Выдающиеся люди

Исповедь советской принцессы

Она родилась в знаменитом Доме на набережной в семье сталинского наркома иностранных дел Максима Литвинова. Любимую внучку Машу за необычный цвет глаз он называл Фиалкой. Если она когда-нибудь соберется писать мемуары, это будут истории с географией. И не только. Журналистка Маша Слоним говорит, что ей очень повезло, потому что она прожила несколько жизней.


— Маша, каковы детские воспоминания наркомовской внучки?


— Жили скромно, даже мебель была с бирочками НКИД — Народный комиссариат иностранных дел. Помню продуктовые заказы, которые мы получали в столовой во дворе. Помню дым, который шел из мусоропровода, потому что жгли документы. Дедушка жег валюту. Бумажные деньги. А еще у него был шелковый кисет, в котором хранились монеты разных стран. Я их подворовывала и раздавала во дворе, что в то время было довольно опрометчиво. И однажды дедушка встретил меня в нашем длинном коридоре, по которому мы катались на велосипедах, и сказал: “Машенька, мне надо с тобой серьезно поговорить! “У меня все внутри упало, потому что я понимала, что речь пойдет о моих “валютных операциях”. Но дедушке было некогда, и он, вероятно, забыл, но мое ощущение дамоклова меча над головой осталось на всю жизнь. Еще у него были опасные бритвы, острейшие, которые я тоже подворовывала и раздавала во дворе.



— Максима Литвинова сняли с поста наркома, когда СССР взял курс на сближение с фашистской Германией, а в 41-м Сталин направил его в Вашингтон. Странные виражи.



— Известно, что Гитлер не хотел, чтобы Литвинов, как еврей, да к тому же человек, который еще в Лиге наций предупреждал об опасности прихода Гитлера к власти, подписывал советско-германский пакт. А с другой стороны, я уверена, что дедушка сам подал бы в отставку, рискуя чем угодно, лишь бы не участвовать в подписании этого постыдного пакта.

Сталин вернул его на службу в самое тяжелое для страны время, потому что знал, что Литвинову симпатизирует Рузвельт, да и вообще он был популярен на Западе. И дедушка сумел его убедить открыть второй фронт, добиться распространения на Советский Союз ленд-лиза. После войны, когда он вернулся из Вашингтона, Сталин предлагал ему пост министра культуры, но дедушка отказался. В последние годы жизни он был занят тем, что составлял словарь синонимов русского языка. Ему это было интересно.



— Скажите, а ваш дедушка умер своей смертью? Есть версии, что его убили.



— Он умер от инфаркта в своей постели. Известно, что на него готовилось покушение, он должен был погибнуть в автомобильной катастрофе. Мама рассказывала, что дедушка спал с револьвером под подушкой, потому что ждал ареста. Уже посадили его коллег. Против него заводилось дело. На похороны пришла только семья и его водитель. До сих пор помню его фамилию — Морозов.



Дедушка был идеалист по натуре. Он хотел думать о людях лучше, чем они есть. Когда Молотов сказал ему: “Максим Максимович, составьте список верных людей в МИДе, на которых можно положиться”, — дедушка, думая о сохранении преемственности, составил такой список. Все эти люди были арестованы.



— Ваша бабушка, Айви Лоу, была англичанкой по рождению. Читала, что ей удалось сохранить британский паспорт.



— Бабушка вышла замуж за дедушку и, естественно, стала гражданкой СССР. Она приехала сюда после революции и прожила здесь всю жизнь. Впервые она смогла выехать в Англию в шестидесятые. Хрущев ее отпустил после трогательного письма, в котором бабушка просила разрешения повидаться с сестрами. Она съездила на год, но, поскольку мы все здесь оставались заложниками, вернулась. А в 72-м году бабушка написала трогательное письмо Брежневу, смысл которого сводился к фразе: “Отпустите умирать на родину!”. И ее выпустили.



— Счастье, что ее не посадили в годы репрессий!



— Это на самом деле удивительно, потому что бабушка была очень неполиткорректна. Она казалась мне очарованным странником в России, таким английским эксцентриком. В молодости писала романы, два были напечатаны в Англии, в шестидесятые печатала рассказы в “Нью-Йоркере”. В самые трудные, опасные годы инстинкт ей подсказал уехать из Москвы. В 36–37-м она уехала в Свердловск, где устроилась преподавать английский в институте. Скорей всего это ее спасло от ареста. О своих опасениях бабушка написала друзьям в США и попыталась передать письмо через знакомого американского инженера. Но это письмо попало к Сталину. Он показал копию моему деду и спросил: “Что будем делать?”. Дед сказал: “Разорвем!“



— Бабушка воспитывала вас в английском духе?



— Абсолютно. Мы снимали дом в Салтыковке под Москвой, тогда это была деревня. Мне кажется, бабушка хотела нас уберечь от советской пошлости. В Москву мы ездили раз в неделю помыться в ванне. Мы обтирались холодной водой, ели овсянку без молока, конфеты не разрешались. Как-то бабушка прочитала в “Ридерс дайджест”, что самый лучший утеплитель — это газета. Она связала нам с сестрой шерстяные кофты, и мы ходили в школу, шурша газетами. Я это ненавидела. Еще у нас были белые трусики на пуговичках, потому что бабушка считала, что резинка сдерживает кровообращение. Все девочки в классе носили байковые трусики голубого или розового цвета, а нам с сестрой и показать было нечего!



— На каком языке вы говорили с бабушкой: русском или английском?



— Она довольно забавно изъяснялась на русском. Читала нам вслух Диккенса, Джейн Остен в подлиннике. В автобусе она с нами громко говорила по-английски, а мы стеснялись, даже делали вид, что не знакомы, или отвечали по-русски. Время было такое: пятидесятые годы…



— Маша, ваш папа — известный скульптор Илья Слоним. Известны его скульптурные портреты Дмитрия Шостаковича, Сергея Образцова, Анны Ахматовой.



— Бюст Пушкина папиной работы хранится в Русском музее. Портрет Бродского там же. Я обязана своим появлением на свет патриотизму моей мамы, потому что само собой разумелось, что она едет с родителями в Вашингтон, куда дедушку в 41-м направили послом. Мама заявила: “Я не могу уехать, когда моя страна воюет”. И дедушка сказал: “Тогда выходи замуж за Слонима”. Так она вышла замуж за моего папу.



— А вы были знакомы с Анной Андреевной?



— Конечно. Она позировала папе в мастерской на Масловке, а к нам домой приходила в гости, всегда царственна и величава. У меня с ее приходами были связаны неприятности. У нас была собака — такса по кличке Месье Трике. Это был страшный шантажист, он чувствовал, когда что-то важное происходит в доме, и начинал лаять низким грубым голосом. Чтобы его утихомирить, приходилось задабривать сахаром. Анна Андреевна сидела за столом и читала только написанные “Полночные стихи”, а Тришка в это время сидел на диване столбиком, и я из сахарницы закладывала ему в пасть рафинад, и не дай бог было промедлить: пес открывал рот с выражением “сейчас залаю!”.



— Иосиф Бродский тоже бывал в вашем доме?



— Родители, а потом и я с ним очень дружили. Он как-то рассказал, что приехала Анна Андреевна из Москвы и дала ему совет: “Познакомься с Литвиновыми и женись на старшей дочке Маше!“ Но не сошлось.



— А поэт посвящал вам стихи?



— Он был очень коварный человек и посвящал мне грубые стихи. У нас в квартире был жуткий бардак, и Иосиф однажды оставил мне записочку: “ту мач оф срач”. Потом мы встретились с ним в Нью-Йорке, когда мы с сыном только приехали и я не знала, как буду жить.



— А как вы оказались в Нью-Йорке?



— В 68-м мой двоюродный брат Павел Литвинов участвовал в демонстрации на Красной площади против вторжения в Чехословакию. Я тоже занималась диссидентскими делами, передавала иностранцам “Хронику текущих событий”. Когда моих друзей стали арестовывать, мама, боясь за меня, настояла, чтобы я уехала. Мой бывший муж уже был в Америке. Сестра тоже эмигрировала, когда ее мужа Валерия Чалидзе, правозащитника, сподвижника Сахарова, лишили гражданства. Я уехала с сыном Антоном в конце 74-го года формально по мотиву воссоединения семьи.



— Что у вас было с собой?



— В то время можно было менять 90 рублей на человека. Из вещей я взяла целый чемодан подарков: ложки, матрешки и льняные простыни. Малой скоростью отправила свою библиотеку — пропало все. Вначале я заехала к Солженицыным в Цюрих, а потом в Лондон. Бабушка хотела, чтобы я осталась в Англии. По ее совету я подала документы на Би-би-си и отправилась в Америку. Там мы встретились с Бродским, и я призналась, что не знаю, чем мне заняться. Он сказал: “Старуха, ты в маразме! “Купил нам с Антоном билет в Детройт и отправил в русскоязычное издательство “Ардис”. Там я начала вкалывать. Мы жили в университетском городке Анн-Арбор. Это был интересный период. Время от времени Иосиф приезжал и навещал нас. Америка — удобная страна для эмигрантов, она быстро дает чувство дома, но это засасывает. Поэтому я даже обрадовалась, когда пришло приглашение на Би-би-си.



— Помните, у Высоцкого? “А потом про этот случай раструбят по Би-би-си. Но на происки и бредни сети есть у нас и бредни. И не испортят нам обедни злые происки врагов!“



— Русская служба BBC оказалась отличной школой журналистики, я проработала 15 лет. Меня даже ценили за отсутствие советского опыта: в Москве я нигде не служила. Грустно было, когда начинали нас глушить. Ощущение такое, будто вещаешь как в вату.



— А где вы жили в Лондоне?



— Снимала домик в тупичке с садом, пока его не выставили на продажу. В то время я получала всего 4,5 тысячи фунтов в год, и дом за 35 тысяч был мне не по карману. Приехал мой приятель, американский журналист, и предложил: “Давай я куплю тебе, а ты отдашь деньги, когда станешь богатой и знаменитой”. Но у советских собственная гордость, и я отказалась. Нашла квартиру, которая напомнила советскую коммуналку: длинный коридор, 6 комнат, одолжила у Солженицыных денег, взяла ипотеку и купила.



— Весело жили?



— Постоянно кто-то гостил. Буковский жил, Зиновий Зиник. Андрей Амальрик останавливался, Люда Алексеева. Виктор Некрасов часто приезжал. Как-то закончилась выпивка, а там с этим строго: в 11 вечера прекращалась продажа алкоголя. Буковский по московской привычке говорит: “Давай на такси съездим!“ Спорить было бесполезно. Поймали такси, и я, стесняясь, спросила: “Вы не знаете магазин, где продаются сигареты?“ Таксист привез нас в район, который населен выходцами из Вест-Индии, там был круглосуточный магазинчик, где продавалась выпивка из-под прилавка. Мы потом часто туда наведывались.



— Маша, а как вы познакомились с вашим лордом?



— Зиник все сделал. Он выпивал с лордом в пабе неподалеку. Робин в этот момент читал “Войну и мир” на английском. Зиник привел его к нам, и Робин, еще пребывая в русском мире, сразу в меня влюбился. Я представлялась ему русской принцессой. Однажды сижу в клубе, раздается звонок — Робин. Говорит: “Я тут у тебя в квартире с чемоданчиком. Я переехал”. Он расстался со своей женой — аргентинской танцовщицей.



— А что было дальше?



— Мы переехали в его поместье под Лондоном. Его мама жила в большом доме, так что мы обосновались в старом домике егеря. Отмыли. В поместье был огромный амбар XVIII века, и нам его перестроили в роскошный дом.



Время от времени приезжали гости. Играли в крикет, устраивались приемы. Мы с Робином все это не очень любили. Надо было соответственно одеваться. Когда мы поженились, я имела право носить все семейные драгоценности, которые хранились в банковском сейфе. Вы не поверите, но я даже не пошла их посмотреть: мне было это неинтересно.



— А чем занимался Робин?



— Он писал, немного печатался. Но у него была проблема, которая выявилась, когда я уже стала с ним жить. Время от времени он впадал в безумие и думал, что он Иисус Христос. Робин был прекрасным человеком в периоды ремиссии и очень опасным во время болезни. Однажды в таком состоянии он сел за руль, и я бросилась на капот машины, чтобы его остановить. За одиннадцать лет всякое бывало. Я научилась с этим жить. Когда Робина не стало, вернулась в Россию.



— А почему вы не остались в Англии?



— Началась перестройка, и я поняла, что интересней здесь, чем там, и мне как раз предложили работать над телепроектом — снимать фильм “Вторая русская революция”.



— Вы живете на две страны и можете сравнивать. В Англии возможна такая коррупция, как у нас?



— Нет, такое невозможно. Там недавно был скандал: члена парламента поймали на том, что он жульничал с оплатой дома: на 20 тысяч фунтов стерлингов обманул налогоплательщиков. И закончил свою карьеру. Человек слаб всюду. Но там есть механизмы, препятствующие превращению коррупции в эпидемию: это независимая пресса и независимая судебная система. И, конечно, выборы. Если ты член парламента, сразу отказываешься от своего бизнеса. Или, если твоя семья связана с каким-то бизнесом, а в парламенте обсуждается вопрос, который каким-то образом его касается, ты должен заявить, что не будешь участвовать в заседании.



— На вашей квартире проводились встречи Московской хартии журналистов. Злые языки говорят, что политики прибегали по первому свистку, как афганские борзые.



— Ничего подобного! Мы думали, кого нам интересно пригласить. Это было закрытое сообщество журналистов: Венедиктов, Корзун, Бунтман, Пархоменко, Миша Соколов, Елена Трегубова, Володя Корсунский, Таня Малкина, Наташа Геворкян. Леня Парфенов был в хартии, но почему-то не приходил. Мы доверяли друг другу, и у нас был принцип неразглашения. Политики знали, что мы не опубликуем того, о чем говорилось в узком кругу. Все было очень просто. Каждый приносил колбасу, бутылку. Как-то пришел Дубинин — глава Центробанка, и засиделся до двух часов ночи. Березовский очень долго отвечал на наши вопросы, рассказывал, пил водку.



— А были случаи отказа со стороны политиков?



— Черномырдинская охрана решила, что это небезопасно, хотя Виктор Степанович готов был прийти. В ФСО наизусть знали мою квартиру. Приходили пораньше, помогали пропылесосить пол.



— Когда все это закончилось и почему?



— Интересный вопрос. В начале двухтысячных. Это совпало с уходом Бориса Николаевича. Все изменилось, и нам стало неинтересно. Да и новым политикам мы были неинтересны, наверное.



— Маша, вы гражданка России или подданная Ее Величества?



— У меня английский паспорт. Мария Слоним — мое рабочее имя, а там я — леди Филлимор.

20-05-2011, 13:52

Источник: Московский Комсомолец

Букник on Facebook

Главная / Статьи & Интервью
Padam, padam, padam

Регина Кон Она называла его «мой Ноно», а свои письма к нему подписывала «Твоя Фифи». Она утверждала, что он владеет ключом к тайне музыки, а он написал для нее песню, ставшую одним из музыкальных символов Франции. Ее имя знает весь мир — это Эдит Пиаф. Его же звали Норберт Гланцберг.

Натан Гланцберг родился в 1910 году в Рогатине, в Галиции, в семье мелкого торговца Шмуэля Гланцберга. В надеждах на лучшую жизнь семья перебралась на Запад, в баварский город Вюрцбург. Сразу же после переезда Натана стали называть Норберт.

Неподалеку от Гланцбергов жила еще одна семья переселенцев из Восточной Европы по фамилии Ойстрах. Согласно семейной легенде, первым собственным музыкальным инструментом Норберта стала губная гармошка, подаренная Ойстрахами. Через много лет, на концерте великого скрипача Давида Ойстраха в Париже пожилая дама, сидевшая рядом с Норбертом, неожиданно спросила, уж не сын ли он Гланцберга, и, пояснив, что она — г-жа Ойстрах из Вюрцбурга, с гордостью добавила: «Давид — мой племянник».

Вскоре среди вюрцбургского еврейского сообщества распространился слух о необычайной музыкальной одаренности мальчика, который еще трехлетним спросил маму, почему музыка смеется и плачет. Его даже стали называть маленьким Моцартом.


В 1914 году в жизни Норберта произошло несколько знаменательных событий: родилась сестричка Лизель, началась Первая мировая война и отца призвали служить санитаром. Впрочем, прощание с ним прошло почти незамеченным, потому что в тот самый день привезли огромный ящик с пианино, приобретенным мамой Норберта, которая верила в талант своего сына больше всех.

