Приколы нашего городка

Решил еврейский парень из Бердичева заняться коммерцией.
Поехал он в Киев, закупил там куриные яйца, загрузил их валом в вагон
и отправил в Бердичев.
На вокзале собрались все жители посмотреть на новоиспечённого коммерсанта.
Когда пришел поезд и его отец увидел, что стало с яйцами, он говорит толпе встречающих:
"Евреи, что вы смотрите на яйца? Вы лучше посмотрите на этого поца."
:lol!:

Экзамен на американское гражданство


- Мистер Гонтмахер, учитывая ваш преклонный возраст, экзамен на гражданство мы проведём на русском языке. Мистер Гонтмахер, вы слышите меня? Что вы смотрите наверх?
- Что-то сказали по радио...
- Это - не радио, это я разговариваю с вами. Я!
- У меня правое ухо не слышит.
- Хорошо, я скажу слева.
- А слева я не вижу.
- Как же вам задавать вопросы?
- Лучше через мою жену Фиру, она всё знает.
- Нельзя. Интервью - с вами. Вопросы будут по анкете и истории США.
- Вот! Если я из России, так всё на одну голову!
- Мистер Гонтмахер, как ваша фамилия?
- Джордж Вашингтон.
- Ваша фамилия. Ваша!
- Джефферсон. Мне сказали, если не Вашингтон, то Джефферсон.
- Мистер Гонтмахер, вы не поняли вопроса.
- Что вы придираетесь, мне 98 лет! Я что помню, то помню.
- Сколько вам лет?
- 112.
- Вы же сказали - 98.
- Я округлил.
- В вашей анкете в графе "First name" вы написали шесть имён. Вы разве аргентинец или бразилец?
- Нет, я - евреец. Но я написал всё, как было. Когда я родился, меня называли Мотя, в школе - Митя, на работе - Дмитрий Иванович, хотя по паспорту я - Абрам Исаакович. В разведку, в войну, я ходил под кличкой Ганс, а мои позывные были "Сокол". "Я - Сокол! Я - Сокол!" Я же не мог кричать в эфир: "Я - Абрам", таких позывных не было. А здесь, в Америке, я - Дэвид. Ковбой из Бердичева.
- Мистер Гонтмахер, вопрос по истории. Кто победил в войне Севера с Югом.
- Вы что-то спросили?
- Была война Севера с Югом...
- Какая война, на севере был Челюскин. Его еле сняли с льдины.
- В Америке! Когда президентом был Абрахам Линкольн...
- А мне сказали, Буш!
- Не сейчас, в 1865-м. Кто победил в войне Севера с Югом?
- Слушайте, вы меня запутали. Фашисты меня пытали, я ничего не сказал, коммунисты пытали, я ничего не сказал, жена 53 года... Я - молчаливый человек. Но если вас интересует, кто победил, то я скажу - НАШИ.
- Какие "наши"?
- А кто был на юге? Белогвардейцы, Махно, Петлюра. А Красная Армия - на севере...
- Мистер Гонтмахер, мы говорим об Америке. Аме-ри-ке!
- А что Америка? Антанту помните, ей тоже досталось!
- Скажите, какой праздник "4-го Июля"?.
- Это я знаю!
- Слава Богу.
- 4 Июля я запомнил на всю жизнь!
- Ну?
- Такой простой вопрос: как я могу забыть "4 Июля"?
- Ну, так скажите!
- 4 Июля мы с Фирочкой расписались!
- 4 Июля - День Независимости.
- Вот независимость я как раз потерял, но я не жалею.
- А что значит "Сенксгивин Дэй"?
- Это, когда едят индейку.
- И когда же этот день?
- У меня - каждый день! Я уже говорю Фире: "Сколько можно?" Она говорит: "Индейцы научили американцев разводить индюков, и теперь их некуда девать". - "Так я что, должен за всех отдуваться?" Жена: "Завтра будет "чикен дэй".
- Мистер Гонтмахер...
- Называйте меня просто Аба, вы мне так симпатичны. Вы, случайно, не еврей?
- Нет.
- Это так, к слову пришлось.
- Мистер Гонтмахер, ещё вопрос: Кто открыл Америку?
- Фима Розенблат. Он уехал раньше всех, а потом уже вызвал остальных.
- А имя Христофор Колумб вам знакомо?
- Конечно. Он тоже открыл, но я не помню, до Фимы или после.
- В 1492 году! Вашего Фимы и духу не было.
- Это вы зря. Вы поговорите с Фимой, он помнит Царя Соломона. И он сказал, что Колумб был не совсем еврей и здесь находился нелегально, без статуса "беженец", не имел ни Медикейда, ни фудстемпов, поэтому вернулся в Испанию. Он у вас проходил интервью на гражданство?
- Нет.
- Какой же он американец?
- Мистер Гонтмахер, вы изучали Историю США?
- А как же, 3 месяца!
- Хорошо, расскажите, что вы запомнили.
- Что я запомнил? Один гешефт.
- Какой гешефт?
- Манхэттэн купили у индейцев за 24 доллара! Представляете, 24 доллара! Где я был в это время? Я бы дал на один доллар больше и сейчас имел бы весь Манхэттэн, а не эту однобедрумную нишу. Как хороший гешефт, так меня там нет.
- Мистер Гонтмахер, последний вопрос: зачем вы хотите стать Гражданином Соединённых Штатов Америки?
- Честно?
- Честно.
- Для Зямы, моего приятеля, он остался в Бердичеве. Я приеду к нему, покажу АМЕРИКАНСКИЙ ПАСПОРТ, он посмотрит и воскликнет: "Этот шлимазл таки стал американцем!"

Советы девочкам.

Если вы что-то сделаете не так -- мужчина обязательно сравнит вас со своей матерью. Заметьте, не с сестрой, не с бабушкой и уж точно не с тетей из Бердичева. Мама, мамочка, мамуля -- вот его идеал. И ваша вечная соперница. Поэтому быстрее берите своего мужчину в охапку и везите подальше от родного дома -- туда, где вы и только вы будете варить ему борщи, провожать на работу и собирать по дому его...

быль или анекдот.
Одна женщина собралась к дочери в Питер из Израиля. Обратилась за билетами на самолёт, но тут то было. Вдруг один шутник и говорит, что открыли чартерный рейс в Питер через Бердичев. Женщина, недолго думая, на всех порах и побежала в агенство! Я, когда это слушал, смеялся. Представляете, какими глазами на женщину смотрели в агенстве!

