нине Максимовне. Она расплакалась. А в последующих своих выступлениях Шемякин больше не повторял этих «предательских» строк про маки… — Говорят, похороны Высоцкого были просто народными? — Я такого на своем веку не видел. Четыре утра, у нашего дома стол, гроб с телом, катафалк готовится втихаря Володю перевозить в театр… Хотели побыстрее и понезаметнее это сделать, чтобы не привлекать внимание. Какое там: напротив общежитие — и в каждом окне люди, на крыше — люди. В четыре утра! К театру еле подъехали — уже столько народу было. Вся площадь устлана Володиными афишами. Четыре генерала командовали похоронами. Помню на похоронах мертвецки пьяного Олега Даля. Меньше чем через год он тоже умрет по причине алкоголизма… Во всех домах по ходу нашего пути в окнах люди выставляли портреты Высоцкого, у кого их не было — выставляли конверты от его дисков. Помню, как сказал актеру Анатолию Ромашину: «Так даже генералов не хоронят», на что Ромашин ответил: «Каких генералов — так Сталина в последний раз хоронили…» Вообще после смерти Высоцкого все стало распадаться. Марина Влади поссорилась с мамой Володи, больше я Марину здесь не видел… Квартира после смерти Нины Максимовны пустовала. В прошлом году в ней сделали евроремонт. Теперь здесь и духа Володиного нет… — Теодор Кириллович, какую из песен Высоцкого Вы больше всего любите? — После Володиной смерти мы попросили у Нины Максимовны его записи, она принесла огромное количество кассет. И мы два месяца перезаписывали их себе. Меня удивляет: на всю страну крутят всего-то 10—20 песен Высоцкого, они в обойме. А ведь у Володи есть песни совершенно не затертые. Например, я очень люблю композицию «Трофейный аккордеон», она такая, с матерком… Но никогда не слышал ее в радио- или телеэфире. А она потрясающая! — Фильм «Спасибо, что живой» будете смотреть? — Что мне фильм — это вам, молодежи, интересно. А я настоящего Володю знал и помню. Одну из сцен фильма, кстати, снимали в нашем дворе. Я, конечно, узнал в актере, который играет Высоцкого, Сергея Безрукова. Не похож! — Вы считаете, у Высоцкого был шанс спастись? — Да, и мне больно говорить об этом. Нужно было всего-то его желание. А желание жить в последние годы у него то появлялось, то пропадало. Он очень боялся момента, когда не сможет больше писать. И, словно готовя себя к этому, часто говорил: « Я в этой жизни сделал все…» Помню, однажды выходим одновременно к лифту с Ниной Максимовной — она вся светится, вижу, хочет, чтобы я ее спросил, по какому поводу. Я и спросил. Она в ответ: «Прабабкой я стала. Первенец у Аркаши родился». Я поинтересовался: «И как вы себя чувствуете в роли прабабушки?». Она вздохнула: « Я–то очень хорошо, но представить Володю дедушкой я не могу». Высоцкого действительно невозможно представить старым. Он ушел как истинный поэт — на взлете.

http://evgen1965.livejournal.com/165143.html