В школе Норберт скучал, гораздо интереснее для него были занятия в вюрцбургской консерватории, которую он начал посещать еще 14-летним и сразу же прослыл «божественно талантливым». Композиции юный Гланцберг обучался в классе профессора Германа Цильхера, директора консерватории, основателя вюрцбургского Моцартовского фестиваля, старейшего в Германии и одного из первых в Европе.

В 1927 году Норберт сообщил отцу, что бросает школу и начинает работать в театре аккомпаниатором. А ведь Шмуэль, как многие еврейские родители, мечтал видеть сына врачом или юристом. Для того ли он день за днем колесил по всей Баварии, предлагая розничным торговцам образцы вина, чтобы его первенец стал каким-то клезмером, странствующим музыкантом, радующимся каждой заработанной на свадьбе монете?

Но Норберт и не думал становиться скрипачом на свадьбах. Он был принят концертмейстером в вюрцбургский театр; по случаю ему удалось дирижировать несколькими операми и даже руководить постановкой «Трехгрошовой оперы» Брехта. Мировой экономический кризис 1929 года не миновал и Вюрцбург, театральный бюджет сократился, а вместе с ним и репертуар. Но Норберт и так уже все чаще поглядывал в сторону вокзала — его влекли те города, чьи названия он еще малышом зачарованно читал на вокзальных табличках: Мюнхен, Вена, Берлин.


Норберт отправился в Аахен, где должен был аккомпанировать на репетициях балетной труппы, сопровождать драматические спектакли, а также дирижировать. Аахен стал еще одним профессиональным трамплином для Гланцберга. В тамошней балетной труппе служила некая Ирмгард Керн, также приехавшая из Вюрцбурга. Однажды она попросила Норберта аккомпанировать ей на показе в берлинском театре-варьете «Адмиралпаласт», где в то время готовилась новая постановка «Королевы чардаша» Имре Кальмана. Можно только догадываться, что пережил юноша из провинции, который еще не видал больших городов, попав в метрополию на Шпрее? Улицы, полные тарахтящих автомобилей, двухэтажные автобусы, метро, о котором он прежде только слышал. Но самое неожиданное произошло во время показа в «Адмиралпаласте». Когда Ирмгард закончила свой номер, члены комиссии буквально взбежали на сцену, и среди них сам маэстро Кальман. Но их интересовала не танцовщица. «Где вы работаете?» — спросил Кальман пианиста. — «Я концертмейстер в Аахенском театре».- «Сколько вы там зарабатываете?» — «150 марок в месяц». — «Если останетесь здесь, получите 350».

Это щедрое предложение решило судьбу двадцатилетнего музыканта из Вюрцбурга. «В Берлине столько музыкантов, что они нашли во мне?» — спрашивал себя Гланцберг.

Каждая репетиция приносила Норберту знакомство со знаменитостями. Одним из новых знакомых Гланцберга стал элегантный блондин Ганс Альберс, звезда сцены и немого кино. Гансу нравился рыжеволосый капельмейстер Гланцберг, и он часто приглашал Норберта в свою уборную.

В те годы кинематограф был необычайно популярен в Берлине. Достаточно сказать, что в 1925 году кинотеатры в общей сложности посетили 44 миллиона зрителей. Одной из самых популярных была музыкальная комедия «Трое с бензоколонки», в которой снималась среди прочих и Ольга Чехова. Мелодии из этого фильма распевают в Германии по сей день.

На киностудии УФА, где только что был снят первый немецкий звуковой фильм, получивший мировой признание, «Голубой ангел» с Марлен Дитрих в главной роли, режиссер Билли Уайлдер приступил к съемкам фильма «Фальшивый супруг». Для этого фильма Гланцберг сочинил заглавную песню: «Лови меня, любимый, я — твоя весна, я — твой солнечный свет…», ставшую хитом летнего сезона. Газеты восторгались: «Новичка зовут Норберт Гланцберг. Его ритмы соблазнительны, а композиции захватывают, как лучшие творения Фридриха Холландера [автора песен к «Голубому ангелу»]. Он пишет легко и непринужденно, буквально одной левой». «Фальшивый супруг» демонстрировался и в Вюрцбурге. Шмуэль Гланцберг, давно переставший осуждать выбор сына, стоял у входа в кинотеатр и, указывая на афишу, где имя Норберта было выведено большими буквами, гордо повторял: «Это — мой сын!»

Гланцберг сочинял музыку и к другим фильмам, но вскоре УФА перестала сотрудничать с евреями. 15 июля 1932 года журнал «Немецкий фильм» написал о том, что композиторы УФА — сплошь евреи, а немецкую литературу и кино должны создавать только люди, «чувствующие по-немецки». Сам тогдашний гауляйтер Берлина Йозеф Геббельс выступил по этому вопросу, упомянув конкретно Гланцберга: «Этот маленький галицийский еврей Гланцберг слизывает у молодых светловолосых композиторов масло с хлеба». Позже Норберт с горькой улыбкой вспоминал об этом персональном упоминании как об особой чести.

Травля усугублялась. Однажды вечером хозяйка квартиры встретила Гланцберга на углу перед домом и предупредила: «Не ходите домой — вас ждут двое из гестапо!»

Центром эмиграции для многих немцев в первые годы гитлеровского режима был Париж, и Гланцберг, по примеру коллег, поспешил во Францию. Эмигранты встречались в кафе и беседовали ночи напролет. Нередко там же случалось найти работу. Немецкий писатель Герман Кестен в своей книге «Поэт в кафе» писал: «В эмиграции кафе были домом и родиной, церковью и парламентом, пустыней и полем брани, колыбелью иллюзий и кладбищем».

В Париже Гланцберг встретил Билли Уайлдера, готовившегося к дальнейшему путешествию — в США. «Поехали вместе, Норберт». Но Гланцбергу было трудно представить свою жизнь за океаном. Он и сам не знал, почему. Возможно, это был страх провинциального юноши, да и родители с сестрой оставались в Вюрцбурге, он не хотел еще более удаляться от них.

Нужно было зарабатывать деньги, и комитет беженцев предложил Гланцбергу работу уличного продавца мелких канцелярских принадлежностей, но, как композитор вспоминал впоследствии, среди всех талантов, дарованных ему, талант предпринимательства отсутствовал.

Заработанных франков едва хватало на питание, но все-таки ему удалось взять напрокат аккордеон, и он играл во дворах, а потом шел в эмигрантскую столовую, занимал место за столом, покрытым белой скатертью, получал обед из четырех блюд, стакан вина, и ему казалось, будто вернулась прежняя жизнь.

Затем была работа пианистом в еврейском театре и руководство небольшим ансамблем: аккордеон, контрабас, он сам — за роялем, гитаристом же был легендарный цыган Джанго Рейнхард, автор «Минорного свинга». Они регулярно играли в танцевальных залах и кафе, и именно тогда Гланцберг впитал стиль французской легкой музыки.

*

В это время Эдит Пиаф тоже должна была доказывать самой себе и окружающим, на что способна она, подобранная на улице папашей Лепле, владельцем кабаре на Елисейских Полях. Лепле научил ее репетировать с концертмейстером, выбирать репертуар и вести себя на сцене. Именно он нашел для Эдит псевдоним — Пиаф, «воробышек». Первые выступления были успешными, но вскоре Луи Лепле был убит выстрелом в голову, и Эдит Пиаф оказалась в числе подозреваемых, так как в завещании он оставил ей небольшую сумму. Газеты раздули эту историю, и посетители кабаре, где выступала Эдит, вели себя враждебно, считая, что они вправе «наказать преступницу». Все отвернулись от нее, друзей можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Однажды ансамблю Гланцберга довелось аккомпанировать маленькой певице. На ней болталась бесформенная одежда, на ногах были массивные ботинки, говорила она так, что Гланцберг не разобрал ни слова, а петь не умела вовсе. Голос звучал одновременно и скрипуче, и пронзительно, и к тому же почти не был поставлен. Но какая-то глубокая меланхолия в сочетании с драматизмом исполнения увлекли слушателей. Закончив петь, она спустилась с балкона в зал, к публике, чтобы по обыкновению уличной певицы с жестяной тарелкой в руках собрать чаевые. Тогда никто не предвидел, что через несколько лет Эдит Пиаф станет всемирно известной звездой шансона. И Гланцберг никак не мог предположить той ночью, что однажды от этой малышки будет зависеть его жизнь.

Когда Гланцберг прибыл в 1933 году в Париж, его зарегистрировали не как немца, а как поляка, ведь он родился в Польше. Поэтому уже 6 сентября 1939 года, через 5 дней после нападения Гитлера на Францию, Норберта призвали в пехотные части польской Армии в изгнании под командованием маршала Сикорского, входившей в состав французской армии. Внезапно Норберт Гланцберг, музыкант, антимилитарист, поляк против своей воли, оказался среди решительных и не слишком дружелюбных польских солдат, под бомбежкой немецкой авиации. И Гланцберг бежал; он прошел 200 км до Марселя, где нашел убежище в центре для беженцев под многообещающим названием «Добро пожаловать».


В марсельских кафе, служивших, как и в Париже, местом встречи эмигрантов, Гланцберг сразу же встретил своих прежних коллег и познакомился со многими знаменитостями: Фернанделем, Тино Росси, Морисом Шевалье. И вот, в начале октября 1941 года, в том кафе, где частенько сиживал Норберт, появилась Она, та малышка, которая несколько лет назад в Париже собирала чаевые в жестяную тарелку. Теперь все переменилось. Двадцатипятилетняя Эдит Пиаф была звездой, каждый во Франции знал ее имя. Певице предстояли новые гастроли — «воробей из Парижа собирался облететь Южную Францию». Гланцберг вспоминал: «Она искала пианиста и решила взять меня». В то время немецкие войска заняли Париж, был образован новый правительственный кабинет маршала Петена, чья политика по отношению к евреям отвечала нацистским требованиям.


Когда я сидел за пианино, внутренний голос часто зло нашептывал мне на ухо: «Все бессмысленно, клавиши пианино поют о будущем, которого не существует. Все равно немцы тебя настигнут. И неважно, когда и где это будет, ты — живой мертвец».



Как раз когда турне закончилось, положение драматизировалось. Немцы потребовали выдачи евреев и с французскими паспортами, и иностранцев. Проводились облавы, все пойманные были безжалостно депортированы. Эдит Пиаф прятала Гланцберга у бабушки своего секретаря под Марселем. Это стало первым убежищем Гланцберга, за которым последовало много других. Некоторые принадлежали марсельской сети нелегального сопротивления, там не только скрывались люди, но и хранились продукты и одежда. Гланцберг больше не мог выступать, даже выходить на улицу было рискованно. Эдит видела, что петля вокруг шеи «ее Норберта» затягивается, и искала выход. Ее известность помогла найти путь к спасению.


Эдит попросила графиню Лили Пастре предоставить убежище Гланцбергу в своем роскошном замке неподалеку от Марселя. Замок в необарочном стиле был окружен огромным парком с прудами и каналами, засаженным магнолиями и платанами. Бесчисленные маленькие гроты, укрытые кустами, в случае облавы могли стать убежищами, и затворники даже засекали время, которое требовалось, чтобы добежать до них при малейшей угрозе. Помимо Гланцберга, чье пребывание в замке оплачивала Эдит, графиня приютила Клару Хаскил, одну из лучших пианисток мира. Та страдала от рака мозга и ожидала операции, которая впоследствии была успешно проведена прямо в подвале замка. Кроме того, в замке жили хореограф и секретарь Дягилева Борис Кохно, известный сценограф Кристиан Берар и дирижер Мануэль Розенталь, ученик Равеля. Эти деятели искусства создавали для графини своего рода салон, в котором она царила. Лили Пастре многие описывали как эксцентричную особу, гонявшую в спортивном авто и больше всего на свете любившую искусство.

Гланцберга укрывал и композитор Жорж Орик, ставший после войны директором Гранд-Опера. У него был дом в Антибах, где нередко вечерами музицировали гости и сам хозяин. Они забывали об осторожности. Однажды, когда Гланцберг играл на рояле произведения Бетховена, в дверь постучали. Это были немцы, пришедшие напомнить о затемнении. Один из них спросил: «Кто здесь играет музыку моей родины?» Норберт окаменел за инструментом. Солдат смерил его долгим взглядом, повернулся, и незваные гости ушли. Гланцберг был уверен, что это провал, и через много лет еще помнил ужас тех секунд, когда находился между жизнью и смертью.


В тот раз обошлось, но 2 мая 1943 года в Ницце в отеле, где он жил по фальшивому паспорту, Гланцберг был схвачен. Ему было разрешено отправить письмо графине Пастре, которая вместе с Эдит и Тино Росси стала добиваться его освобождения. В конце концов известная актриса «Комеди Франсез» и звезда киноэкрана Мари Белл сумела убедить префекта полиции Дурафу принять участие в судьбе талантливого музыканта. Последовало счастливое спасение в машине префекта, который через десятилетия, в 90-х годах, увидев передачу о Гланцберге по французскому телевидению, позвонил ему и напомнил давние события.

6 июня 1944 года состоялась высадка союзников в Нормандии, вскоре Пиаф впервые выступила в дневных спектаклях «Мулен Руж» вместе с молодым Ивом Монтаном, а 24 августа танки французского генерала Леклерка въехали в столицу.

Все деятели искусства, которые выступали во время оккупации, должны были предстать перед «Комитетом по чистке». Среди них и Эдит Пиаф. Норберт Гланцберг неоднократно выступал в этих процессах как свидетель, подтверждая честное имя многих коллег. В пользу Эдит кроме Гланцберга свидетельствовали спасенные ею евреи — композитор Михаэль Эмер и режиссер Марсель Блистен.

Весной 1947 года Гланцберг, сопровождая Тино Росси в гастрольной поездке по Америке, впервые за долгие годы разлуки встретился со своими родителями и сестрой, успевшими эмигрировать буквально в последние мгновенья.

В 1949 году появилась песня, которая стала визитной карточкой Ива Монтана и Гланцбергу принесла большой успех: Les grands boulevards, «Большие бульвары».


А вскоре Пиаф вспомнила о мелодии с пульсирующим мотивом, которую Гланцберг наиграл ей еще в 1942 году. Она позвонила поэту Анри Конте: «Анри, вот мелодия, сочиненная Норбертом, которая преследует меня повсюду. Моя голова просто гудит от нее. Мне быстро нужен чудесный текст». И стала по телефону напевать: «Tada-tada-tada!».

Конте озарило: «Вот оно! Нет более прекрасной истории для шансона! Слова Эдит просто нужно обратить в поэзию! Padam, рadam — как биение сердца. Padam, этот мотив преследует меня день и ночь, он приходит издалека и сводит меня с ума!»

15 октября 1951 года песня «Padam, рadam» была записана на пластинку. Этот шансон обрел бессмертие, воплотившись в бесчисленных версиях и став легендой двадцатого столетия, а с ним и они — Эдит Пиаф и Норберт Гланцберг. Песня перешагнула океан, и мать Норберта с гордостью написала сыну, что много раз слышала его песню по американскому радио.



В 1950-х Гланцберг познакомился с Марией Мазурек, двадцатилетней полькой, выросшей во Франции. Так встретились два человека родом из Польши, католичка и еврей, знающие Восточную Европу лишь по рассказам родителей. Гланцберг, по его словам, был сыт богемными бестиями. Маришка была иной. С ней он чувствовал себя спокойно, именно это и было ему необходимо после всего пережитого. Они поженились 15 января 1952 года, а в ноябре 1959-го родился долгожданный сын Серж. Его фотографии напоминали маме Гланцберг самого Норберта, и она была полна гордости, несмотря на то, что внук не был евреем.

В конце пятидесятых Гланцберг интенсивно сочинял музыку к французским кинофильмам: «Мой дядюшка» с Брижит Бардо, «Михаил Строгов — курьер царя» с Курдом Юргенсом, и любимая многими поколениями «Колдунья» с юной Мариной Влади.


Гланцбергу не удалось получить французское гражданство, а принимать польское или немецкое у него не было желания: «Я решил остаться без гражданства. Ведь принять одно, значит, сделать шаг против другого».

В 1976-м Маришка, которая, казалось бы, всегда зависела от Норберта и была привязана к нему, ушла от мужа. Сын Серж, до того живший то у отца, то у матери, в двадцать лет уехал в Англию — семейная история Гланцбергов повторилась. Молодой человек, пресытившись классической музыкой, постоянно звучавшей дома, обожал рок, Rolling Stones, Джимми Хендрикса и не расставался с электрогитарой, которую отец и за музыкальный инструмент-то не считал. В Англию Серж отправился учиться звукозаписи, так как считал, что в Париже этому научиться нельзя.