Edik eto est' na samom dele, mnogie Berdichevlyane letyat v Ameriku iz Israel cherez Ukrainu, s zaezdom v Berdichev...

Одна такая история развивалась на наших глазах.
Едим мы в автобусе № 2 в сторону 4 переулка Шелушкова, народа в автобусе было не много. На остановке городская библиотека им. Горького садится мужчина до 40 лет с сынишкой лет 4-5. Погода была прекрасная светило солнышко и было немного душновато в автобусе, поэтому окошки были открыты. Они сели на свобдные места, малыш около окна отец рядом с ним. Немного проехав малыш вскакивает на сидение и становится на него ногами и высовывает голову в окошко, его отец одёргивает ребенка и сажает на место. И так продолжалось несколько раз. Всё ж таки устав от этой продцедуры, папа жостко одёрнул и посадил малыша на место со словами: "Я сколько раз тебе говорил не становись на ногами на стул...". Малыш вроде бы присмирел откинулся на спинку сидения, сложил ручёнки на груди и насупился. Он сидел тихо и вроде бы ни чего не предвещало о неожиданности. А автобус к этому времени подкотывал к остановке 4-ая школа. Вдруг малыш вскочил, сделав шаг вперёд одной ручкой держась за спинку впереди стоящего сидения вторую он заложил за спину и громко прознёс такую фразу: "папа, сколько раз тебе мама говорила не писать в ванную". Папа покраснев схватил ребёнка в охапку и выскочил на остановке из автобуса, под общий хохот пассажиров. А мы поехали дальше, ещё долго вспоминая эту историю.

О бане и ее посетителях

И кто, вы думаете,
был самым уважаемым человеком в Бердичеве? Если считаете, что секретарь
горкома, то глубоко ошибаетесь. И не председатель исполкома. И не
Изя-газировщик. И не Эмма, что торговала пивом на разлив возле
кинотеатра. Вы ни за что и никогда не отгадаете. Чтобы вас не мучить, я
скажу, что это был директор бани товарищ Крупман.Высокий,
стройный, бывший фронтовик, что подтверждает шрам на его лице, хороший
семьянин, на что указывали двое детей - сын и дочь, а также жена Мария.
И, наконец, прекрасный хозяин - на что указывала длиннющая очередь в
баню, напоминающая очередь в Мавзолей. Но если очередь в Мавзолей
двигалась быстро, то в баню наоборот - медленно.Весь секрет
такой популярности был в парной. Из-за нее приезжали из Житомира и
Винницы, Гайсина и Казатина. А в парной главное что? Печь. С какого
камня она выложена, такой и будет эффект от пара.
Камни привозили с
Западной Украины, собирая их в быстрых потоках Карпатских гор. Разве
нынешний директор бани Бунин может себе такое позволить? Конечно, нет.
Вот и доставляет камень из Жежелевского карьера. Зато имеет головную
боль не только из-за пара, но и оттого, что каждый раз после закрытия
бани не хватает несколько тазиков. Воруют.А в былые времена баня
работала шесть дней в неделю, а у Крупмана была одна проблема - как из
шестидневки сделать восемь рабочих дней.И вот вы в бане. Над
кассой - реклама мыла: "Чтобы хворь тебя не сломила, в баню Крупмана
идя, не забудь про мыло!" Покупаете билет за 15 копеек, и в раздевалке
вас уже встречает Леня-банщик с кольцом в руке, на котором болтаются
ключи от шкафчиков. За дополнительную плату он вам предлагает дубовый
или березовый веник. Но если хотите, он за рубль и попарит вас, и
помоет.

Виктор Коржук

Очередь

Вы все-таки должны знать, что очереди
в нашем Бердичеве - это не очереди в Москве, Киеве или даже в
каком-либо городе планеты. Куда тем очередям браться к нашим,
бердичевским! У нас они - особенные. В них можно узнать все и обо всех,
узнать последние не только городские, но и новости мирового масштаба. И
то, что сказано шутя или серьезно в нашей очереди, не подлежит никакому
обсуждению или опровержению.Да, следует заметить, что нынешние
очереди очень отличаются от очередей 70-80-х годов. То ли бердичевляне
в то время обладали большим чувством юмора, то ли им хотелось от души
посмеяться.Сейчас, конечно, в магазинах редко увидишь очереди. В
них просто отпала необходимость. В магазинах есть все, что только душа
желает. Правда, денег у большинства моих земляков маловато, вот и
покупают самое необходимое, чтобы существовать на этой земле.Чаще
всего очереди мы видим в разных организациях, куда обращаются люди. Это
и ЖЕКи, и водоканал, и "Бердичевгаз", и электросеть, и субсидии...
Здесь, как правило, редко смеются. Постоишь в такой очереди несколько
часов, пока попадешь на прием и решишь свой вопрос, так не то, что
шутить и смеяться, а и разговаривать не захочешь.Так что сейчас остаются лишь воспоминания о былых очередях.
- Дамочка! Где вы брали этот индюк? Случайно, не на мясокомбинате?
- Ну, во-первых, это не индюк, а курица, а во-вторых, купила в магазине Каца, а в третьих, мясокомбинат давно не работает.
-
Арон, ты слыхал, что эта дамочка сказала? Хотя нас не было в Бердичеве
десять лет, а Кац держит свою марку: продолжает торговать отличный
товар.
- Да, Миша не изменился.
- Поэтому я вам говорю, что брала
в магазине Каца, но Кац давно не работает, он уехал в Германию, а
сейчас там заправляет Рома Завадский.Виктор Коржук

Восьмое чудо света


Известно семь чудес света. Ну, а восьмое было, конечно, в Бердичеве. Так думают
до сих пор все, кто его видел. И находилось оно прямо в центре города,
на Советской площади. Приезжие его не замечали, так как для них
водонапорная башня не имела никакой архитектурно-исторической ценности.
Но бердичевляне гордились ею. Для них она была визитной карточкой
города. Гордились ею так, как парижане Эйфелевой башней, а англичане -
Биг Беном. И не потому, что ничего больше, кроме этого, не видели. Нет.
Просто, они очень любили свой город и были его патриотами.Влюбленные назначали возле башни свидания, а потом обязательно шли пить вкусную газированную воду к Изе.Внутри
башни находился круглосуточный милицейский пост. Одним из дежурных был
бравый старшина Иван по кличке Сало. Рассказывали, что эта кличка
пристала к нему с тех пор, когда Иван съел вещественное доказательство,
то есть кусок сала.Иван всегда стоял возле башни, как часовой
возле Мавзолея. Широкое галифе, начищенные сапоги, скрипучая кожаная
портупея с большой кобурой для нагана делали его величественным.Мы, послевоенная детвора, знали эту историю о сале от взрослых и дразнили его.
- Іван з'їв сало! Іван з'їв сало!Лицо
старшины ставало грозным, и, делая вид, что достает наган из кобуры, он
гонялся за нами. Но мы хорошо знали, что никакого нагана там нет.
Вместо него лежит кусок хлеба и селедка, хвост которой всегда
выглядывал из кобуры.Ивана мы не боялись. Это был большой
шутник, который не один раз просто издевался над своим напарником. То
вместо сахара насыпет соли в чай, то прикрутит шурупами галифе к лавке,
когда тот дремал. Иногда поджигал газету и кричал, что в башне пожар.
Напарник, не разобравшись что к чему, выскакивал на улицу вместе с
лавкой.

о
главное то, что Иван знал все о башне. А построили ее в 1900 году, и
выполняла она функцию водонапорной. Насосами накачивали воду в огромный
бак, который находился на чердаке, а оттуда она растекалась по трубам
по всему городу.В июне 1920 года, когда Первая конная армия
вступила в Бердичев, Буденный сразу же приказал коменданту города
разыскать недостающие детали к насосам и запустить водонапорную башню,
дать городу воду....Старый фотограф Яков Соболь, который жил на
Белопольскои, вышел на улицу погреться под первыми лучами ласкового
солнца. Со стороны Качановки быстрыми шагами спешил его сосед, портной
Арон.- Что случилось? - спросил Яков.
- Ты слышал? Красноармейцы ходят по квартирам и ищут все металлическое.
- Ну и ще? А ты тут причем?
- А то, что у меня две швейные машинки "Зингер".
- Ну и ще?
- А то, что у Мыколы Радомчика забрали целый воз железа,- не выдержал Арон.
- Не забрали, а экспроприировали,- поправил Соболь.- А ще они с ним будут делать?
- Говорят, на ремонт башни пустят.
- То погромы, то грабежи. Чувствую, это добром не кончится. Надо и себе закрыть ателье.К
вечеру возле башни лежала большая куча металла, из которой местные
умельцы выбирали необходимые для ремонта детали. Через два дня башня
дала городу воду.Неплохой бизнес на воде делала послевоенная
детвора. Набирая воду в бидоны, она продавала ее в ятках (так называли
тогда рынок) по копейке за кружку. Вода из башни была очень вкусной.Вот
что вспоминает о башне участник освобождения нашего города от
немецко-фашистских захватчиков, почетный гражданин Бердичева Степан
Иосифович Левинский:
- Центральная водонапорная башня стояла в центре города, на площади у места пересечения улиц К. Либкнехта, Свердлова и Красина.
В
те старые времена, когда город был застроен домами не выше трех этажей,
она надежно снабжала бердичевлян водой, частично украшала город и
фактически была его визитной карточкой.В грозные для нашей
Отчизны годы башня играла важную роль: была наблюдательным пунктом,
откуда хорошо просматривался город практически во все стороны. Эта
возможность использовалась как в прошлые войны, так и особенно при
освобождении города от немецких захватчиков в годы Великой
Отечественной войны....Обслуживал все механизмы башни слесарь
водоканала. К нему часто заходил, гуляя по городу, завхоз этой же
организации Иосиф Пахолевецкий вместе со своей младшей дочерью Марией.
Мы, пацаны, всегда завидовали ей. Ведь она на правах гостьи могла
подолгу находиться там, где мы только мечтали побывать.Однажды,
когда отца и слесаря не было рядом, чувствуя наше желание, предложила
подняться по внутренней лестнице на верх башни. Мы долго с опаской
поднимались. На чердаке хозяйствовали голуби. Они мирно ворковали на
своем птичьем языке. С чердачных окон открылась неописуемая панорама,
весь город был, как на ладони. Из трубы рафинадного завода нехотя
поднимался дым, затем медленно превращался в облака. А чуть левее
величественно выделялся солодовенный завод. Его башни чем-то напоминали
древний замок.Да, то, что мы видели, было настоящее немое кино.
Звук появился с приходом слесаря. За считанные секунды мы все слетели
вниз. Жаль, что кино окончилось с приходом "киномеханика". Но мы были
счастливы, что сбылась наша мечта.В семидесятые годы в башне
отпала необходимость. "Похороны" ее выдались всем затяжными. Две недели
бердичевляне наблюдали, как солдаты разбирали старую кирпичную кладку.
Крепкий раствор не поддавался ни ломам, ни лопатам, ни бульдозеру.
Летели искры под ударами ковша. Но башня стояла: она не хотела умирать. И тогда было принято решение -взорвать.Когда
пыль рассеялась, от башни осталась только большая гора кирпича. Так на
73 году жизни ушло от нас восьмое чудо света, которое видело
Маяковского и Буденного, Щорса и Петлюру, Деникина и Брежнева. Им в
свое время любовались Тарапунька и Штепсель. А я и мои ровесники
счастливы тем, что видели это чудо. И помним о нем. До сих пор.
.Виктор Коржук.

Kim, если не возражаете, то я немного добавлю одно фото.(Podelko Boris)

Faina пишет:Экзамен на американское гражданство

ЭТО СУПЕР!!!!МЫ ЧИТАЛИ ВСЕЙ СЕМЬЕЙ.....НЕ МОГЛИ СДЕРЖАТЬ СМЕХА....СЛЕЗЫ ТЕКЛИ У ВСЕХ РУЧЬЕМ))
Браво.....респект)))

Спасибо, Boris, за фото! Ведь многие бердичевляне,
кому сейчас 20-30 и даже 40лет не знают
о её былом существовании?!

В 70-е бердичевский руководитель группы «Поиск» Лев Тартаковский приехал на прием к маршалу бронетанковых войск Амазаспу Бабарджаняну просить танк Т-34 для установки в качестве памятника. Долго отнекивался маршал, пока хитрый бердичевлянин не напомнил ему, что его город освобождал генсек Брежнев, будучи начальником политотдела 118-й армии. Ударили по рукам. Маршал достал бутылку «Армянского», а гонец три бутылки «Бердичевского».
– Это пиво пьет САМ, – закатив глаза и подняв палец вверх, показал Лев Семенович Тартаковский, намекая на генсека.
– Открывай!
«Рассказы по-бердичевски»

от тобі на, в Бердичеві лікують мікробів



а ще, у одному з магазинів






і на останок, гель для зубів зі смаком банана ""Дракоша""

Операция "Обрезание"

Смешные истории

Отпуск 1991 года не был лучшим в моей жизни. Во-первых, он пришелся на
начало мая. Во-вторых, от купания в холодной воде у меня заболели почки,
и прямо с ялтинского пляжа я угодил в урологическое отделение
Симферопольской областной больницы. Представьте себе энергичного
молодого человека в палате на шесть коек и площадью 20 квадратных
метров. Мои глаза видели даже то, что меня совершенно не касалось.