Все покинули Гланцберга. Он жил в Нёйи-сюр-Сен, западном пригороде Парижа, столь любимом творческими людьми, где на кладбище покоятся Василий Кандинский, Анатоль Франс, Андре Моруа, Рене Клер и Франсуа Трюффо. Вечера коротал на концертах и в опере, одиночество переносил болезненно. Открыв для себя библиотеку Института Гете, он начал опять читать по-немецки и однажды увидел сборник Der Tod ist ein Meister aus Deutschland («Смерть — мастер из Германии»), составленный из стихов, написанных заключенными в концлагерях, евреями и борцами Сопротивления, большинство из которых погибли. Впечатление было так велико, что Гланцберг, выбрав двенадцать стихотворений, создал вокальный цикл «Песни Холокоста». Гланцберг говорил, что самый веселый мотив звучит у восточноевропейских евреев в миноре. Музыкальное подтверждение этому — «Еврейская сюита» для двух фортепьяно, которую композитор создал, читая книги Исаака Башевиса Зингера и вспоминая рассказы матери.

Имя Гланцберга было популярно во Франции, фильмы с его музыкой демонстрировались во многих странах, но в Вюрцбурге, где он вырос, никому ничего не было известно о его судьбе. Все изменилось в 1997 году — когда в городе была организована выставка, посвященная немецким эмигрантам во Франции.

Вюрцбургская журналистка Астрид Фрайайзен натолкнулась на упоминание о Норберте Гланцберге и, полная любопытства, разыскала его во Франции. Она сама рассказывает об этом так:


Это было 3 апреля 1997 года. В биографическом справочнике вюрцбургских евреев значилось, что он родился в 1910 году, местожительство в 1982 году — Нёйи-сюр-Сен. Но ведь уже прошло 15 лет…
Я позвонила в международную справочную и попросила найти парижский номер Норберта Гланцберга. Оператор привычно ответил «Минуточку!», а затем быстро продиктовал цифры. Я была ошеломлена. Если это действительно он, то наверняка уже страдает амнезией, глух и не хочет больше говорить по-немецки после всего, что пережил, а то и просто не помнит немецкий. Но нужно все-таки попытаться, и я решительно набрала номер.
Женский голос ответил по-французски: «Месье Гланцберг в ванной, попробуйте через десять минут». Так просто и почти невероятно! Почему же никто не пробовал отыскать его раньше?




Как только Астрид назвала себя и сообщила, что работает на баварском радио в Вюрцбурге, Гланцберг заплакал. Вспомнил город, театр и консерваторию, в которой учился. По-немецки говорил сначала с запинками, потом все свободнее, остроумно и выразительно, за двадцать минут развернув перед Астрид десятилетия своей жизни. Но не случайно он озаглавил заключительную часть «Еврейской сюиты» «И все же!». Потому что вслед за рассказом о драматических событиях своей жизни, Гланцберг сказал: «Прекрасно. Я хочу еще раз увидеть Вюрцбург и показать там мои сочинения. Нужно найти музыкантов и хорошую вокалистку, например, Ханну Шигула, известную певицу и актрису».

Закончив разговор, Астрид долго не могла прийти в себя. Ночь прошла без сна, а на следующий день в эфир вышла первая радиопередача о Норберте Гланцберге. Позже Астрид написала книгу Chanson für Edith — «Шансон для Эдит».

Композитор, который, рассказывая сыну о Германии, никогда не связывал немецкую культуру с фашизмом и «сладким Адольфом, укравшим его годы», хотел этим возвращением замкнуть круг своей жизни. Вернувшись в город детства почти через семьдесят лет, в 1998 году, Гланцберг бродил по улицам, вспоминал людей и здания и удивлялся новому Вюрцбургу. Концерт состоялся в зале Высшей школы музыки. После опустошительной бомбардировки 16 мая 1945 года от старого здания, в котором учился Гланцберг, остались только ворота, но у композитора не было времени на сентиментальность. Репетируя, он забывал обо всем, ведь им руководило одно желание: именно здесь, в Вюрцбурге, показать, к чему он пришел в конце жизни, поэтому требования к музыкантам были очень высоки.


«Еврейская сюита и «Песни Холокоста» прозвучали при переполненном зале, а когда 88-летний композитор, который от волнения не мог говорить, сел за рояль, чтобы сыграть на бис, все восемьсот зрителей начали подпевать с первых же тактов, причем многие из них только тогда узнали, кто же написал «Падам, падам» и «Большие бульвары».

В 2000 году дирижер Фред Часлин, который был очень близок с Гланцбергом в последние годы, оркестровал «Еврейскую сюиту», что придало ей еще большую выразительность и красочность. После премьеры во Франции и в Израиле произведение впервые прозвучало в Германии в исполнении филармонического оркестра Вюрцбурга, а композитор был награжден премией города в области культуры. Вскоре Даниэль Кляйнер, музыкальный директор театра и художественный руководитель Моцартовского фестиваля, сделал оркестровое переложение фортепьянной партии «Песен Холокоста». Но композитор не успел услышать цикл в таком исполнении — он скончался 25 февраля 2001 года.


В память о Гланцберге премьера «Еврейской сюиты» в Иерусалиме транслировалась по всей Европе, а в день объединения Германии она прозвучала на площади перед рейхстагом в исполнении берлинского молодежного оркестра. На доме, в котором композитор провел 20 лет своей жизни, ныне висит мемориальная доска, а перед каждым Рождеством хор мальчиков исполняет его песню Noël c'est l'amour — «Рождество это — любовь».
Норберт Гланцберг вернулся в Вюрцбург навсегда

Уважамый Лев, хорошая статья, но вынужден напомнить Вам
о нашем договоре не перекрывать сообщения друг друга, если
с момента публикации не прошли ещё сутки. Пожалуйста,
придерживайтесъ этого правила вдальнейшем. Успехов!

Ким, мне очень стыдно,но я не понимаю,что значит " не перекрывать сообщения друг друга, если
с момента публикации не прошли ещё сутки." Ведь такого сообщения не
было на форуме,что же я перекрываю.Объясните пож.

Лев, этот вопрос уже обсуждался на форуме, и мы вроде бы пришли
к единому мнению. Наверное, Вы отсутствовали или упустили этот момент.
Я попробую напомнить...
Дело в том, что 90% посетителей форума читают только последние (свежие) сообщения.
Таким образом, сообщение, которое стоит перед Вашим в этой теме остаётся непрочитанным.
Поэтому, мы решили не ставить новое сообщение, если последнему нет ещё суток.
( время каждого сообщения указано вверху в начале каждого поста)
Это даёт возможность большему числу людей ознакомится с сообщением.
До сих пор эта договоренность соблюдалась почти всегда нашими авторами.
Надеюсь, что будет выполняться и вдальнейшем...

Ким,спасибо за разъяснение,я всё понял и постараюсь не забывать об этом.Действительно не был в курсе.

Что сделала небольшая группа евреев в суровую зиму 1941-1942

Записки наркома

Оружие, которым была завоевана Победа, ковали сыновья и дочери многих народов

Советского Союза. Только о евреях я буду говорить в своем сообщении просто

потому, что такова его тема.

В первые же месяцы войны немцы оккупировали многие наши промышленные районы с

военными заводами и стратегическими запасами. Нужно было спасать оставшееся,

вывозить на Восток оборудование, специалистов, архивы и там заново создавать

военную промышленность. Ведь воевать было нечем.



Кому поручить, кто в состоянии организовать в условиях хаоса отступления такое

гигантское дело? Одного такого человека Сталин знал, но этого человека, бывшего

наркома вооружений Ванникова по его же, Сталина, указанию вот уже месяц в

подвалах Лубянки пытками заставляют признаться, что он немецкий шпион. 20-го

июля 1941 года. Этого измученного заключенного прямо из тюрьмы привозят в

кремлевский кабинет вождя.



После короткого разговора создание на Востоке страны в кратчайшие сроки

обновленной военной промышленности Сталин возложил на еврея Бориса Львовича

Ванникова.



Прежде всего, надо было найти те кадры, которые "решают все".



А их, талантливых руководителей и специалистов, осталось совсем немного после

непрерывных репрессий 30-х годов.



Профессор И.Коган в журнале "Алеф" писал: "То, что сделала небольшая группа

евреев в суровую зиму 1941-1942 годов на Урале, в Сибири и на Волге, было чудом,

которое спасло Советский Союз от гибели". Этих людей разыскал и объединил

Б.Л.Ванников.



Проектирование и возведение зданий цехов колоссального военно-промышленного

комплекса в течение 6-8 месяцев сумели организовать вместе с наркомом

строительства Семеном Захаровичем Гинзбургом его помощники Вениамин Дымшиц и

Абрам Завенягин.



Замнаркома танковой промышленности Исаак Моисеевич Зальцман в Челябинском

"танкограде", а затем на заводах Нижнего Тагила и "Уралмаша" организовал

производство тяжелых и средних танков, лучших тогда в мире, и к концу 1942 года

довел их выпуск до 100 машин в сутки.



В ходе войны его заводы построили больше танков, чем вся Германия вместе с ее

союзниками. Зальцман как-то сказал Молотову: "Мы дадим танки, только вы не

вмешивайтесь!..."



Профессор Коган пишет: "...ему это конечно после войны припомнили, но до этого

Зальцман делал то, что хотел, и то, что было нужно. Если бы он и другие ждали

указаний из Центра, война была бы проиграна".



Генерал-майор Хаим Рубинчик, став директором судостроительного завода "Красное

Сормово" на Волге, сумел превратить его в танковый и до конца войны выпустить

10000 танков Т-34. Немецкий генерал-лейтенант Шнейдер пишет: "... танк Т-34

показал нашим, привыкшим к победам, танкистам свое превосходство в вооружении,

броне и маневренности".



Для организации массового производства самолетов много сделали зам. наркома

авиационной промышленности Соломон Сандлер и директора заводов Александр

Белянский (завод 19, изготавливавший штурмовик ИЛ-2), Матвей Шенкман (завод

16, делавший истребители Ла-5 и Ла-7), Израиль Левин (авиазавод в Саратове) и

др.



Вообще список евреев-директоров, возглавлявших в ходе войны оборонные заводы,

огромен.



Так, артиллерийскими заводами руководили: Лев Гонор (завод "Баррикада" , Борис

Фраткин (завод им. Калинина), Яков Шифрин (завод им. Ворошилова), Абрам

Быховский (завод в Мотовилихе) и др.



В 1942 году нарком боеприпасов Борис Львович Ванников стал Героем

социалистического труда. В список награжденных Сталин сам вписал его под 27.



О вкладе евреев-конструкторов в создание новых видов оружия писалось немного. В

30-х годах была репрессирована группа Лангемака, работавшая над созданием

ракетного оружия. Их идеи развили и воплотили в реальные "Катюши" сотрудники

ЦАГИ: Шварц, Гвай, Гантмахер, Левин и Шор. Все они получили Сталинские премии в

1941 и 1943 годах.



Дважды Герой Соцтруда, пятикратный лауреат Сталинской премии конструктор

Нудельман - создатель знаменитой авиационной пушки Н-37. Ею вооружались самолеты

Лавочкина и Яковлева, по две Н-37 устанавливались и на штурмовике ИЛ-2.

Самолеты, вооруженные этой пушкой, немецкие летчики называли "летающие

Фердинанды" и избегали встреч с ними.



Вот выдержка из письма командира 133-го авиаполка: "... тов. Нудельман, личный

состав нашей части благодарит вас. За полтора месяца наши летчики сбили 70

немецких самолетов. В этом большая заслуга ваших пушек, которые рвут на части

фашистские самолеты".



Знаменитое оружие Победы, определившее исход многих сражений, самоходная

артиллерийская установка СУ-122 была сконструирована под руководством Льва

Израилевича Горлицкого. Его самоходки (на базе танка Т-34) участвовали в прорыве

блокады Ленинграда, дошли до Берлина. За СУ-122 и более мощную СУ-152 Лев

Израилевич был дважды удостоен Сталинской премии. (В настоящее время 94-летний

Горлицкий член нашей ветеранской организации на Гатчинской, 22).



Немалую помощь пехоте оказывал и 160 мм миномет, сконструированный Исааком

Теверовским. Среди создателей лучших танков Второй мировой войны имя главного

конструктора челябинского "танкограда" Жозефа Яковлевича Котина, зам. наркома

обороны, генерал-полковника. В ходе войны под его руководством были разработаны

все модификации тяжелых танков ИС и КВ.



Немало еврейских имен и среди советских авиаконструкторов.



Девять тысяч высотных истребителей МиГ громили врага в ходе войны, в том числе

и первые советские реактивные самолеты. Один из создателей МиГов Михаил

Иосифович Гуревич, выдающийся авиаконструктор, Герой соцтруда, лауреат Ленинской

и Сталинских премий. Конструктор самых скоростных истребителей Второй мировой

войны Ла-5, Ла-7 и Ла-9 Семен Моисеевич Лавочкин.



Из 54 тысяч истребителей, произведенных во время войны, 22 тысячи носили индекс

"Ла". На них летали многие советские асы, в том числе и трижды герои Покрышкин и

Кожедуб. Иван Кожедуб, сбивший 62 немецких самолета, подходя на аэродроме к

своему Ла-7, вытягивался, как по команде "смирно" и отдавал самолету честь.



В своих воспоминаниях он писал: "Есть человек, которому я обязан не только

своей славой, но и самой жизнью. Это конструктор Семен Лавочкин, создавший

великий истребитель Ла-7. На этом самолете я не боялся вступать в бой с любым

количеством немецких машин. Он, казалось, сам понимал, что нужно делать, куда

лететь, в кого стрелять. А уж спасал он меня в самых безнадежных ситуациях".



Первым заместителем Лавочкина был Михаил Леонтьевич Миль, еврей, ставший

впоследствии генеральным конструктором многих советских вертолетов. Из

конструкторского бюро Лавочкина и Семен Арьевич Косберг. С 1958 года он работал

у Королева, создавал двигатели для ракет 3-ей ступени. Хорошо известен возглас

Гагарина: "Поехали!" когда заработала первая ступень.



Но мало известен его крик восторга на 30-й секунде полета: "Косберг сработал!",

когда корабль вышел на орбиту. Уже на земле, увидев в толпе встречающих

Косберга, Гагарин подошел и обнял его. Герой соцтруда, лауреат Ленинской премии

Семен Арьевич Косберг погиб в 1965 году в автокатастрофе.



Ближайшими сотрудниками Лавочкина были также талантливые конструкторы Свердлов,

Тайц, Фельснер, Хейфец. Кстати, заместителями Туполева были Кербер и Френкель;

Яковлева - Донской, Закс и Зонштайн; Петлякова - Изаксон.



Уже к началу 1944 года наша армия превосходила гитлеровскую качеством всех

видов вооружения, а количеством в 1,5-2 раза



Война закончилась в мае, а в июне 45-го американские ученые успешно испытали

атомную бомбу. У большинства этих ученых от рук нацистов в Европе погибли все

близкие. Они делали бомбу не для Японии.



Они надеялись, что атомный взрыв над Берлином станет апофеозом справедливого

возмездия. Советская армия опередила их.



В конце 1945 года Ванников получил новое правительственное задание:

организовать производство и испытание атомной бомбы.



В 1949 году в кремлевском кабинете Сталина обсуждается список представленных к

наградам за создание атомной бомбы. Первым в нем значился Берия.



Сталин, подумав, сказал: "Лаврентия Павловича мы наградим грамотой! А вот

товарищ Ванников, я полагаю, достоин Золотой Звезды". Наступила пауза. Кто-то

осторожно заметил, что Ванников уже Герой Социалистического Труда, а в положении

записано... "Положение писали люди, - перебил Сталин. - Они и исправят это

положение".



Генерал-полковник Б.Л.Ванников получил вторую Золотую Звезду под 1.



В 1954 году за создание водородной бомбы он был удостоен третьей Золотой Звезды

и тоже под 1.



БОРИС ВАННИКОВ, (1897-1962)



Советский государственный деятель



Борис Львович Ванников родился 26 августа 1897 г. в поселке Биб-Эйлат (вблизи

Баку) в семье рабочего. После окончания начальной школы работал на Бакинских

нефтепромыслах подсобным рабочим.



В 1917 г. работал помощником десятника на строительстве шоссейной дороги на

Кавказе.