Как-то утром моему товарищу по несчастью на койке справа делали
очередную процедуру. Я вроде смотрел на симпатичную медсестру и вдруг
понял, что средних лет сосед, представившийся Леонидом Марковичем,
обрезан. Тот перехватил мой взгляд, и когда сестра ушла, спросил:
- Что, никогда обрезанных не видел?
- Нет, видел, - ответил я, – мой дед, например, был обрезан. Ну, а отец
уже нет.
- Понимаю, - сказал Леонид Маркович, - меня бы тоже не обрезали, если
бы не большая международная политика. Я само-собой ничего не помню, но
знаю от отца. У него цепкая память профессионального военного.

Когда дело доходит до семейных историй и рассказчик не ограничен
временем, он начинает издалека. Леонид Маркович не был исключением из
этого правила. Его повествование прерывалось процедурами и едой, уходило
далеко в сторону и возвращалось обратно по сложной кривой. Я попытаюсь
воспроизвести все, что мне удалось запомнить, без совсем уже излишних
подробностей и отступлений.

- Мои родители познакомились в конце Второй мировой войны. Отец лечился
после ранения в дивизионном госпитале, а мама работала там врачем. Лет
им было примерно по тридцать. Знаю, что до войны оба имели другие семьи,
но детей не было. Довоенные связи они, не знаю почему, поддерживать не
хотели. Поэтому отец с удовольствием принял назначение военпредом на
станкостроительный завод в город Бердичев, где у них не было даже
знакомых. Вообще-то Бердичев всегда считался еврейским центром, но мои
родители были евреями только по паспорту и об этой стороне бердичевской
жизни не очень задумывались, тем более что после войны евреев там почти
не осталось. Они дружили с несколькими офицерскими семьями, которые
точно были нееврейскими. Устраивали вечеринки, ходили в кино, любили
танцевать, праздновали вместе советские праздники. Они даже имена себе
изменили. Отец называл себя Марком Львовичем, мама - Фаиной Саввичной.

Я родился в январе 1948 года. Вечером, на пятый день после моего
рождения, отец был дома и планировал как завтра утром он заберет маму и
меня из роддома. Вдруг в дверь позвонили. Отец пошел открывать без
всякого энтузиазма: друзья и бутылки ему уже порядочно надоели. Но за
дверью оказались два совершенно незнакомых товарища, которые, не
спрашивая разрешения, прошли по длинному коридору офицерского общежития
прямо в комнату. Там один из незнакомцев, одетый в шинель без знаков
различия, показал отцу удостоверение начальника Бердичевского горотдела
МГБ, взял стул и расположился в стороне поближе к двери. Другой, в
богатом ратиновом пальто с меховым воротником и отлично сшитом костюме,
представился Владимиром Михайловичем, попросил отца сесть к столу, сам
сел напротив и начал разговор:
- Марк Львович, прежде всего хочу поздравить вас с рожднием сына и
пожелать вырастить его достойным гражданином СССР!
Владимир Михайлович встал, крепко пожал отцу руку и после
соответствующей паузы перешел к делу.
- Марк Львович, вы и ваша жена - боевые офицеры, коммунисты. Мы знаем,
что вам можно доверять, и что болтать лишнее вы не станете тоже. Поэтому
мы обращаемся к вам за помощью. Международный империализм в лице
американского капитализма планирует создать на Ближнем Востоке
независимое еврейское государство Израиль. По их замыслу Израиль должен
стать долговременным инструментом американского влияния в этом регионе.
Советский Союз не может стоять и не стоит в стороне от этих событий.
Партия и правительство решили, что правильной тактикой на данный момент
является политика сотрудничества. Американское правительство тоже
нуждается в нашей поддержке и хочет сотрудничать. Но влиятельные
еврейские лоббисты в американском конгрессе пытаются создать обстановку
недоверия. Главными их обвинениями являются антисемитизм и отсутствие
религиозной свободы в СССР. Сейчас в нашей стране находится с визитом
полуофициальная делегация американских евреев. Посещения московской
синагоги и беседы с раввином им показалось недостаточно. Через три дня
они приезжают в Бердичев. Хотят посетить чью-то могилу и присутствовать
на церемонии обрезания еврейского мальчика. Мы решили доверить эту
операцию вашей семье.

Отцу даже не пришло в голову отказываться, он сразу понял, что это не
тот случай. Тем не менее попытался выразить сомнение в осуществимости
плана и обратил внимание на неблагоприятные обстоятельства:
- Но в Бердичеве нет ни синагоги ни моэла.
Владимир Михайлович успокоил его:
- Синагога найдется, а моэл приедет, пусть даже издалека.
- А он согласится?
- Он уже согласился. Моэл сказал, что давно соскучился по Бердичеву и
будет счастлив обрезать еще одного еврейского мальчика. Попросил только,
чтобы мальчик действительно был еврейским. Я дал слово. Выполнение этого
обещания зависит и от вас, Марк Львович.
- Какие будут распоряжения? – по-военному спросил отец.
- Прямо сейчас никаких. Завтра заберете жену из роддома, а в четверг,
ровно в 11:30 я на серой "Победе" буду ожидать вас около дома. Попросите
вашу жену одеть длинное платье с рукавами и шляпку. Сами оденьте
парадную форму и не снимайте фуражку ни при каких обстоятельствах. Между
прочим, вы умеете читать на древнееврейском?
- Умею, меня научил дед.
- А на идиш говорите?
- Говорю, и жена тоже.
- Ну, совсем замечательно! До четверга!
Нежданные гости пожали отцу руку и ушли.

В четверг, ровно в 11:30 принаряженные родители вынесли меня из дому.
Машина уже стояла около подъезда. Отец усадил нас с мамой на заднее
сидение, сам сел рядом с водителем. Тот поздоровался и только по голосу
отец смог узнать Владимира Михайловича. Его бритое вчера лицо скрывала
большая клочковатая борода, на голове была широкополая черная шляпа, а
из-под расстегнутого пальто виднелись черный костюм и белая рубашка. В
последний раз отец встречал так одетых людей много лет назад в местечке,
где гостил у своего деда, моего прадеда.
- Смотри, у них там даже гримеры есть, – подумал он.

Ехали недолго, остановились у районного Дома культуры, куда родители
часто ходили в кино. Но теперь вход украшала не пятиконечная, а
шестиконечная звезда. Вошли внутрь. Зал был тем же, но со сцены исчез
киноэкран, который, как оказалось, закрывал дверку с занавеской. Отец
вспомнил, что за этой дверкой должны храниться свитки Торы. Со стен
убрали лозунги и плакаты. За ними обнаружились цветочные орнаменты в тон
лепке на потолке. У входа появился столик с кипой книг на
древнееврейском. Отец даже удивился собственной недогадливости: хорошо
знакомое здание наверняка было когда-то синагогой.

Между рядами кресел медленно прохаживался человек. Первым, что
привлекало внимание были его неправдоподобная худоба и неправдоподобный
свет, льющийся из выцветших глаз. Одет он был в ту же черную униформу,
которая висела на нем, как на вешалке. Человек подошел к родителям и
заговорил с ними на идиш:
- Какое еврейское имя вашей матери? – спросил он отца.
- Рахиль.
- А вашей?
- Малка, - ответила мать.
- Какие ваши еврейские имена?
- Мордехай.
- Сара-Фаня.
- Вы понимаете смысл обрезания?
- Понимаю, - ответил отец, - заключение союза с Б-гом.
- Как вы хотите назвать сына?
- Лейба.
- Почему, если не секрет?
- В честь моего отца, - сказал отец.
- Его нет в живых?
- Они с мамой погибли во время бомбежки, когда бежали из Минска.
Человек закрыл глаза руками, помолчал и продолжил:
- Меня зовут реб Меир. Я буду делать обрезание вашему сыну. Не
волнуйтесь, я делал это очень много раз и ни разу не отрезал ничего
лишнего. Потом реб Меир взял меня на руки, посмотрел и добавил:
- У этого мальчика необычная судьба. Когда-нибудь он будет жить в доме
солнца.
Отец запомнил эту фразу, но что она означает никто не сумел обьяснить до
сих пор.

Тем временем дверь синагоги открылась. Вошли примерно десять мужчин в
таких же черных костюмах. Отец с интересом смотрел на американцев,
здоровых, упитанных, очень уверенных в себе. А те рассматривали
советских единоверцев с некоторым недоумением. Ни худоба, ни офицерская
форма похоже не связывались в их представлении с привычным образом
еврея. Отцу показалось, что один из гостей узнал реб Меира и что тот
узнал тоже и дал знак молчать, но произошло это так быстро, что вполне
могло и показаться. Приступили к молитве. Командовал парадом Владимир
Михайлович. Кроме этого он виртуозно держался между реб Меиром и
заокеанскими гостями, не давая им поговорить. Службу он вел легко,
непринужденно и по-видимому без ошибок. Только раз американец попытался
его поправить, но Владимир Михайлович мгновенно сказал ему на смеси
древнееврейского и идиш что-то такое, что тот долго смеялся, цокал
языком и одобрительно качал головой.

После молитвы меня обрезали. Потом принесли несколько бутылок водки и
фаршированную рыбу. Родителей поздравляли. Американцы спрашивали почему
не присутствуют родственники. Папа и мама, не особо кривя душой,
отвечали, что все погибли. Американцы подарили отцу зеленые доллары,
которые он видел впервые в жизни, пожали руку и уехали.

Владимир Михайлович подвез родителей к дому. После нескольких рюмок в
синагоге отец расхрабрился:
- Разрешите вопрос?
- Разрешаю.
- Откуда вы все это знаете?
- В подробностях рассказывать долго, - задумался Владимир Михайлович, -
а вкратце я рос сиротой. Воспитывал меня дед, знаменитый полтавский
раввин. Мечтал, чтобы и я стал раввином. В шестнадцать лет я сдал
раввинский экзамен. А через несколько месяцев деда убили во время
погрома петлюровцы полковника Болбочана. Я был молодой, горячий,
поклялся отомстить, ушел в Красную Армию. Думал, что скоро вернусь в
Полтаву. И никогда не вернулся... Что-нибудь еще?
- Владимир Михайлович, пришлите пожалуйста справку, что не мы с мужем
затеяли всю эту историю, – попросила мама.
- Обязательно пришлю. Да, чуть не забыл, валюту нужно сдать.
Отец отдал доллары, машина уехала, меня понесли кормить.

Примерно через месяц отцу позвонили и попросили зайти в горотдел МГБ.
Там ему вручили Справку. На бланке Главного управления МГБ СССР было
напечатано: "Настоящая выдана Марку Львовичу и Фаине Саввичне Левиным в
том, что их сын Леонид подвергся обрезанию в ходе спецоперации по защите
государственных интересов Советского Союза". Внизу красовалась подпись
генерал-лейтенанта П. А. Судоплатова.
. . . . . . . . . . .

- Ну и как, пригодилась эта справка? – поинтересовался я.
- Да, один раз пригодилась. – оживился Леонид Маркович, - Когда я
закончил Харьковский политехнический институт, меня загребли на два года
в армию. Попал я в Забайкальский военный округ. Конечно, служить
офицером не то, что солдатом, но удовольствия все равно мало. Больше
всех меня допекал политрук, капитан Синельников. Начнем с того, что я
оказался первым евреем, которого он увидел собственными глазами.
Во-вторых, как только я побывал в бане, ему доложили, что я обрезан.
В-третьих, он читал газеты, смотрел телевизор и верил всему, что
печатают и показывют. Верил потому, что был пьян, а пьян он был всегда.
Однажды, тоже спьяну, капитан решил, что я израильский шпион. Эта мысль
маниакально застряла в его голове. Может быть, на трезвую голову он бы
успокоился, но трезвым он никогда не был. Каждый раз, встретив меня,
этот мудак совершенно серьезно спрашивал нечто вроде:
- А бабы в Израиле хорошие?
Я вспомнал бравого солдата Швейка и не менее серьезно отвечал:
- Бабы везде хорошие!

Моим шуточкам пришел конец после очередных стрельб. Стреляли мы из
автомата. Снайпер из меня никакой, а в этот раз даже в мишень не попал.
Вместо этого срезал подставку, которая держала мишень. Капитан счел это
особой удалью и на разборе стрельб громогласно заявил:
- Да, Моссад умеет кадры готовить, - и выразительно посмотрел в мою
сторону.
Вечером он отправил донесение в особый отдел округа. Об этом мне доложил
связист Сережа Коломиец, которому я помогал готовиться к вступительным
по физике и математике. Мне просто повезло, что ночью я сумел
дозвониться отцу.