В 1918-1920 гг. Б.Ванников активно участвовал в революционных событиях и

гражданской войне на Кавказе. Он - член российской коммунистической партии с

1919 г.



В 1920 г. он переехал в Москву, работал в Наркомате РКИ (рабоче-крестьянской

инспекции) и одновременно учился в Московском высшем техническом училище (МВТУ

им. Баумана).



В 1926 г. Б.Ванников окончил МВТУ и с этого времени по 1937 г. работал

инженером, главным инженером и директором ряда военных заводов (Тульского,

Пермского).



В 1937 г. Ванников был назначен заместителем наркома, а в 1939 г. - наркомом

оборонной промышленности СССР.



В первых числах июня 1941 г. Ванников был отстранен с поста наркома вооружения

СССР и арестован.



В июле 1941 г., через месяц после нападения Германии на СССР, ему в тюремную

камеру было передано указание Сталина письменно изложить свои соображения о

мерах по развитию производства вооружения в условиях начавшейся войны.



Через несколько дней Ванникова прямо из тюрьмы привезли к Сталину, который

сказал: "Ваша записка - прекрасный документ для работы наркомата вооружения. Мы

передадим ее для руководства наркому вооружения".



После освобождения в июле 1941 г. Ванников выполнял задания Государственного

комитета обороны по производству боеприпасов и восстановлению эвакуированных в

глубь страны артиллерийских заводов. В начале февраля 1942 г. Б.Л.Ванников был

назначен наркомом боеприпасов СССР, а в июне 1942 г. ему было присвоено звание

Героя Социалистического Труда "за исключительно высокие заслуги перед

государством в деле организации производства, освоения новых видов

артиллерийского и стрелкового вооружения...". В январе 1944 г. Ванникову

присвоено звание генерал-лейтенанта, а в ноябре 1944 г. - звание

генерал-полковника инженерно-артиллерийской службы.



Наркомом боеприпасов Б.Л.Ванников оставался вплоть до июня 1946 г., в течение

всей Отечественной войны успешно руководя отраслью, которая бесперебойно

обеспечивала фронт боеприпасами и проводила их принципиальное совершенствование.



В начале 1946 г. Б.Л.Ванников возглавил Первое Главное управление (ПГУ) при

Совете Министров СССР. В задачу ПГУ входила организация производства советской

атомной бомбы. По словам академика Ю. Харитона, "блестящий инженер и прекрасный

организатор, Б.Л.Ванников быстро сумел найти общий язык с большим коллективом

ученых, возглавляемым И.В.Курчатовым....".



Б.Л.Ванников активно участвовал и в создании советской водородной бомбы. В

1953-58 гг. он - первый заместитель министра среднего машиностроения СССР.



За заслуги в развитии оборонной промышленности ему трижды присваивалось звание

Героя Социалистического Труда (1942, 1949 и 1954 гг.) и дважды присуждалась

Сталинская премия

(1951, 1953 гг.). Он был награжден 6 орденами Ленина, Суворова и Кутузова 1-й

степени.

Борис Львович Ванников умер в Москве 22 февраля 1962 г. и похоронен на Красной

площади у Кремлевской стены.



Лазарь Ратнер

К Сообщению КИМа о наркоме Б.Л.Ванникове. Фотографии.


Ванников Борис Львович, Министр вооружений, генерал - полковник инженерных войск, трижды Герой Социалистического труда, лауреат Сталинских премий.


Памятник Б.Л.Ванникову в городе Баку. 1983 год.

Четыре мужа Аиды Ведищевой



Она, пожалуй, единственная из советских певиц, кому удалось добиться признания на Западе. Ей пришлось эмигрировать в чужую страну почти в 40 лет, но она смогла начать с чистого листа и заставила о себе говорить. Ей поставили смертельный диагноз – рак третьей степени, но певица, потеряв волосы после химиотерапии, совершенно изможденная, продолжала петь и даже закрутила роман с небогатым евреем, бросив американца-миллионера. Разгадать эту женщину, полную жизни, пытались многие мужчины. Но приблизиться она позволяла лишь избранным.

Услышав ее полный страсти голос в фильме «Бриллиантовая рука», где она пела за героиню Светланы Светличной, мужчины сходили с ума. Не устоял и Владислав Ведищев, артист цирка, исполнитель оригинального номера – он балансировал на горке из досок и цилиндров. Владислав был женат, но кинулся в роман с певицей, как в омут с головой. Так Ида Вайс стала Аидой Ведищевой.

– Какие наряды он мне привозил из зарубежных гастролей! – вспоминает Аида Семеновна. – Владик поначалу на руках меня носил. Может, поэтому я и решилась родить от него ребенка.

Она сопровождала его на гастролях, готовила обеды и ужины, стирала. И все это между репетициями и концертами. В то время певица старалась ухватиться за любую возможность работать на сцене – ее пригласил в свой оркестр Олег Лундстрем, она пела у Леонида Утесова, солировала в ансамбле «Голубые гитары». Из каждого окна звучал ее голос, а ее «Песенка о медведях», «Белый рояль», танго «Помоги мне!» распевали все.

Испытание популярностью не выдержал Владислав. Любой восхищенный взгляд, самый невинный комплимент доводили его до бешенства. Муж начал распускать руки.

– Мне нередко приходилось замазывать синяки толстым слоем грима, – рассказывает певица. – Долго так продолжаться не могло.

После очередного скандала она взяла сынишку и ушла. В это время она была на пике популярности. Правда, обожал ее народ, а вот у властей к ней было много претензий – слишком уж не по-советски раскованно она вела себя на сцене. К тому же осмелилась поставить на сцене чуждый социалистическим взглядам мюзикл «Поющие новеллы». На сцене показывали слайды, подтанцовка то и дело меняла костюмы, причем весьма откровенные, играла цветомузыка. Но шоу существовало недолго: музыкантов певицы срочно перевели в другие коллективы, а ей доступ на сцену закрыли.

– Для меня это был большой удар, – вспоминает Ведищева. – Хорошо, что тогда рядом со мной оказался надежный человек – Борис, руководитель ансамбля «Мелотон», с которым я выступала. Именно он и подсказал выход из ситуации – уехать за границу. Для меня это было тяжелое решение, ведь я искренне любила свою страну, своего зрителя.

Борис был моложе Аиды почти на 10 лет.

– Разницу в возрасте мы не ощущали, он мне твердил, что я для него лучше всех, а мне так важно было ощущать опору, – говорит певица. – Теперь, спустя много лет, я понимаю, что он был послан мне свыше, для того чтобы я не потерялась по жизни, ведь переезд в Штаты стал огромным стрессом. Борис был человеком очень религиозным, он приобщил меня к вере. И эта вера меня не раз спасала, когда я оказывалась на самом краю.

Уезжали они вчетвером – Аида с сыном, мамой и новым мужем. Борис, переехав в США, все глубже уходил в религию. Он сказал жене о своем желании стать монахом и предложил ей идти тем же путем.

– Возможно, его сломили трудности. Ведь, прежде чем выйти на сцену и стать знаменитостью в США, мне пришлось сводить концы с концами, – рассказывает Ведищева. – Я училась многому заново. Днем я работала медсестрой, а вечерами репетировала.

Она предложила мужу расстаться. Это больная тема для Ведищевой. Борис так и не нашел себя вдали от родины. Вскоре после развода он серьезно заболел и от отчаяния покончил с собой.

А вскоре она исполнила мечту многих советских женщин – вышла замуж за миллионера. Им оказался американец с русской фамилией Маркофф. Владелец швейного бизнеса увидел ее на сцене «Фрайерс-клаба» на «Беверли-Хиллз».

– Это было как в сказке про Золушку, – вспоминает Ведищева. – Я стала вхожа в элитные круги, жила в шикарном доме, где были 11 комнат, бассейн, бар и сцена для меня. Мы с мужем объездили почти весь земной шар. Но все равно я чувствовала себя птичкой в золотой клетке. Он позволял мне по одному концерту в год в «Беверли-Хиллз».

А в конце концов он и вовсе запретил ей петь. Даже ради материального благополучия Ведищева не желала ему покоряться, ведь, по ее признанию, ни один мужчина в мире не мог ей заменить сцену. После пяти лет «сказки» она подала на развод. Началось мучительное выяснение отношений.

– Со злости Джей специально ударил меня, а я оттолкнула его и поцарапала ему ногтями нос, – вспоминает Аида.

Муж тут же воспользовался ситуацией и вызвал полицию. Взбунтовавшуюся жену посадили в тюрьму. Вскоре богатый супруг сжалился и заплатил за нее выкуп. Но она твердо решила: с таким негодяем жить не будет. Миллионер не хотел делиться с непокорной женой деньгами. Но она сама разузнала все юридические тонкости и все-таки отсудила у него часть имущества – одежду, бриллианты, машину, аппаратуру и рояли.

Но трехлетнее судебное разбирательство не прошло даром. Она тяжело заболела. Диагноз был страшным – рак. Врач сказал, что надежды нет.

– С трудом мне удалось отыскать доктора, который взялся меня лечить. И чудо свершилось! – с волнением говорит Ведищева.

И в это же время в ее жизни появился Наум.

– Он крал меня из госпиталя и таскал по клубам, стараясь отвлечь от мрачных мыслей. Как я благодарна ему! Однажды, танцуя, так увлеклась, что с меня слетел парик – ведь после химиотерапии я совершенно облысела. Все хохотали, а я пуще всех.

Наум приехал в Америку из Израиля, он был бизнесменом средней руки. Но это не имело для нее никакого значения!

У нее есть своя квартира в Лос-Анджелесе, хороший дом на побережье океана. Она делает свое шоу на телевидении и продолжает выступать. Вот только внуков пока нет.

– Сын пообещал меня не делать бабушкой, – шутит Ведищева. – А я ею и не боюсь стать, ведь даже в семьдесят можно ощущать себя молодой. Я это точно знаю.

20-06-2011, 18:29

Источник: Собеседник.ru

МАРК ШАГАЛ - ХУДОЖНИК.
ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО.

К 124-летию со дня рождения.



Детство
7 июля 1887 года в Витебске, в простой еврейской семье родился Мойша Сегал.
В детстве Мойша посещал начальную еврейскую религиозную школу, затем - гимназию, несмотря на то, что в царской России детям евреев запрещалось обучаться в светских школах.
В возрасте девятнадцати лет, несмотря на категорические протесты отца, но благодаря влиянию матери, Мойша поступил на обучение в частную "Школу живописи и рисунка художника Пэна". Он проучился в этой школе всего два месяца, но это было началом. Смелым началом. Пэн был настолько поражен его дерзкой работой с цветом, что позволил посещать свою школу бесплатно.
Мойша был старшим из девяти детей и все домашние, а также соседи и торговцы да и простые мужики были тогда его моделями. Деревянные дома, луковки церквушек, бакалейная лавка матери, еврейские заповеди, обычаи и праздники навсегда влилась в сердце мальчика и образы родного любимого Витебска будут постоянно повторяться в творчестве художника.

Санкт-Петербург
В 1907 году, с 27 рублями в кармане, Мойша Сегал отправился в российскую столицу.
Поскольку российская дискриминационная политика в отношении евреев в Санкт-Петербурге была гораздо жестче, молодой человек часто был вынужден прибегать к помощи со стороны влиятельных евреев. Кроме того, он был очень ограничен в средствах и жил бедно, порой на грани нищеты. Но все эти тяготы, конечно, имели мало значения для молодого художника, попавшего в водоворот художественной жизни столицы: выходят авангардистские журналы, организуются новаторские выставки, открываются двери для знакомства с современным западным искусством. Все это оказывает огромное впечатление на становление молодого художника.
Но, познавая и впитывая все новое, Мойша держится в стороне от разнообразных объединений и групп, начиная формировать свой собственный неповторимый стиль.
В его ранних работах уже очевиден поиск собственного изобразительного языка. Уже начинает появляться сказочность и метафоричность образов в жизненно-бытовых сюжетах: "Рождение", "Смерть", "Святое семейство"

За несколько лет жизни в Санкт-Петербурге он учился в частной школе Зайденберга, работал в редакции еврейского журнала "Восход", два года учился у Льва Бакста в школе Званцевой. Также Мойша посещал класс художника-новатора Мстислава Добужинского.
Весной 1910 года состоялась первая выставка в редакции авангардистского журнала "Аполлон".


Белла, жена и муза Марка Шагала.

Летом 1909 года в Витебске художник познакомился с Беллой Розенфельд, дочерью витебского ювелира.
Они поженятся 25 июля 1915 года и Белла навсегда останется его первой возлюбленной, женой и музой.

Париж
В августе 1910 года Максим Винавер, депутат Государственной Думы 1905 года и меценат, предлагает художнику стипендию, дающую возможность отправится на учебу в Париж.

По прибытии Мойша Сегал берет себе творческий псевдоним. Теперь он - Марк Шагал, на французский манер.

Первый год он снимает студию у художника Эренбурга на Монпарнасе. Шагал посещает различные классы в свободных художественных академиях, пишет ночами, а днем пропадает на выставках, в салонах и галереях, впитывая искусство великих мастеров: Делакруа, Курбе, Сезанна, Гогена, Ван Гога и многих других.

В 1911-м Шагал переезжает в "Улей", здание, выкупленное Альфредом Буше и ставшее своеобразным приютом для множества бедных иностранных художников. Здесь Шагал познакомился со многими художниками; здесь он осваивает приемы новых веяний - кубизма, футуризма, орфизма; здесь делает первые действительные успехи: "Скрипач", "Посвящение моей невесте", "Голгофа", "Вид Парижа из окна".
Несмотря на полное с головой погружение в парижскую художественную среду, он не забыл и родного Витебска. "Понюшка табаку", "Продавец скота", "Я и деревня" пронизаны ностальгией и любовью.
Весной 1914-го года Шагал везет свои работы, несколько десятков холстов и около ста пятидесяти акварелей на выставки в Берлин, которыу проходят с большим успехом у публики.
Затем он уезжает на побывку в Витебск, чтобы встретиться с родными и повидать Беллу. Но начинается Первая Мировая война и возвращение в Европу откладывается на неопределенный срок.

Россия
Брат Беллы Яков Розенфельд содействует освобождению Шагала от призыва на фронт.
Творчество Шагала в эти бурные годы очень многогранно: он с новой энергией берется за бытовые повседневные мотивы ("Окно в деревне"); идет война, и свои чувства он изливаетна холст ("Война"). Рождаются ряд очень религиозных работ ("Красный еврей", "Праздник кущей"). Лирические холсты "День рождения", "Розовые любовники", "Прогулка", "Белла в белом воротничке"созданные в эти годы, переполнены любовью к жене Белле.

9 августа 1918 года при содействии Луначарского, Марк Шагал назначается уполномоченным по делам искусств в Витебской губернии. К годовщине Октябрьской революции Шагал с огромным энтузиазмом разукрасил Витебск. Также в это время публикуется его статья "Революция в искусстве". В полную силу под его руководством в Витебске работает Свободная академия, ставшая крупным творческим центром. В ней преподают многие известные художники, местные и приезжие.
В 1920-м Марк с Беллой и дочерью Идой, которая родилась у них в 1916 году, переезжает в Москву, где принимает активное участие в театральной жизни столицы - готовит эскизы декораций для спектаклей.


Шагал и дочка Ида.

Но начинаются нападки и критика со стороны "подлинно революционных" художников и партии натворчество Марка Шагала. Непонимание и неприятие режимом вынуждают художника покинуть страну.
И в 1921 году он с семьёй уезжает заграницу.

Франция
После отъезда Шагал, Белла и Ида в течение года живут в Берлине, ставшем пристанищем для эмигрантов из России и других стран.
Весной 1923 года Пауль Кассирер, берлинский издатель и галерист, предлагает художнику издать книгу "Моя жизнь" с авторскими иллюстрациями. Шагал принимает это предложение.
А в конце лета этого же года он переезжает в Париж.
Амбруаз Воллар, книголюб, коллекционер, издатель, задумывает выпуск серии книг, иллюстрированных знаменитыми художниками и предлагает Шагалу сотрудничество. Шагал выбирает "Мертвые души" Гоголя и прекрасно справляется с заданием. Метафорично-фантастическая графика мастера как нельзя лучше отражает острую гоголевскую сатиру.
Известность принесла ему и свободу материальную - теперь он путешествует с семьей по Франции и странам Европы. Новые картины радостны, светлы и легки: "Деревенская жизнь", "Двойной портрет", "Ида у окна".