На следующее утро за мной приехали два особиста, отвезли в Читу и
посадили на офицерскую гауптвахту до выяснения обстоятельств. Отец,
тогда уже подполковник, прилетел в Читу и пробился к начальнику особого
отдела. Когда тот развернул справку и увидел подпись Судоплатова, он
встал и читал уже стоя. Прочитав, негромко пробурчал себе под нос:
- Серьезный мужик был. Дело делал. Зря его посадили..

Меня в тот же день меня приписали к особому отделу. Там я и дослужил,
ничем особенно не занимаясь. От скуки стал часто ходить в городскую
библиотеку и в результате женился на библиотекарше. Появились дети.
Теперь они почти взрослые и хотят уезжать в Израиль.
- А вы?
- Я не против, но меня не отпускают родители. Они так и остались
боевыми офицерами и коммунистами. Ну ничего, как-то все уладится. Поеду
к младшему брату. Он уже там. Живет в Бейт-Шемеше.

Я тогда тоже собирался уезжать в Израиль, зубрил иврит днем и ночью.
Ивритские слова Бейт-Шемеш сразу перевелись в моем мозгу как "дом
солнца". Предсказание реб Меира стало для меня ясным, и я уверенно
сказал Леониду Марковичу:
- Обязательно уедете!

С тех пор прошло много лет. Я иногда вспоминаю эту историю и обещаю себе
выяснить хоть что-нибудь о реб Меире. Но каждый раз наваливаются
повседневные заботы, и я откладываю реб Меира на будущее, которое,
надеюсь, однажды наступит.

Автор этого рассказа,по моему,
Алексей Тесенгольц, сейчас живёт
в Германии.

Бердичевский двор... однажды... бабушка зовет внука домой..
- Ига, срочно давай домой делать уроки, ато я всем расскажу какая ты лень!!!

Бердичевскому пивзаводу требуется главный буxгалтер.
Режим рабботы - год через три.