В 1931 году художник с семьей посещает Палестину, открывая для себя землю предков и ощутив вблизи центр своей веры. Эти несколько месяцев, проведенных на Святой Земле, по словам художника, произвели на него самое сильное впечатление за всю жизнь.

За окном - конец 30-х. Из Германии уже отчетливо доносятся речи Гитлера и грохот нацистских сапог. Принимаются новые антисемитские законы. Европа снова погружается во мрак войны.
Благодаря помощи Чрезвычайного Комитета по спасению и американского консула в Марселе, Шагал с семьей и картинами отплывает на пароходе в США.

США
В Америке, принявшей множество эмигрантов из Европы, резко возрастает интерес к европейской культуре. В Нью-Йорке организуются выставки, объединенные общей темой "искусство в изгнании".
Пьер Матисс, сын знаменитого художника, предоставляет Шагалу свою галерею для работы и выставок. Шагал работает в это время в основном над незавершенными картинами, привезенными из Старого Света.
Весной 1942 года Шагал оформляет декорации к балету "Алеко". Художник выполнил задние декорации и четыре огромных красочных фона, воссоздающих сказочную атмосферу пушкинской поэмы.
В августе 1944 года семья Шагалов с радостью узнает об освобождении Парижа. Война близится к концу и им не терпится поскорее вернуться во Францию. Но буквально через несколько дней, 2 сентября Белла умирает от сепсиса в местной больнице. Художник совершенно оглушен настигшим горем и только спустя девять месяцев он берет в руки кисти, чтобы написать две картины в память о любимой: "Свадебные огни" и "Рядом с ней".

Франция
В 1945 году Марк Шагал познакомился с дочерью бывшего британского консула Вирджинией Макнилл-Хаггард. Вирждиния была почти вдвое младше художника, но внешне она чем-то напоминала Беллу. И между ними вспыхнул роман. В 1946 году у них родился сын Дэвид (Давид) Макнилл. Вирджиния прожила с Шагалом около 7 лет, переехала с ним в Париж, однако потом покинула художника вместе с сыном.
В 1948 году Шагалу наконец-то удается окончательно переехать в родную и дорогую сердцу Францию.
Библейская тема постоянно сопровождает творчество художника и Шагал будет постоянновозвращаться к ней Помимо 105 офортов к изданию французской Библии, он создаст еще множество картин, гравюр, рисунков, керамических изображений, витражей, шпалер на библейские темы. Все это составит "Библейское послание" художника миру, специально для которого в 1973 году в Ницце Шагалом будет открыт своеобразный музей, а правительство Франции признает этот "храм" официальным национальным музеем.

В 1952 году художник знакомится с Валентиной Бродской, которая становится просто "Вавой" и официальной женой художника. Их брак оказывается счастливым, хотя Белла все равно остается музой художника.


Шагал со второй женой Валентиной (Вавой).

С 1960-х годов Шагал в основном переходит на монументальные виды искусства.
В начале 1960-х по заказу правительства Израиля Шагал создает мозаики и шпалеры для здания парламента в Иерусалиме. После этого успеха он получает множество заказов на оформление католических, лютеранских храмов и синагог по всей Европе, Америке и Израилю.

В 1964 году Шагал расписывает плафон парижской Гранд Опера по заказу самого президента Франции Шарля де Голля, в 1966 году создает для Метрополитен Опера в Нью Йорке два панно, а в Чикаго украшает здание Национального банка мозаикой "Четыре времени года" (1972).
В 1973 году по приглашению Министерства культуры Советского Союза Шагал посещает Ленинград и Москву. Ему организовывают выставку в Третьяковской галерее. Художник дарит СССР несколько своих работ.
В 1977 году Марк Шагал был удостоен высшей награды Франции - Большого креста почетного легиона, а в 1977-1978 году была устроена выставка работ художника в Лувре, приуроченная к 90-летию художника.
Вопреки всем правилам, в Лувре были выставлены работы еще здравствующего автора!

До последних дней Шагал продолжал писать картины, делать мозаики, витражи, скульптуры, керамику, работать над декорации к постановкам в театрах. 28 марта 1985 года на 98-ом году жизни Марк Шагал скончался в лифте, поднимаясь после целого дня работы в мастерской. Он умер "в полете", как когда-то предсказала ему цыганка, и как изображал он себя летящим на своих картинах.

Pasted from: www.dl.dropbox.com

Жизнь как блиц

Он жил стремительно и парадоксально, как и играл. Многого добился в жизни и многое потерял. История взлетов и падений великого шахматиста Михаила Таля


В 1969 году в печати появились некрологи. Мировая шахматная общественность прощалась со знаменитым гроссмейстером, подводя итог его яркой, но краткой жизни. «Михаил Таль навсегда останется в нашей памяти яркой кометой, пронесшейся по шахматному небосклону…»
Полулежа в номере московской гостинице, «яркая комета» читала один из некрологов и делала в нем поправки. В журнале «Шахматы» знали, что Талю предстоит тяжелейшая операция, и приготовились к худшему, набрав текст прощания. Но, вопреки ожиданиям, больной выжил, и вот кто-то из друзей показал ему гранки. Таль завершил правку, написал «Исправленному верить», расписался и вернул некролог в редакцию.
Эта история его позабавила. В 69-м он проводит показательный матч – играет на десяти досках вслепую. Он сидит в изолированной комнате, ничего не записывая и связываясь с залом по микрофону. Он побеждает на большинстве досок, а оставшиеся партии сводит вничью. Нет, рановато его хоронить.

Влюбленный демон
Она часто вспоминает, как он ловко женил ее на себе. Это был сильный ход, комбинация великого авантюриста. Он убеждал: Салли, в загсе дают полгода на размышления. Огромный срок! Не будешь уверена в своих чувствах – просто заберешь заявление.
Летом 60-го, когда приехали в рижский ЗАГС, она сразу заподозрила неладное: на входе сияет директор, подносят цветы, врубают вальс Мендельсона. И привет – отступать поздно. Ковровая дорожка стелется прямо к столу, где лежит бланк.
Все свершилось молниеносно – показали, где расписаться, потом куда-то улетели паспорта и тут же прилетели уже с оттисками официальных штампов. И зашумели поздравления. Она зашла в ЗАГС сомневающейся невестой, а вышла женой. Прощай, свобода! Хорошо хоть фамилию свою отбила – Ландау. Не то что у него – Таль. Эх, Таль-враль! Все навраль!
Он чувствовал себя победителем. Поймав такси, втащил ее, еще огорошенную, на заднее сиденье, что-то промурлыкал и вдруг запел: «Мы свой, мы новый мир построим!»
Престарелый водитель, как видно, из латышских стрелков, тут же подхватил и на полном серьезе стал выводить: «Кто был никем, тот станет всем!» Так они и ехали, вдыхая аромат белых ненавидимых ей хризантем и распевая «Интернационал».
Так она и стала его женой. Женой Михаила Таля.
Его представили ей всего каких-то полгода назад в ресторане. В новогоднюю ночь знакомый подвел к ее столику хлипкого черноволосого паренька и со значением произнес: «Познакомься, Салли, это наш знаменитый Миша Таль!»
Таль? Таль? Она слышала это имя, но мир шахмат для нее невероятно далек. Все эти слоны и кони, эти короли и королевы, которых почему-то называют ферзями… Детство какое-то. Забава для тех, кто не смог повзрослеть. Она же – актриса и певица. Она живет в другом мире, где замечательно себя чувствует. Театральная сцена, джазовые оркестры… Здесь все по-взрослому. В советской и в то же время какой-то глубоко несоветской Риге у нее толпы поклонников. И вот к этому полку воздыхателей прибился шахматист со смешным обрубленным именем. Только этого ей не хватало. Впрочем, почему нет?
Он был расточителен, весел и забавно старомоден – пригласил в гости, познакомил с родителями. В тот вечер она села за рояль и сыграла «Элегию» Рахманинова.
И Миша, и его отчим, Роберт, пришли в восторг. Рахманинов – это же высота! Выше только звезды! Мишина мама тоже аплодировала, но как-то настороженно. Позже Салли узнала, что та до последней минуты пыталась уберечь Мишу. Мама навела справки и пребывала в испуге. Рига – маленький город, и этот маленький город кишел сплетнями о том, что смазливая певичка развратна, она разрушает семьи и доводит до инфарктов своих обожателей.
Ей самой эта молва не мешала. Она рассуждала так: пусть меня принимают такой, какая я есть. Или катятся к черту!
С того вечера Салли стала мучить загадка. В доме висел портрет мишиного папы, известного на всю Ригу доктора Таля, ныне покойного. Но Миша, боготворивший отца, был совершенно на него не похож. Она отметила и другое: он копия своего отчима.
Потом она узнает тайну семьи, а пока они только друзья, и такое не обсуждают с друзьями.
С каждым днем ей все больше нравится этот насмешливый шахматист. Она не может понять: ей нравится он или его растущая слава? Ее это забавляет и озадачивает. Неожиданно для себя она начинает интересоваться шахматами. Неужели эта старая игра действительно вызывает такую бурю страстей? И неужели правда то, что говорят и пишут о ее новом знакомом?
А слава Таля уже гремит. О нем говорят с восхищением. И восхищаться действительно есть чем. В семнадцать он чемпион Латвии. В двадцать один – чемпион СССР. В двадцать два подкрепляет свой титул и следом побеждает на международном турнире в Югославии. Небывалый результат.
Пресса дает ему хлесткие прозвища: «демон 64-х полей», «шахматный злодей», «рижский пират», «любитель приключений», «вихрь из Советского Союза». Им не только восторгаются. На него злятся. Со времен Алехина еще никто не играл в таком стиле. Никто не жертвовал столько фигур.
О нем пишут: «Таль – романтик, он всегда идет на сомнительный риск». «Это просто шахматная ракета. Он развивает какой-то неслыханный темп!»
На турнире претендентов в Белграде вдруг разносится слух, что он гипнотизирует противника. В кулуарах говорят: «Да он гипнотизер – путает мысли. Положим, рассчитываешь ты атаку, а тебе вдруг бабы начинают мерещиться. Голые. Какая игра, когда в голове бабы!»
Видимо, слухи порождает его взгляд. В игре, особенно когда дело идет к победе, он меняется. Его глаза становятся черными. В них появляется пугающий блеск. Поэтому его и называют демоном.
Талю сообщают, что гроссмейстер Бенко будет играть с ним в черных очках, и он тут же решает подшутить над противником – как только тот лезет в карман, следом за ним вынимает и пристраивает на носу огромные пляжные очки.
В тот день хохотал зал, хохотали судьи и больше всех хохотал противник. Правда, очков Бенко так и не снял. Играл в потемках, пока не понял, что ему не светит даже ничья.
Это были годы стремительного продвижения к шахматной короне. Таль готовился взойти на олимп.
Салли не облегчала ему жизнь. Чемпион чемпионом, гений гением, а не должен забывать, что она не шахматная фигура и не подчиняется его воле. Она ходит как хочет и куда хочет. И если он надеется взять ее в жены, то должен терпеть. Она даст ему знать, когда созреет для свадьбы.
Ее независимость приводила его в бешенство. Однажды он заявил, что наглотается таблеток, если она уйдет от него, а если это не сработает, выбросится в окно. Она дала ему понять, что не свяжет свою жизнь с психопатом.
Их ссора сказалась на его игре. Он заявил родным, что не поедет на турнир в Швейцарию. На Таля накатила апатия. И тогда друзья и знакомые стали убеждать Салли помириться с шахматным гением, дать ему возможность выступить. Ведь у него – все шансы на победу. Ей сообщили, что у него нервное потрясение, что он лежит в постели, не ест и не пьет.
Она не поддалась. Она заявила: если Миша болеет, пусть ему вызовут врача.
Словно следуя ее совету, к Талю позвали врачей, и те поставили его на ноги. Он поехал в Швейцарию и победил – победил назло обстоятельствам, наперекор своим чувствам. А вскоре удивил еще больше – собрался жениться на своей московской знакомой.
Салли не могла позволить ему так себя оскорбить. Она позвонила, и его планы жениться рухнули в один миг. Он прилетел по первому ее зову.
Тогда, в период примирения, Таль особенно страстно стал досаждать ей идеей замужества. И в итоге уговорил просто подать заявление. В ЗАГСе, мол, дают полгода на размышление.
Это случилось накануне его главной шахматной победы и, без сомнения, добавило сил.

Азарт победы
В мае 60-го, после фейерверка международных побед, Таль получил право сразиться с королем – Михаилом Ботвинником. Когда-то он уже пытался вызвать чемпиона на поединок. В далеком 48-м году пионер Миша Таль узнал, что на Рижском взморье отдыхает знаменитый Ботвинник. Двенадцатилетний мальчик взял доску и потопал вызывать на бой многоопытного гроссмейстера. Тогда ему преградили путь и развернули назад. Сейчас сделать то же самое было уже невозможно.
Матч вызывает сногсшибательный интерес. Театр имени Пушкина, где он проходил, осаждает толпа. За шахматное лидерство дерутся не просто Ботвинник и Таль. Дерутся опытность и юность. Сражаются два стиля – тщательно просчитанная позиционная тактика и атакующая импровизация.
И побеждает Таль. Его победа более чем убедительна – 12 с половиной очков на 8 с половиной. Таль становится чемпионом мира. Причем – самым молодым. Ему еще только двадцать три года.
Мировая пресса рукоплещет юному шахматисту, называя его основателем «неопсихологической школы». О нем пишут аналитики. Все пытаются разгадать загадку его необычной игры: «Таль говорит, что выбирает не самый сильный ход, а тот, который бы поставил противника в наиболее трудное положение». «У Таля есть что-то от каждого предыдущего чемпиона мира. От Мерфи – шахматный блеск, от Стейница – нечто магическое, от Ласкера – психологический подход, от Алехина – неслыханный темп, от Ботвинника – безошибочность…»
С момента коронации и до отъезда Таль пребывает в тумане. Аплодисменты, объятия, удары по плечу, микрофоны, камеры, брызги шампанского – все это погружает его в состояние странного сна наяву. Однако это всего лишь прелюдия. Основная встреча ему готовится дома.
В мае 60-го Рига встречала своего героя. Его несли на руках от поезда до машины, а потом машину толпа оторвала от земли.
В наше время интерес к шахматам, увы, невелик. А тогда, в шестидесятые, шахматы были сверхпопулярны. Советский Союз был шахматной Меккой. На русском языке выходила вся передовая шахматная литература. В СССР шахматами не увлекались – ими болели миллионы людей. Каждый шахматный чемпион становился кумиром, человеком-легендой. Некоронованным королем.
За блистательную победу латвийское правительство подарило Талю дачу на Рижском взморье. Она стоила миллион рублей. Колоссальная по тем временам сумма. Его почтовый ящик наполнился письмами. Не переставая, звонил телефон.
Салли удивлялась себе. Ее независимость куда-то улетучилась. Она как-то легко с ней рассталась.
Тогда же ей раскрылась тайна его рождения. Доктор Таль перенес тяжелейшее вирусное заболевание и потерял возможность иметь детей. И тем не менее они с женой решили завести второго ребенка. Отцом Миши стал ее бывший возлюбленный, Роберт. Через 12 лет после рождения мальчика доктор Таль умер, и Роберт занял место главы семьи. О том, кем он ему на самом деле приходится, Миша прекрасно знал. Но его любовь к ушедшему из жизни отцу была такова, что он сохранил и его отчество, и фамилию. В доме эта тема была табуирована. Доктор Таль железно считался отцом, а настоящий отец – отчимом. Михаил называл его Джеком.
В то время Салли осознала себя женой шахматного гения, к дому которого не зарастет народная тропа.
Дом был всегда переполнен. Кошмар начинался рано. С утренней зорькой на пороге появлялись хмурые пионеры с шахматными досками. Они перенимали у гроссмейстера его неподражаемый стиль. Потом сваливались друзья. Очень много друзей. И все, как один, шахматисты. Весь день она слушала взволнованную белиберду – скороговорки шахматных комбинаций и шутки, понятные лишь посвященным:
– Ладья отходит.
– С угрозой атаки?
– Нет, с угрозой возвращения назад.
В квартире густел дым, как в избе Левши. Впрочем, Таль и был левшой. И в этом «дым-коромысле» плавали треклятые шахматные фигуры: ржущие кони, неудержимые слоны, бронебойные ладьи, разменные пешки, трусливые короли и величественные, разящие ферзи.
Гости много пили, много хохотали и расходились под утро – перед самым приходом пионеров. И так каждый день.
Таль вполне соответствовал образу гения. У него были гениальные странности. Когда она оттаскивала его от доски и загоняла в ванную, он интересовался, в какой последовательности должен мыться.
Иногда он тихо скулил, что у него безумно болят ступни. И она замечала, что у него ботинки надеты на разные ноги.
В целом, это было чертовски веселое время. Единственным, что омрачало жизнь, было здоровье. Еще до свадьбы Салли заметила, что он горстями глотает таблетки. Оказалось, у него развивается болезнь почек.
Эта проклятая болезнь вскоре отравит ему жизнь.
К предстоящему матчу с Талем Ботвинник готовился основательно. Он изучал стиль Таля. Многоопытный мастер понимал: дело не в жертвах, которые тот приносил ради перехвата инициативы. Дело в особом настроении, возникающем во время дуэли, в пьянящем азарте победы.
Ботвинник не знал, что в грядущей битве у него появился союзник – болезнь Таля. Тому уже не помогали таблетки. Приступы боли, острейшей и нестерпимой, все учащались. И очередное обострение, по закону подлости, наступило накануне схватки с Ботвинником.
А за две недели до матча Таль пережил еще и сердечный приступ. По настоянию докторов он предложил противнику перенести матч, но тот потребовал справок, причем железных, заверенных солидными медиками.
Таль не стал выправлять справок. Он оскорбился и, превозмогая боль, вышел на бой. И проиграл. Корона вернулась к Ботвиннику.

Фигура для жертвы
В тот год он узнал цену покровительству властей и случайной дружбе. Дачу отняли сразу. В их рижской квартире стало намного просторнее: в те ветреные весенние дни сдуло многих.
Но все это было лишь предвестьем будущих неладов. В тот год он вдруг остро ощутил этот бег времени. Он ясно осознал, что на земле будет гостем недолгим. Болезни набирают силу, а он фатально слабеет. Время всерьез ополчилось против него. Начался обратный отсчет.
Как-то раз он в шутку определил свой шахматный принцип: «Время, которого у нас нет, дороже фигур, которые у нас есть». Этот принцип позволял ему побеждать. Он легко шел на жертвы, ускоряя игру и впутываясь в опасные авантюры. Теперь он перенес этот принцип на жизнь.
Совсем не случайно его так увлек блиц. Это мелькание рук над шахматной доской, когда рука ежесекундно останавливает часы, выглядело метафорой его жизни. Прожить пусть кратко, но ярко – с азартом, с хулиганскими пируэтами перед лицом смерти, с рукоплесканием зала и обязательной победой в конце – вот его путь.
Еще в прошлом, победном году Салли заподозрила, что она у Миши не единственная любовь. Вокруг него и раньше роились женщины. Еще бы – знаменитость, да еще мотается за границу. Она не особенно беспокоилась, считая, что отогнала всех. Но, как оказалось, не всех. Ее вдвойне оскорбляло, что этот роман на стороне начался во время ее беременности.
Соперница оказалась бабой кошмарной – грубой, развязной. Вскоре ею заинтересовалась милиция. Она как-то вдруг, во мгновение исчезла из их жизни. Но место любовницы шахматного короля пустовало недолго. Салли донесли еще об одной его связи. Потом еще об одной.
Родившийся ребенок не изменил отношение Таля к семье. Он обожал сына, крохотного Геру, а ее, заметно похорошевшую после родов, восхищенно называл «моя королева», но при этом упрямо искал приключений на стороне. И самым экстремальным приключением, уже выпадающим из всех рамок, стало увлечение Ларисой Соболевской, тогдашней звездой кино. Он осыпал Ларису подарками в то время, когда его семья нуждалась в деньгах. Он спускал в ее обществе все, что зарабатывал, а зарабатывал он прилично. Дело дошло до того, что Соболевская стала называть себя женой Таля.
Это было слишком. И Салли отомстила – у нее тоже появился любовник, потом еще один. Она вернулась на сцену – стала петь в джаз-оркестре знаменитого Эдди Рознера, гастролировать, возвращая былую, привычную независимость. В семье начался период полураспада. Но взаимное притяжение было еще огромно, и они как-то умудрялись жить, балансируя на краю.
Странная это была жизнь, непонятная, неправильная. Вернувшись с Кубы, где в ночном баре ему шарахнули бутылкой по голове, он зачем-то решил познакомить жену и любовницу.
Салли мужественно это перенесла. Даже по его просьбе села за рояль, исполнила для соперницы романс. Миша радостно подпевал. Он выглядел абсолютно счастливым.
В 62-м году Таля выдернули в ЦК. Партия предложила ему разобраться в своих чувствах и ясно определиться, с кем он желает жить. На советском человеке, да еще знаменитости, да еще часто выезжающей за рубеж, не должна лежать тень тягостных подозрений. Товарищ Таль вспылил: заявил, что это его личное дело.
Ему мягко ответили: что ж, Михаил Нехемьевич, дело, конечно, ваше, – и лишили права на выезд. А предстоял турнир претендентов на Кюрасао, которого он с нетерпением ждал – турнир, открывающий путь к короне.
Мама Таля сообразила молниеносно: она убедила Салли подать заявление на развод, а потом, после возвращения Миши, забрать его. Так и сделали, и Таль, вернувший доверие партии, уехал защищать честь страны.
В это время в нем разгорался азарт. Он пытался вернуть утраченное первенство. Он понимал: его стиль уже стал предметом пристального анализа, его загадку пытаются разгадать. Конечно, он посмеивался над этим. Нет никакой загадки. Есть озарения, приходящие во время игры. И никакой анализ не подскажет нестандартных решений, опрокидывающих ход размышлений. Для этого необходимо вдохновение. Вдохновение и авантюризм.
Таль рвался вперед. Окрыленный победами и набранными очками, он рвался на турнир претендентов, совершенно не желая считаться с проклятой почечной болезнью, все сильнее терзавшей его.
Приступы начались прямо во время турнира. Они были такой силы, что Таль прервал борьбу. И занял одно из последних мест.
Его семейная жизнь в это время приобрела какой-то совсем экзотический вид. Он не просто завел очередную любовницу. Он привел ее домой. И они стали жить нелепой коммуной – Салли с ребенком в одной комнате, Таль и его возлюбленная – в другой, его родители – в третьей.
Развод был не за горами. Его уже просто следовало оформить, потому что нормальные люди так не живут.
И его оформили. А вскоре Таль обзавелся новой семьей. Нет, это была уже другая женщина, не та, что жила в их коммуне. Вернее, это была девушка. Грациозная грузинская княжна.
Они поженились почти сразу после того, как тбилисские хирурги удалили Талю больную почку. Это была молниеносная свадьба – подержались за руки и под венец. На этой свадьбе гуляло пол-Грузии, что никак не сказалось на ее долговечности. Через три дня невеста сбежала.
Тогда Таль впервые ощутил себя фигурой жизненных шахмат, в которых он не силен. Причем фигурой, предназначенной в жертву. Красивая грузинская девушка, как оказалось, была влюблена в красивого грузинского юношу, но тот медлил со свадьбой. И тогда она сделала сильный ход – вышла замуж за знаменитого на весь мир шахматиста. Джигит понял, какое сокровище потерял, и оскорбился. Красивый грузинский юноша прилетел в Москву и уговорил красивую грузинскую девушку бежать в родные края, где все готово для новой свадьбы.
Таль был опозорен и разбит. Он вдруг захотел все вернуть – Салли, ребенка, прежнюю жизнь. Но вскоре утешился в новом браке. Ему повстречалась женщина, которая любила его и вполне понимала. Ангелина, или Геля, как он ее называл, сама была шахматисткой. Они дышали одним воздухом. В этом браке у Таля родилась дочь.
Узнав о том, что Миша женился и у него родился ребенок, Салли поняла, что прежнего не вернуть – жизнь их развела окончательно.

«Я еще похулиганю»
В семидесятых здоровье становится совсем никуда. Открываются новые болячки. Где-то в глубине души Таль уже осознает, что болезни доконают его, и поэтому на лекарства, на прописанный режим просто машет рукой. Он ест то, что хочет, и пьет, сколько хочет. Он выкуривает в день по пять пачек своего любимого «Кента», ночи напролет режется в покер.
Хирург, сделавший Талю сложнейшую операцию, через день после выписки застукал его в ресторане. На столе громоздилось все, что врач настрого запретил. Это был верх беспечности. Хирург заявил, что приступ неизбежен и вот-вот начнется. Однако пророчество не сбылось – пронесло.
«Я еще похулиганю!» – улыбается Таль.
Но хулиганить с каждым годом удается все реже. Особенно – на шахматной доске.
Журналисты подмечают, что Талю все труднее играть в своем неповторимом стиле. О нем пишут без былого восторга: «Эквилибрист, гуляющий на проволоке под куполом цирка, должен иметь безукоризненные нервы. У Таля же нервы сдают».
Пресса фиксирует его просчеты, его неровную игру, состоящую из падений и взлетов. Замечают, что он стал легко соглашаться на ничью. Возможно, устал от шахмат. А иногда он читает о себе то, что его всерьез задевает: «Похоже, Таль стал сторонником позиционных методов борьбы».
Он спорит с этим – участвует в турнирах и побеждает. Это блистательные и почти ежегодные победы: и в личном первенстве, и в командном. Однако шахматная корона венчает другие головы.
В 79-м Салли эмигрировала из СССР. Она уехала с сыном. Поначалу они обосновались в Вене – как-то устроились и начали потихоньку вписываться в новую для себя жизнь. И однажды произошло нечто странное. Миша позвонил и стал упрашивать ее приехать в Малагу, где шел турнир. В голосе были такие ноты, что она сорвалась и полетела.
Тогда, на несколько дней, все вернулось. Они снова были семьей. Она стирала его «счастливую» рубашку, он уходил в ней на игру и побеждал. Он занял первое место и наконец сказал ей то, что она всегда хотела услышать, – что он стал чемпионом мира благодаря любви к ней.
Тогда, казалось, судьба дарит шанс начать все сначала. Но это было уже невозможно. Они жили в разных странах, а покидать родину Таль не хотел.
В смутные восьмидесятые годы его допекали этим вопросом: «Что вас держит в СССР?» Его звали во Францию, в Швейцарию и Канаду. На какое-то время он с женой и дочерью обосновался в Германии, где один из немецких поклонников подарил ему дом. Но вскоре затосковал и вернулся.
Талю сложно было жить вне Союза, где были могилы родных, любимые женщины, друзья и тысячи поклонников. СССР был великой шахматной державой. Ни одна другая страна не плодила столько шахматных гениев.
В 85-м в жизнь Таля вошла Марина, наверное, самый преданный ему человек. В тяжелейший период, когда болезни наседали, когда приходилось бороться с наркозависимостью, она ухаживала за ним абсолютно самоотверженно. Она продлевала ему жизнь. Она мечтала родить от него ребенка и чрезвычайно переживала, что не может забеременеть.
Марина была с ним в последние месяцы, весной 92-го, когда он лежал в 15-й горбольнице в Москве и его буквально добивала стафилококковая инфекция. У него все время шла кровь. Она видела, что он умирает, и исполняла все его прихоти.
В мае с ее помощью прямо из больницы Таль уехал на матч. Ему предстоял блиц с Гарри Каспаровым. Упустить случай выиграть у чемпиона мира, «человека-компьютера», было нельзя. В блице он никому не даст себя превзойти.
В тот день, глядя на Таля, многие думали, что демоном его называют не зря. Он нависал над доской, и в его черных глазах полыхал какой-то безумный огонь.
В первой партии у Каспарова рухнул флажок. Таль победил. Правда, победа оказалась неполной. Во второй партии верх все-таки взял Каспаров.
Таль уехал разочарованным. Он не желал уходить проигравшим. Он должен был победить.
Вскоре его увидели на турнире в Испании. Уже в инвалидной коляске.
Свой последний матч он играл против Владимира Акопяна. И это был матч победный. Все сбылось – он ушел победителем под аплодисменты вставшего зала.
А через несколько дней, 28 июня 1992 года, в Москве, все в той же 15-й городской больнице, гроссмейстер Таль умер. ?

Будьте внимательны, Вы продублировали это сообщение в двух разных темах, поэтому одно пришлось снятъ.

Сообщения не совсем одинаковые - тексты разные, фото и ссылка одни и те же. Но...действия модераторов, как понимаю, обсуждению не подлежат...в Страсбург обращаться не намерен

Литвинов Максим Максимович - революционер,
советский дипломат, политик и государственный деятель.

К 135-летию со дня рождения.




Максим Максимович Литвинов (Меер - Генох Мовшевич Валлах ]Баллах[), родился 17 июля 1876 года в городе Белосток Гродненской губернии (Российская империя, ныне Польша), в обеспеченной еврейской семье банковского служащего.

Юный Валлах учился в хедере, затем в реальном училище, которое закончил в 1893 году, служил вольноопределяющимся в армии, после демобилизации пошел по отцовской линии - устроился бухгалтером.

Революционная деятельность.


М.М.Литвинов - революционер, во время ареста.

Вся молодость Валлаха была густо насыщена событиями предреволюционных лет, связанными с подготовкой революционного переворота. Уже в 1898 году Меир Валлах вступил в РСДРП и вёл партработу на Украине, в Риге и Петербурге. В 1900 - член Киевского комитета РСДРП. В 1901 арестован, в 1902-м - один из организаторов и участников дерзкого побега 11 «искровцев» из Лукьяновской тюрьмы Киева. Эта тюрьма считалась местом, откуда совершить побег практически невозможно.
В 1907 году эмигрировал в Швейцарию.
В Швейцарии Валлаху, ставшему Максимом Литвиновым (партийная кличка «папаша»), поручают заведовать экспедицией газеты «Искра». В его обязанности входят встреча революционеров, бежавших из царской России, нелегальная транспортировка «Искры» в Россию, закупка и переправка оружия для российских боевиков.
В 1907 году Литвинов - секретарь делегации РСДРП на Штуттгартском конгрессе 2-го Интернационала. В 1908 году во Франции арестован по делу о разбойном нападении на карету инкассаторов государственного банка, совершенном в 1907 году в Тифлисе знаменитым террористом Камо под руководством Красина и Сталина и выдворен за пределы Франции.
Он отправился в Великобританию. Так начался 10-летний лондонский период жизни Максима Литвинова.
С 1908 года он - секретарь лондонской группы большевиков, а для прикрытия работает мелким служащим в издательской фирме «Уильямс и Норгейт».

Дипломатическая деятельность.
Таковы вехи бурной дореволюционной деятельности будущего министра иностранных дел СССР Максима Литвинова. Одним из первых постановлений молодого советского правительства в ноябре 1917 года было назначение Литвинова своим представителем в Лондоне. Впоследствии он вспоминал: «Итак, я стал полпредом, но у меня ничего не было: ни директив из Москвы, ни денег, ни людей. Излишне говорить, что у меня не было ни опыта, ни подготовки к дипломатической работе. Пришлось начинать буквально на пустом месте».
Однако долго работать в Англии Литвинову не пришлось. Арестованный в Москве британский агент Брюс Локкарт был обменен на выдворенного из Лондона в ответ на это Максима Литвинова. В Москве он был назначен вначале членом Коллегии Наркомата иностранных дел РСФСР, а в 1921 году - заместителем наркома по иностранным делам вначале РСФСР, а с 1923 года - СССР. Наркомом был Георгий Чичерин, которого Литвинов сменил в 1933 году. Максим Максимович занимал этот пост до 1939 года, когда был снят с должности по распоряжению Сталина.
За время пребывания на посту наркома иностранных дел Литвинов добился признания СССР на международной арене. Так, в 1933 году были установлены дипломатические отношения между СССР и США. В ходе своей поездки в Америку Литвинов сумел убедить президента Рузвельта в том, что нет ничего важнее для двух стран, чем признать друг друга. Советский нарком пользовался в Америке и лично у Рузвельта большим вниманием и уважением. В Москве результатами поездки наркома Литвинова в Америку были довольны. В знак особого расположения Сталин распорядился предоставить Литвинову государственную дачу...


М.М.Лтвинов в Турции. 1931 год.

Литвинов добился также приёма СССР в Лигу Наций, в которой был официальным представителем в 1934-1938 годах. Выступления Литвинова в Лиге Наций и на других форумах против гитлеровской Германии способствовали росту его международной популярности.
За краткими, скупыми данными его пути на дипломатическом поприще – большая работа в условиях прихода к власти Гитлера и наращивания репрессий в СССР.
Во второй половине 30-х годов Литвинову стало трудно работать в государственном аппарате. Волна сталинских репрессий прокатилась тяжёлым катком по его наркомату. В 1937-38 годах были арестованы почти все его заместители.
Шёл 1939 год, период некоторых послаблений в репрессиях, «дело дипломатов» развалилось и было тайно прекращено. Однако Литвинов был выведен из состава ЦК, отстранён от руководства Наркоматом иностранных дел и заменён Молотовым.