Виктор КОРЖУК
ЧЕМ МОГ, ТЕМ ПОМОГ

Настроение у Петровича с утра было отвратительное. И не только потому,
что после вчерашнего болела голова. Нет. Настроения не было и от
наступающих холодов. Хотя дрова он и заранее заготовил, да лежали они в
сарае. А чтобы порезать, их необходимо вытащить во двор. А так, как они были
украдены в соседнем СМУ-6, то еще недельку должны «отлежаться». Да и
участковый последнее время как-то подозрительно часто прогуливается по его
улице.
О таких, как участковый, соседка Петровича Марфа, первоклассная
самогонщица со стажем, всегда говорит, что на могиле таких не растут цветы, а
на фотографиях на Доске почета в горотделе милиции выпадают зубы. А она-то
толк в этом знает. Ведь в милицию Марфа ходит чаще, чем ее сосед на работу
на комбикормовый завод.
Правда, и сама Марфа тоже не «подарок». Соседи считают ее мулаткой,
то есть белой женщиной, но с черным ртом. Когда она его открывает, то оттуда
не только идет дым, а летит смола и черная сажа.
Вот на прошлой неделе, когда Петрович засмотрелся, как Марфа
развешивает белье на веревках, она его с ехидством спросила:
– И что это, Петрович, ты так смотришь, разве свое никогда не
развешивал?
А он возьми и ответь:
– Я, конечно, развешиваю, но перед этим обычно стираю.
Что тут началось!!! Слава Богу, рядом проходил участковый. Но мало
того, что Марфа обозвала Петровича такими словами, какими даже в «зоне» не
пользуются, так напоследок вынесла вердикт, что он контуженый и
шизофреник. Марфа думала, что этим она открыла Америку. Но Петрович и без
нее знает, что с головой он не дружит. Вот, к примеру, его жена уже шестой
день домой не приходит, а он не помнит: говорила ли она ему, что уезжает, или
нет. А тут еще история с этими дровами. Суши сейчас себе голову над тем, как
их перенести во двор и порезать.
Невеселые раздумья стоящего у калитки Петровича прервал подошедший
на костылях сосед дядя Ваня. Брехливый как Геббельс. Как только
передозирует самогонки, так и кричит на всю улицу, что ногу, мол, потерял на
фронте. Правда, на каком фронте, не уточняет. Но Петрович хорошо знает, что
никакой он не фронтовик. А ногу потерял еще до войны, когда на железной
дороге уголь из вагонов воровал. Но сердце у дяди Вани доброе. Рассказывали,
что во время войны евреям в гетто через колючую проволоку хлеб
перебрасывал. Вот с того времени от немецкого приклада плохо слышит и
заговаривается.
– Че задумался, Петрович? Не думай, может, это и неправда,– шутя,
спросил сосед и, показав на пустующую штанину, добавил: – Да и горло
першит. Вот ноет и першит. Першит и ноет. Наверно, к дождю, ноет и першит,
першит и ноет. Дай пару копеек, пока Марфа дома. А то першит и ноет.
Петрович дал ему восемьдесят копеек.
– Если че надо помочь, то ты только свисни. Я всегда помогу,– заверил
дядя Ваня и спрятал деньги в карман.
– Вот дрова не мешало бы на улицу вынести из сарая,– сказал Петрович.–
Порезать надо, ведь зима не за горами.
– Тут я тебе не помощник,– ответил дядя Ваня и показал на костыль.– Не
растет нога, хотя каждый год в собесе требуют справку об инвалидности.
Требуют и требуют, а нога-то не растет.
Бубня себе еще что-то под нос, дядя Ваня направился к самогонщице.
Да, этот день для Петровича складывался не совсем удачно. После
недолгих раздумий он решил взять в сарае соленых огурчиков, нажарить
картошки, купить кильки, а на оставшиеся деньги выпить у Марфы грамм
двести. Пока такие, как дядя Ваня, не пришли и не одолжили последние
копейки. Вспомнив, что к огурцам ему не добраться из-за бревен, каждое из
которых было не меньше трех метров, пошел чистить картошку.
Почистив штук пять картофелин, Петрович посмотрел в окно: со стороны
СМУ-6 к дому Марфы подъезжал милицейский бобик.
– Не выйдет выпить у Марфы,– подумал он.– «Гости» пожаловали к ней с
обыском.
Но машина минула дом самогонщицы и остановилась возле него.
«Накаркал»,– пронеслось в голове Петровича.– За дровами приехали.
И недочищенная картошка вместе с ножом выпали с ослабевших,
трясущихся рук в кастрюлю с водой.
Тут Петрович уже пожалел не только о том, что родился на этот белый
свет, но и что связался с ворюгами из стоительно-монтажного управления № 6.
Ведь столько раз он покупал краденое зерно на солодовенном заводе, и все
было «тихо-ша». А раз в жизни выменял дрова за бутылку в СМУ-6 и такое
«палево».
– Может, пронесет,– стал успокаивать себя Петрович,– может, ошиблись
адресом. Всякое бывает. А может, хотят спросить у меня, который час, или
воды напиться.
– Чтобы они горячей смолы напились, падлюки, чтобы они сдохли! –
начал проклинать гостей Петрович.– Нет жизни честному человеку в Бердичеве.
Хоть бери и едь к сыну.
После стука в дверь в комнату вошли трое. Один остался дежурить под
окном.
Того, что остался дежурить, Петрович узнал сразу. Старшину милиции
Николая Дмитриевича Гришина он встречал на рыбалке. Даже несколько раз
«стрелял» у него «Беломор-канал». А однажды Гришин подвез его на своей
«Победе», когда пьяный Петрович возвращался из города.
– Это хороший парень,– подумал он.
Но вошедших в квартиру он видел впервые.
– Где жена!? – рявкнул высокий мужчина и грозно положил руку на
кобуру пистолета.
Звания его Петрович не разглядел, так как сам был невысокого роста и
сидел над кастрюлей с начищенной картошкой.
– Наверное, начальник, раз орет,– пронеслось в голове Петровича.– Ведь
крикнул так, что давно перегоревшая лампочка вдруг зажглась над его головой.
Еще, не дай Бог, опять перегорит.
– Не кричи так громко, Алексей Андреевич,– обратился к нему невысокий
мужчина.–Хоть ты и начальник Бердичевского уголовного розыска, но в
присутствии старшего следователя прокуратуры не смей кричать.
– Так и знал, что начальник. Чтобы ты сдох,– подумал Петрович.– А
следователь, видно, добрый, не кричит и за пистолет не хватается. Буду
отвечать на вопросы только этому,– твердо решил он.
– Скажите, пожалуйста, где ваша жена? – спросил следователь.
– Ты, Мейман, с ним не цацкайся,– опять рявкнул Алексей Андреевич.– С
убийцами так не разговаривают!
– Где жену закопал?! Признавайся!!!
– Да не кричи на него, Данилюк,– снова заступился за Петровича Мейман,
не поверивший с первого взгляда, что этот «божий одуванчик» мог «замочить»
жену.
– Как вы уже слыхали, Петрович, я – старший следователь Бердичевской
прокуратуры, а зовут меня Ошер Иосифович. Фамилия – Мейман. Мы
располагаем данными, что у вас пропала жена. Если расскажете нам правду, то
чистосердечное признание смягчит вашу вину.
Остекленевшие глаза Петровича с тоской и страхом смотрели на третьего,
еще не вступавшего в разговор, но державшего в руках чемоданчик.
– Это наш судебно-медицинский эксперт Юрий Николаевич Соловьев,–
перехватив взгляд Петровича, сказал Мейман.– Он хороший человек, и ничего
плохого вам не сделает.
Юрий Николаевич, чтобы доказать, что он действительно эксперт, стал
выкладывать из чемодана на стол медицинские инструменты.
– Все,– увидев в руках Соловьева инструмент, напоминающий
плоскогубцы,– подумал Петрович,– сейчас пытать будет, рвать зубы и ногти. Но
хрен им! Зубов у меня нет, а вставные челюсти еще в прошлом году оставил в
залог Марфе за водку. Слава Богу, не выкупил, хоть целые останутся.
– Тот, кто звонил в милицию, сказал, что труп закопан в сарае,– шепнул
на ухо Мейману Данилюк.
– Последний раз спрашиваю,– снова крикнул Алексей Андреевич,– где
жену закопал?! Убийца!!!
Перепуганный Петрович продолжал хранить молчание, как Зоя
Космодемянская в застенках гестапо. Но она защищала Родину, а Петрович
молчал из-за того, что язык присох к горлу. Петрович мог только мысленно
проклинать родную советскую милицию, которую не любил с раннего детства,
когда милиционер отобрал у него рогатку. Поэтому он тихо-мирно сидел на
табуретке и искренне желал всем легавым, чтобы они все повыздыхали.
И, наконец, к нему дошло, что дрова тут вовсе ни при чем. Дрова милиции
нужны, как прошлогодний снег. Их интересуют не они, а его жена. Петрович
уже сам готов спросить у них, куда она девалась, но язык так присох, будто был
приклеен «Суперцементом». Поэтому он рта и не открывал.
– Я вас очень прошу показать то место, где вы закопали жену,– просил
Мейман, зная заранее, что старик будет молчать.
– Гришин! – не выдержал Данилюк.– Зови понятых с лопатами, будем
обыск делать. Он подошел к Петровичу и показал ему мятый листок с печатями
и подписями.
– Эта бумага ордером называется и дает право на обыск. А это фамилия
прокурора,– объяснил Петровичу Мейман.– Тут полный порядок.
Если бы подозреваемому показали даже этикетку от консервной банки
или церковную грамотку, то ему было бы фиолетово, то есть одинаково. Он
сидел и думал. Думал и сидел. В голове вертелось одно: кто мог так пошутить?
Но мысли не лезли в его контуженую голову.
Минут через двадцать Гришин выстроил под окнами дома по росту
крепко сбитых парней с лопатами. Их попросил он у начальника СМУ-6
Григория Исааковича Хуторянского якобы для следственного эксперимента.
Данилюк вышел на крыльцо, левую руку положил на кобуру с
пистолетом, а правой показал на сарай:
– Нам поступил сигнал, что в этом сарае произошло убийство. Убита
женщина, мать, труженица, охранник комбикормового завода. Наша с вами
задача – раскрыть это преступление.
Начальник уголовного розыска, шагая вдоль шеренги понятых, все
говорил и говорил. Парни слушали его с открытыми ртами, не отводя глаз от
кобуры с настоящим пистолетом. Они принимали его слова как должное. И
недослушав эту зажигательную речь, с криком «Ура!» кинулись в сарай
выносить бревна и складировать их под навесом.
Когда вынесли последнее бревно, в темный сарай зашли Мейман и
Данилюк. Соловьев остался в квартире сторожить Петровича. Трупа под
дровами не оказалось.
– Копайте тут,– поставил новое задание Данилюк и начертил квадрат в
сарае.
Ребята с удвоенной энергией, как бульдозеры, вгрызались в землю.
Ошер Иосифович отозвал в сторону Данилюка:
– Здесь что-то не то. Подозреваемый не нервничает, ведет себя спокойно.
Может, с нами пошутили?
– Сейчас найдем,– заверил начальник уголовного розыска и, взяв в руки
лопату, начал копать.
Первоначального блеска в его глазах Мейман уже не видел.
Где-то через час, а может, полтора понятых и Данилюка уже не было
видно, а только слышно из ямы, размеры которой соответствовали размерам
торгового киоска. Понятые, подсаживая друг друга, вылезли из
«бомбоубежища», не забыв при этом бросить веревку своему идейному
вдохновителю.
– Так, ребята, маленький перекур и беремся за огород! – приказал
Данилюк.
– Н-о,– показал на часы один из понятых.
– Никаких «н-о»! – сделал грозное лицо Алексей Андреевич.– Кончил
дело – гуляй смело! Ясно? И попробуйте не найдите!
При этих словах Данилюк погладил кобуру пистолета.
После перекура понятые начали перекапывать огород. Если под лопаты
попадали камни, они бережно относили их на кучу, но перед этим тщательно
искали на них следы крови.
За этим занятием и застала их почтальон принесшая почту Петровичу.
Любуясь их работой, она не выдержала и крикнула:
– Если закончите, милости прошу на мой огород!
– Минуточку,– обратился к ней Мейман,– почту, пожалуйста, дайте нам.
Из газет выпало письмо. Вскрыв конверт и прочитав содержание, он
передал его Данилюку
– А я тебе что говорил, Алексей Андреевич? Чуяло мое сердце, что вызов
ложный. Жена Петровича к сыну в гости уехала,– сказал Мейман и похлопал
его по плечу.
– Ну, Петрович, извини,– обратился следователь к подозреваемому.– В
жизни всякое бывает.
– Работа такая, – развел руками Данилюк.– Так что, Петрович, не серчай.
Петрович долго провожал взглядом отъезжающий милицейский бобик. И
только тогда, когда он повернул налево возле СМУ-6, язык у Петровича
отклеился.
– Шеб вы, падлы, поздыхали!– крикнул он.
Но оперативная группа этого не слыхала.
Эпилог
Вечером, возвращаясь пьяным из города и волоча за собой костыли, к
Петровичу зашел дядя Ваня.
– Ну че, Петрович, были у тебя менты или нет? Были или нет?
Одно только слово «менты» сразу перекосило давно не бритое лицо
Петровича.
– Нет-нет! – я спрашиваю.– Были или нет?
– Были!
– А дрова перенесли?
– Перенесли!
– Погреб выкопали?
– Выкопали!
– И огород вскопали?
– Вскопали!
– Так ставь бутылку! Чем мог, тем помог...