М.М.Литвинов и М.И.Калинин. 1938 год.

Сталин взял курс на сближение СССР с Германией, а Литвинов был известен своими выступлениями против Гитлера в Лиге наций. Кроме того, Гитлер не считал еврея Литвинова приемлемым партнером на предстоящих переговорах по пакту Молотова-Риббентропа. Однако после нападения Гитлера на СССР, когда положение в стране стало катастрофическим, Литвинов вновь был востребован Сталиным и направлен в Вашингтон в качестве угодного Рузвельту посла. Он прибыл туда в декабре 1941 года. Литвинов проделал там огромную полезную работу, добившись распространения на Советский Союз ленд-лиза и займа в миллиард долларов. В этом ему помогли личные к нему симпатии Рузвельта и других американских деятелей. Но как только дела наладились, его отозвали из Вашингтона и заменили на никому не известного посредственного Андрея Громыко.
Вернувшись в Москву, Литвинов, хотя и получил формально пост заместителя министра иностранных дел, фактически оказался не у дел.
В 1946 году он был отправлен в отставку окончательно, жил на даче под Москвой и "спал с пистолетом под подушкой", постоянно ожидая ареста.
Именно тогда, в июле 1946 года дипломату исполнилось 70 лет.
Оставшиеся ему пять лет жизни он посвятил семье, внукам. Умер Литвинов 31 декабря 1951 года после третьего инфаркта. Похоронили его на Новодевичьем кладбище.
По другим данным М.М.Литвинов погиб в автокатострофе, устроенной по прямому указанию Сталина и Берии.

Семья.
М.М.Литвинов жил в гражданском браке с Фридой Ямпольской — соратницей по революционной деятельности. Развелся и в 1916 году, в сорокалетнем возрасте, женился на Айви Лоу ( 1889—1978), дочери еврейских революционных эмигрантов из Венгрии, писательнице, писавшей под фамилией мужа Айви  Литвинов.



Айви. Фото 20-х годов.

Айви Лоу преподавала английский язык в Военной академии им. М. Фрунзе.
В 1972 году выехала в Англию, где и скончалась в апреле 1977 года.
Всю жизнь сохраняла гражданство Великобритании.

У М.М. Литвинова  и А.Лоу было двое детей:


Сын Михаил, математик и инженер.



Дочь Татьяна — известная переводчица.

Внуки  Максима  Максимовича (сын и дочь Михаила):



Павел  Литвинов  (1940)— активный участник диссидентского движения в СССР, лидер демонстрации против оккупации Чехословакии, и Нина.
Внучки Максима Максимовича (дочери Татьяны):
Маша Слоним (Мария Ильинична Филлимор) — британская и российская журналистка, и Вера Чалидзе (жена правозащитника Валерия Чалидзе), обе работали в Русской службе Би-Би-Си.

Pasted from: www.jjew.ru и др.

Кликните фото и сравните с оригиналом.

Отдельные факты не совпадают. Откуда автором взяты дополнения, ссылок не обнаружил, к сожалению...

Много текстом гуляет по сети, понять где истина без ссылок очень сложно.

Ув. vbmmbv.
Наш сайт - это не энциклопедия.
И если я пишу сообщение, то не слепо переношу материал из сайта, а стараюсь дополнить фактами и фото и из других источников.
Если я делаю что-то неправильно, то есть администратор и модераторы, которые поправят.
Если вам не нравится как я пишу - можете просто не читать мои сообщения.
С приветом!

Sem.V. пишет:Ув. vbmmbv.
Наш сайт - это не энциклопедия. ....С приветом!

Писал же ИМХО. Хозяин - барин. Трудно ставить ссылки - к сожалению, работа становится незавершенкой, на мой взгляд...
Покойный мой батюшка, говаривал - или делать что либо, или НЕ ДЕЛАТЬ.
Прошу извинить, в дальнейшем, Sem.V., комментировать ВАШИ посты НЕ стану - ТОЛЬКО просматривать.
С уважением, Виктор.

Ребята, давайте жить дружно!
Даваите не портить друг другу нервы,
а напротив,- подымать настроение.
Пожалейте так же нервы своего модератора.
"Я хоть и не блондин, но на весь форум совсем один"
Вот выдержки из правил форума и хостинга, которые я хотел бы напомнить:

Обсуждение действий администрации допускается только в теме "Вопросы
по Форуму", в личной переписке по электронной почте или в личных сообщениях.

Если вы распространяете информацию с другого веб-сайта, предварительно удостоверьтесь, что этот сайт не запрещает подобное распространение. Уважайте работу других администраторов - всегда указывайте адрес цитируемого вами сайта!

Будьте здоровы и берегите друг друга!

Kim пишет:Ребята, давайте жить дружно!
Будьте здоровы и берегите друг друга!

Согласен, подписываюсь, обязуюсь придерживаться неукоснительно выдержки правил:
Если вы распространяете информацию с другого веб-сайта, предварительно удостоверьтесь, что этот сайт не запрещает подобное распространение. Уважайте работу других администраторов - всегда указывайте адрес цитируемого вами сайта!

Точнее, всегда даю активную ссылку на цитируемое..., как понимаю, правилам это не противоречит.

Советские вожди и их деньги

И все-таки отношение первых лиц нашей страны к деньгам изменилось! Имеются в виду, конечно, не миллиарды, которыми они распоряжаются в государственных масштабах, а их собственные, проще говоря, карманные деньг

Теперь они запросто могут лично расплатиться за мороженое, сделать ставку на скачках… А в прошлом веке отношение премьеров и генсеков ЦК КПСС к наличности было несколько иным…

СТАЛИН РАСПЛАЧИВАЛСЯ ВОДКОЙ

В разные годы Сталин относился к деньгам по-разному. Время от времени при самодержавии он участвовал в «экспроприациях», а если проще - в грабежах. Знал, что сколько стоит. В своих рассказах упоминал о том, что в ссылке прекрасно жил на три рубля казенных денег да еще «партия помогала». Но когда он задумал в очередной раз бежать (а бегал он из ссылки четыре раза), то попал в такую ситуацию, когда деньги не котировались. Как-то он рассказал об этом знаменитому авиаконструктору Александру Яковлеву.

- Сталин рассказал, как он бежал из ссылки в 40-градусный сибирский мороз.

- Сговорились с ямщиком, чтобы он меня тайно в самые морозы довез до Красноярска. Ехали только ночью. Расплачивался я с ним не деньгами, а водкой.

Я спросил, сколько же водки пришлось дать ямщику.

- Полтора аршина за прогон.

Я удивился:

- Что это за мера?

Оказывается, ямщик вез с условием, чтобы на каждом постоялом дворе делали остановку и пассажир выставлял на стол на полтора аршина шкаликов водки (1 аршин - примерно 0,71 метра. - Прим. ред.). Так они и ехали...

Вообще о ссылке и финансах «вождь народов» упоминал частенько. Даже когда понимал, что его слова могут быть отрицательно истолкованы соратниками. Его это, скорее всего, мало волновало. Никита Хрущев, довольно часто бывавший у Сталина как до войны, так и после, в своих мемуарах писал следующее:

- Мне запало в душу, как Сталин рассказывал об одной своей ссылке. Не могу сказать сейчас точно, в каком году это происходило. Его сослали куда-то в Вологодскую губернию. Туда вообще много было выслано политических, но и много уголовных. Он нам несколько раз об этом рассказывал. Говорил: «Какие хорошие ребята были в ссылке в Вологодской губернии из уголовных! Я сошелся тогда с уголовными. Очень хорошие ребята. Мы, бывало, заходили в питейное заведение и смотрим, у кого из нас есть рубль или, допустим, три рубля. Приклеивали к окну на стекло эти деньги, заказывали вино и пили, пока не пропьем все деньги. Сегодня я плачу, завтра - другой, и так поочередно. Артельные ребята были эти уголовные. А вот «политики», среди них было много сволочей. Они организовали товарищеский суд и судили меня за то, что я пью с уголовными.

Судя по всему, во время вологодской ссылки Сталин не особенно нуждался в деньгах. Даже один рубль был в 1913 году приличной суммой. На него можно было спокойно питаться дней десять…

КАК ГЕНСЕК ПОДАВАЛ МИЛОСТЫНЮ

Вообще-то в России подавать милостыню было принято. Даже наши монархи время от времени раздавали небольшие деньги нуждающимся.

В советские времена нищих на улицах было предостаточно. И однажды, по утверждению главы Совнаркома Вячеслава Молотова (во всяком случае, он рассказывал это писателю Феликсу Чуеву, который аккуратно записывал все беседы с ним), произошел такой случай:

- Первые годы охраны, по-моему, не было. Тогда все ходили пешком. И Сталин…

Помню, метель, снег валит, мы идем со Сталиным вдоль Манежа. Это еще охраны не было. Сталин в шубе, валенках, ушанке. Никто его не узнает. Вдруг какой-то нищий к нам прицепился: «Подайте, господа хорошие!» Сталин полез в карман, достал десятку, дал ему, и прошли дальше. А нищий нам вслед: «У, буржуи проклятые!» Сталин потом смеялся: «Вот и пойми наш народ! Мало дашь - плохо, много - тоже плохо!»



СТАЛИН СКЛАДЫВАЛ ЗАРПЛАТУ ПАКЕТАМИ НА СТОЛЕ

В воспоминаниях дочери «вождя народов» Светланы Аллилуевой несколько раз встречаются сюжеты, которые показывают сталинское понимание карманных денег. Она утверждает, что он не имел представления о том, что сколько стоит:

- Когда я уходила, отец отозвал меня в сторону и дал мне деньги. Он стал делать так в последние годы, после реформы 1947 года, отменившей бесплатное содержание семей Политбюро. До тех пор я существовала вообще без денег, если не считать университетскую стипендию, и вечно занимала у своих «богатых» нянюшек, получавших изрядную зарплату. После 1947 года отец иногда спрашивал в наши редкие встречи: «Тебе нужны деньги?» - на что я отвечала всегда «нет». «Врешь ты, - говорил он, - сколько тебе нужно?» Я не знала, что сказать. А он не знал ни счета современным деньгам, ни вообще сколько что стоит, - он жил своим дореволюционным представлением, что сто рублей - это колоссальная сумма. И когда он давал мне две-три тысячи рублей - неведомо, на месяц, на полгода или на две недели, - то считал, что дает миллион... Я не знаю, была ли у него сберегательная книжка, - наверное, нет. Денег он сам не тратил, их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома, прислуга, питание, одежда, - все это оплачивалось государством, для чего существовало специальное управление где-то в системе МГБ, а там - своя бухгалтерия, и неизвестно, сколько они тратили... Он и сам этого не знал.

А в другой раз, когда Светлана, к неудовольствию отца, развелась со своим мужем - сыном Жданова, генералиссимус несколько ограничил ее «социальный пакет» и произвел, выражаясь современным языком, «монетизацию». В своей книге «Двадцать писем к другу» она вспоминала:

- Он понимал, что, должно быть, мне все-таки нужны деньги. Последнее время я училась в аспирантуре Академии общественных наук, где была большая стипендия, так что я была сравнительно обеспечена. Но отец все-таки изредка давал мне деньги и говорил: «А это дашь Яшиной дочке»... В ту зиму он сделал много для меня. Я тогда развелась со своим вторым мужем и ушла из семьи Ждановых. Отец разрешил мне жить в городе, а не в Кремле - мне дали квартиру, в которой я живу с детьми по сей день. Но он оговорил это право по-своему - хорошо, ты хочешь жить самостоятельно, тогда ты не будешь больше пользоваться ни казенной машиной, ни казенной дачей. «Вот тебе деньги - купи себе машину и езди сама, а твои шоферские права покажешь мне», - сказал он. Меня это вполне устраивало. Это давало мне некоторую свободу и возможность нормально общаться с людьми, - живя снова в Кремле, в нашей старой квартире, это было бы невозможно. Отец не возражал, когда я сказала, что ухожу от Ждановых. «Делай, как хочешь», - ответил он. Но он был недоволен разводом, это было ему не по сердцу... «Дармоедкой живешь, на всем готовом?» - спросил он как-то в раздражении. И, узнав, что я плачу за свои готовые обеды из столовой, несколько успокоился. Когда я переехала в город в свою квартиру, он был доволен: хватит бесплатного жительства...

Но при себе Сталин наличных денег не носил, хотя зарплату и гонорары получал исправно. Конверты с деньгами валялись у него на Ближней даче повсюду: на столе, в серванте, даже на шкафах. Но именно с него пошла советская традиция: в случае необходимости брать деньги у собственных охранников. Об одном из таких случаев вспоминал сталинский телохранитель Алексей Рыбин:

- Когда отдыхали в Боржоми, к Сталину пришли мужчина и женщина, соратники по прежнему подполью. Получилось так, что у этих грузин кончились деньги. Сталин при себе денег никогда не имел. Обратился к нам. Пустив по кругу фуражку, набрали триста рублей. Сталин разложил их поровну и в конвертах вручил землякам. А то Митрюхин вез нас из Мацесты в Сочи. Около Ривьеры Сталин вышел из машины. Его мигом окружили отдыхающие с множеством детей. Сталин предложил Власику угостить ребят конфетами, которыми в соседнем киоске торговал грузин. Моментом раздали два ящика. Вечером Сталин спросил Власика:

- Вы расплатились за конфеты?

- Нет. Не успел.

- Немедленно поезжайте и расплатитесь с киоскером. Власик умчался. Продавец, конечно, был радехонек, что сразу получил столько денег. Он еще долго кланялся вслед машине с Власиком, по-восточному прижимая руку к сердцу. Вдобавок он был страшно горд, что у него покупал конфеты сам Сталин!

Незнание российских цен не мешало Сталину распоряжаться валютными резервами страны. Некоторым особо приближенным удавалось получать «финансовое благословение» вождя. Александр Яковлев вспоминал, как обмолвился о том, что нашей делегации, отправляющейся в Германию, платят скромные суточные, что ухудшает имидж СССР в глазах иностранцев. Сталин спросил, сколько составляют суточные. Узнав, что в день положено 15 марок, позвонил Микояну и распорядился, чтобы платили по 25 марок.

Сколько денег получал Сталин в конвертах, не известно никому. Но есть информация о том, с какой суммы он ежемесячно платил партийные взносы. В книге «Ближняя дача Сталина» воспроизведены страницы его партийного билета. В январе, феврале и марте 1953 года взносы платились с суммы в 10 000 рублей в месяц…
...а вот Борис Николаевич Ельцин, похоже, деньгами пользоваться умел

ЗА ХРУЩЕВА И КОСЫГИНА ПЛАТИЛИ ОХРАННИКИ

Никита Сергеевич Хрущев продолжил уже упомянутую нами советскую традицию: первые лица страны наличных денег с собой носить не должны. В принципе это мудрое решение: вдруг во время встречи с народом кто-то денег попросит… Отказать неудобно, а сказать, что нет денег, - незазорно: скромность должна украшать коммунистов. Правда, понятия о скромности - они относительные. Сергей Хрущев вспоминал о поездке Никиты Сергеевича в Швейцарию в 1955 году:

- Отец, конечно, в магазины не ходил, но в один из первых дней послал начальника охраны разузнать, почем швейцарские часы. Еще с Донбасса часы, а особенно швейцарские, казались ему верхом роскоши. О своем «Павле Буре», приобретенном еще до революции, отец вспоминал не иначе как с благоговением.

Разведчик вернулся, его рассказ просто потряс отца - часы стоили сущие копейки. Он тут же распорядился купить всем домашним, но подешевле. Каждый получил шикарные золоченые часы с автоматическим подзаводом. Последний крик моды. Чтобы они не остановились в неподходящий момент, приходилось постоянно размахивать рукой. Но чего не сделаешь ради прогресса.

Отец оказался не одинок. Вся советская делегация набросилась на часы. Нашлись на любой вкус. Охранники щеголяли обновками, с циферблата которых улыбался Сталин, стрелки торчали откуда-то из усов.

И тут, уважаемые читатели, мою душу стали терзать смутные сомнения: думаю, что большинству из вас известно, сколько могут стоить механические позолоченные часы швейцарского производства. Что-то тут не так. Для Хрущева это были «сущие копейки»?!

БРЕЖНЕВ ЛЮБИЛ БРАТЬ НАТУРОЙ...

Об отношении наших вождей к деньгам я расспросил подполковника 9-го управления КГБ Алексея Сальникова, который с 1956 по 1996 год работал в органах госохраны и занимался обслуживанием первых лиц:

- Наличных денег никто из первых лиц с собой не носил. Помню, как в Оренбурге, где мы с Косыгиным были в командировке, я говорю: «Алексей Николаевич, там в магазине оренбургские платки и носки есть». Он спрашивает: «Хорошие?» - «Да». - «Откуда ты знаешь?» Я говорю: «За ними охотятся все, они редкие». Он спрашивает: «У тебя деньги есть с собой?» Я говорю: «Есть». Он: «Возьми женщинам, я тебе в Москве отдам». Я знал, что нужно троим покупать - Людмиле Алексеевне, Татьяне и Наташе. Купил, а потом в Москве он мне эти деньги отдал.

Ни Хрущев, ни Андропов, ни Брежнев денег с собой не носили. Обычно у кого-то из охраны брали или у помощников. Косыгин или Хрущев просили в магазине расплатиться, а Брежнев мог об этом и забыть. Иногда у кого-то из ребят были деньги, они за Брежнева платили.

С ним вообще истории были… Он своеобразный мужик был, ему хапать бы… Идет банкет, мероприятие в Кремле, а он говорит мне: «Вот это, это и это заверните». Хотя уже на дачу машина со всей едой отправлена. Но он хотел «с собой». Как будто мало ему было…

Им, главным руководителям, конверты с деньгами принесут, да и все. Конверты обычно клали в сейф. А потом, когда домой ехали, забирали кучку конвертов с собой. Тратили по-разному. Косыгин, например, когда ремонт дачи в Архангельском делали, отдал деньги на покупку мебели. Хотя должна была мебель бесплатная быть...

Командировочные у нас были следующие: базовый размер - 11 долларов в день. Но Алексей Николаевич (Косыгин. - Прим. ред.), например, зачеркивал цифру и писал 60%. И получали все по 5 - 6 долларов. В зависимости от страны. Тогда это, правда, было значительно больше, чем сейчас. У него у самого формально были такие же командировочные. Я это знаю потому, что он часто давал мне свои деньги, чтобы я купил его жене, дочери, внучке какие-то мелочи. Помаду, туалетную воду, например. Ему самому я покупал отрезы ткани для костюмов, рубашки, галстуки…

В разных ведомствах, правда, были свои «кассиры», которые при необходимости расплачивались. В этом смысле «девятка» жила очень скромно. В МИДе, например, был некто Глышкин, который всегда имел при себе крупные суммы в валюте. И в ЦК были такие люди…

В общем, можно, уважаемые читатели, сделать такой вывод: наличных денег советские вожди не носили по одной причине: они просто им не были нужны. Всеми финансовыми вопросами ведали «специально обученные люди». А вы говорите «золото партии»…

kp.ru

Спасибо за информацию, прочел неоднозначные комментарии к статье. Стоит, на мой взгляд, обсудить здесь...и комменты.

Я думаю, надо выражать своё мнение по содержанию статьи,
а коменты на неё лучше обсуждать на том сайте, где они написаны.

Kim пишет:Я думаю, надо выражать своё мнение по содержанию статьи,
а коменты на неё лучше обсуждать на том сайте, где они написаны.

Что содержания касается, одно скажу - пропаганда того времени делала свое дело: поздно поняли, что труд без достойной оплаты ведет к господству коррупции (тогда это называли блат, потом ты мне я тебе, сейчас социальный лифт)

Топаллер Виктор Александрович (р.1958), теле-радиожурналист русских каналов США


Я считаю себя израильтянином, считаю Израиль своей страной, меня происходящее в Израиле волнует не меньше, а даже больше, чем происходящее в Америке…Я чрезвычайно болезненно воспринимаю тот абсолютно паскудный беспредел, который творится в мире вокруг этой страны (Израиля – А.З.). Я считаю, что во многом Израиль – как лакмусовая бумажка, отношение к которому сегодня демонстрирует те абсолютно мерзопакостные и подлые процессы, происходящие на Земле. В общем-то, евреи всегда были лакмусовой бумажкой. К сожалению, она сегодня показывает, что в нашем общем “датском королевстве” все чрезвычайно неблагополучно…В понимании определенной части евреев, к которым я отношусь достаточно сложно, я по вашей терминологии – плохой еврей. По той простой причине, что я не считаю, что еврейская исключительность является чем-то правильным и чем-то важным. Я – человек нерелигиозный и не соблюдающий традиции, и я – человек, относящийся с чрезвычайной опаской к ультраортодоксальным евреям. В Израиле я неоднократно убеждался в том, что у бывших работников райкомов и обкомов партии и всяких комитетов комсомолов, фигурально выражаясь, пейсы отрастали прямо в самолете. Вот когда они входили в самолет, они еще были авторами книжки “Осторожно, сионизм!”, не успевали они долететь до Тель-Авива, как становились самыми еврейскими евреями, начинали выискивать, кто недостаточно еврей, и рассказывать, что можно есть, что нельзя, можно ли в субботу ездить на автобусе или нельзя и т.д., и т.д. Слишком многие сделали из святой веры, и для меня в том числе святой, лицемерную кормушку, из которой беззастенчиво жрут, объясняя окружающим, какие те плохие и “недостаточные” евреи. Вот применительно к ним и применительно к их отношению к жизни, а я считаю, что они дискредитируют веру, я считаю, что я – еврей плохой. Как москвич, не могу сказать, что я не был близок к традициям, я вырос в абсолютно еврейской семье, но идиш у нас знала только одна бабушка, ни мама, ни папа на идиш не говорили, это была типичная семья технической московской еврейской интеллигенции, которая еврейской была, наверное, во многом и только по духу и ощущениям, чем по близости к традициям.

*****

Не так давно, всего пару лет назад, Генеральная Ассамблея официально объявила 27 января, день освобождения Освенцима, Международным днем памяти жертв Холокоста. В этом году его отметили во многих странах… Тот, кто хоть один раз побывал в Иерусалиме в музее «Яд ва-Шем», уже никогда не забудет почти мистическое ощущения ужаса, когда разум отказывается воспринимать Катастрофу как реальность. Тот, кто хоть один раз замирал со всей страной под звук Сирены Памяти, навсегда сохранит удивительное ощущение единства с остановившимися прохожими, с водителями, стоящими у своих машин и нажимающими на сигнал, с мальчиками и девочками в военной форме…О Катастрофе не надо говорить – о ней надо молчать. Молчать и помнить. Помнить об Освенциме, Бабьем Яре, Треблинке, Варшавском гетто, сотнях других жутких мест, в которых в середине двадцатого столетия творился ужас, которого не знало средневековье… Мечта об уничтожении евреев живет не только в исламском мире. В Европе – месте действия Холокоста, юдофобство сегодня в почете. Оскверняются кладбища, летят бутылки в синагоги, государственные мужи не стесняются своих явно антисемитских высказываний, небрежно маскируя их под антиизраильские. Лидеры мировых держав весьма спокойно отнеслись к гитлеровским речам Ахмадинежада, не разорвали дипломатических отношений, не отправили Тегеран в изоляцию, не приняли сообща решение об уничтожении режима бесноватых. Они так ничему и не научились, так и не поняли, что колокола Катастрофы звонят по всем, а не только по евреям. Если бы у нашего мира не сместились нравственные ориентиры, то в минуты, когда в Израиле звучит Сирена Памяти, останавливались бы на мгновение французы и итальянцы, немцы и англичане, литовцы и чехи. И дело даже не в ответственности или сострадании величайшей Катастрофе, а в том, что Холокост – это победа Мрака над Светом, которая должна быть одинаково страшна и евреям, и неевреям. И каждый словоблуд, разлагольствующий об «агрессивности» Израиля, каждый негодяй, поставляющий оружие новым эсэсовцам, каждый юродивый, пытающийся остановить израильский бульдозер, который сносит дом бандита и убийцы, – пособник сил Мрака. Катастрофа продолжается. Она продолжается в отупевших мозгах обывателей, в потере совести, в дичайшей наивности, глупости, равнодушии, трусости. Не надо думать, что Иерусалим где-то очень далеко. Он не далеко. Он в двух шагах. И набережная Тель-Авива с ее барами и дискотеками – в двух шагах. И Дахау в двух шагах. И до Анны Франк рукой подать. Давайте помолчим и подумаем. О тех, кто сгорел в печах, и о себе Мы ведь их плоть от плоти. Кровь от крови. И от запаха гари этих печей нам никуда и никогда не деться ( Статья на сайте newswe.com ” Дахау – в двух шагах от тебя ”, 27 января 2007 года – А.З.) .

*****

Обычно все разговоры про антисемитизм приводят меня в состояние крайнего раздражения. Безусловно, в определённых странах в определённые периды это страшное явление существовало и существует. Только формы разные. Изгоняли евреев из Испании, уничтожали в Германии, катились погромы по Украине и Белоруссии, только смерть ”вождя и учителя” предотвратила депортацию евреев в Сибирь…Однако если нелюбовь к евреям не приводит к массовым убийствам и гонениям, а ограничивается недобрым, предвзятым отношением, то все ахи и охи по поводу антисемитизма выглядят по меньшей мере нелепо. Ах, как нас не любят! Ах, как нас зажимают! Ах, как нас не принимают на работу! Особенно забавно это звучало в устах русских евреев, которые, несмотря на реально существующее юдофобство, заняли в СССР ведущие позиции в науке, медицине, литературе, искусстве. Да, люди дибивались своего положения не ”благодаря”, а ”вопреки”. Ну и замечательно! Приходилось больше, чем другим, вкалывать, доказывать. Кто скажет, что это не пошло нам на пользу? Ещё как пошло-то! Успехи выходцев из России в Израиле в первую очередь объясняется этой закалкой, выживаемостью, умением доказать… Мы прекрасно научились списывать собственную бездарность и лень на происки врагов еврейского народа. Очень удобно и заманчиво переложить ответственность с себя на кого-то другого. Особенно если этот ”кто-то” реально существует, да к тому же действительно является законченной сволочью… Поэтому я всегда крайне настороженно отношусь к жалобам на антисемитизм. Порой становится просто безумно стыдно, когда слышишь вой очередного обиженного ничтожества, что его ”обошли” или ”обделили” из-за принадлежности к еврейской национальности. Хотя он сам, по меткому определению классика, является ”позором нации” и вполне соответствует эпиграмме Гафта на Высоковского: ”Когда пути таким, как ты, открыты, растут ряды антисемитив”. Я бы не стал распространяться на эту тему, если бы поездка в Москву не заставила меня задуматься о парадоксальности сегодняшней ситуации. Ленивая, вялотекущая неприязнь к евреям в бывшем СССР трансформировалась непостижимым образом. Самое неприятное заключается в том, что никто не в состоянии дать обьективную оценку. Если раньше все нормальные люди сходились на том, что юдофобство – удел люмпенов и номенклатурщиков и существует исключительно на бытовом уровне, не угрожая катаклизмами, то сегодня мнения людей (людей, а не шариковых) диаметрально противоположны. Одни уверяют, что антисемитизм в России практически издох. И приводят следующие доводы. Первое. Народу не до евреев. Выжить бы в новой реальности. Второе. Работодатель сегодня заинтересован в профессиональном уровне сотрудника, а на в его национальности. Третье. Каждый желающий покинуть страну не должен сидеть годы ”в отказе”, а абсолютно свободен в выборе места для жизни. Четвёртое. Открываются синагоги, горят в московском небе ханукальные свечи, продаётся маца, большие начальники говорят ”хорошие слова” о евреях. Пятое. Плодятся различные еврейские организации, курсы иврита, связи Израиля и России множатся и крепнут. Шестое. Популярные артисты еврейской национальности любимы народом, как и прежде. Седьмое. В коммерческих и властных структурах такое количество евреев, оказывающих серъёзнейшее влияние на жизнь страны, что об антисемитизме не может быть и речи. Да и вообще родилась шутка: ”Меняю лицо кавказской национальности на жидовскую морду”. Это, как вы понимаете, означает, что сегодня быть армянином или грузином в России намного хуже, чем евреем. Когда такое было? Но есть и другая точка зрения. Гораздо менее приятная. И высказывают её тоже весьма интеллигентные и умные люди. В двух словах она сводится к следующему: в самое ближайшее время Россию ждёт жуткий всплеск антисемитизма. Замордованный, потерявший все ориентиры, уже никому не верящий народ неизбежно найдёт для себя виновника всех своих бед и страданий. Находящиеся у власти и у денег ”обладатели пятого пункта” способствуют тому, чтобы не было никаких сомнений, кто именно ”разворовал страну” и довёл их ”до ручки”. Фашиствующей молодёжи становится всё больше. Российская глубинка голосует за коммунистов, на прилавках лежат откровенно антисемитские издания. Начинает срабатывать тот самый механизм: ”До чего же нас довели сионисты-суки”! Как будто бы нарочно не находится на роль нового премьер-министра России человека, в жилах которого не течёт еврейская кровь, и вся страна с упоением обсуждает этот факт и смачно произносит фамилию его отца…Еврейские бизнесмены и банкиры вызывают ненависть не только потому, что им ”хорошо”, когда друим ”плохо”, но и потому, что некоторые из них имеют наряду с российским и израильское гражданство. Неумолимо приближается тот час, когда в России полыхнёт, и первые, кого опалит огнём, будут евреи. Причём не те, кто сегодня ворочает миллионами и определяет политику, а тётя Роза, которая живёт на нищенскую пенсию и отказывает себе в самом необходимом. (Из книги ”Полный шалом”, Нью-Йорк 2003 – А.З.)

*****

По-моему, я знал об этом с младых ногтей ( о том, что он еврей – А.З.), хотя семья наша была абсолютно ассимилирована – типичная московская еврейская интеллигенция, в которой еврейство было достаточно важным моментом, но не определяющим. Никто не ходил в синагогу, не соблюдал традиций. Только одна бабушка знала идиш. Страданий по поводу моей фамилии мне никто не причинял, я был молодой и горячий, по роже съездить мог моментально, и со мной предпочитали не связываться. У меня была такая серьезная компания – это уже в театральной школе, где я учился 9-й и 10-й классы – Дудник, Топаллер, Гринберг, Гороховский – мы себя там серьезно заявили. Я никогда не скрывал своей национальности и с 8-го класса ходил в рубашке нараспашку, чтоб был виден магендавид. У меня была знакомая девушка, которая подарила мне его, – назывался он, я уже не помню, почему, солдатский, вот я его и носил с тех пор, не снимая. Мама говорила, что я слишком этим козыряю. Для меня еврейская тема была важнее, чем для моих родителей. Мама была чистокровной еврейкой, а подруги про нее говорили, что она по национальности – москвичка. Еврейское начало было очень важно для меня. Так складывалось благодаря атмосфере, в которой я рос. Это и родители, и их друзья, это и книги, которые я читал, и музеи, по которым я ходил. Это и Галич, с детства: “А потом из прошлого бездонного выплывет озябший голосок – это мне Арина Родионовна скажет: Нит гедайге, спи, сынок”. С детства я знал, что Модильяни – это не просто художник, а еврей, Левитан – не просто художник, а еврей, Гейне, Пастернак, Мандельштам – не просто поэты, а евреи… К сожалению, в молодости не догадался побольше узнать про свои корни. Мой прапрадед с отцовской стороны был николаевским солдатом, кантонистом, отслужил 25 лет. По окончании службы получил право жить вне черты оседлости – в Туле. Потом семья перебралась в Москву. По линии мамы – прапрадед был цадик, раввин. Кстати, я не соблюдаю традиции, ем некошерную пищу. Что такое еврей – национальность, самосознание? Извечный вопрос. Знаю только, что я – еврей и рад этому обстоятельству. Именно рад, а не горжусь. Потому что гордиться тем, что дано тебе по рождению и в чем нет твоей заслуги – глупо. К сожалению, среди моего народа есть много тех, кто не понимает, что Богом избранность – не в том, что евреи лучше других народов, а в том, что на них лежит больше ответственности… Папа всю жизнь интересовался нашей историей. Приехав в Израиль после смерти мамы, он прожил там еще одну жизнь. Читал лекции по истории еврейства, водил потрясающие экскурсии по Иерусалиму, по окрестностям Кинерета, по Голанам. В Израиле он написал книжку “Загадки библейской истории”, которая пережила уже два издания, а вышла, к сожалению, практически накануне его смерти. (Из интервью на сайте newswe.com. Июль 2007 года – А.З.)