Хе..! Класно Що до талановитих людей, то це вона
мабутъ звертається до емігрантів:" Рятуйте неньку Украіну!"

Ким, от кого спасать Украину?
От неё самой?

Фотография на память

Всю ночь фотографу Блимусу снился удивительный сон: он выдает замуж свою дочь. Да за такого красавца, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Заморское приданое, много подушек и перин, автомобиль. Свадьба проходит на белом пароходе. На палубе танцы до упаду. Из динамиков "на всю катушку" звучит "Семь сорок". И много, много денег.

Улыбаясь во сне, он долго не хотел просыпаться, но прозвенел будильник.
Придя на работу в фотоателье, Блимус в первую очередь рассказал сон своим коллегам Леве Кордашу и Леве Прилуку.

- И что это может значить, как вы думаете?
- Деньги к деньгам - это понятно всем. Приданое, пароход - это к богатству, танцы - к дороге,- с видом знатока объяснял сон Прилук.
- А все это значит, что сон тебе в руку,- добавил Кордаш.- Хороший день сегодня будет у тебя, нам такие замечательные сны не снятся. Невезучие мы.
- Григорий! Зайди ко мне,- прервал его директор горбыткомбината Казимир Адольфович Броницкий.-Есть заказ на выезде.
- Ты слышишь, я же тебе говорил, что сегодня твой день,- сказал Кордаш, поправляя осветители в студии.- Фарт прямо с утра тебе идет.
- Григорий,- сказал Казимир Адольфович,- на улице Воровского, возле завода "Комсомолец", просят сделать семейные снимки. Давай бери камеру и мигом туда!
С трудом поднявшись по деревянной лестнице на второй этаж (мешала тренога и камера), Григорий Самойлович зашел в квартиру.
- Здрасьте! И кого мы будем снимать? - стараясь расположить к себе заказчиков, расплылся красивой улыбкой Блимус и слегка поправил свои волнистые волосы на голове.
- Мама наша помэрла. Ось хочым зробыты карточкы на згадку. Скилькы потрибно, стилькы и заплатым.
Фотограф сразу сделал печальное лицо:
- Да, да, я понимаю, это большое горе. Крепитесь.
В соседней темной комнате в гробу лежала женщина. Рядом сидели люди. Здесь пахло не свечами и ладаном, а самогоном и луком.

Фотограф долго настраивал камеру, но все, как назло, не вмещались в кадре. Комнатка была маленькая для такой фотографии.
- Вы мине извините. Умершая никуда уже не спешит, а я вижу, что и вы тоже. Я быстро принесу другую камеру. Тогда все поместитесь.
Через минут сорок запыхавшийся Блимус установил другую камеру.
- Вот сейчас все гит,- сказал Григорий Самойлович.

Родственники и соседи долго рассаживались возле усопшей. Каждый хотел быть на переднем плане. Чуть не дошло до драки. Но фотограф всех помирил, объяснив, что главное - покойница. С ним все согласились.
- Вы, женщина, присядьте тут, а вы, мужчины, станьте там и положите руки на гроб, ребеночка возьмите на руки. Соседи пусть станут поближе, но боком.
- Внимание! Все смотрят на камеру в эту "дюрочку", никто не шевелится. Мальчик, мальчик, выйми пальчик со рта. Нет, птичка не вылетит с этой "дюрочки", пока не выймешь пальчик со рта. Нет, обниматься не надо, и папиросу уберите со рта, мужчина, это я к вам обращаюсь.

Откуда-то раздавался храп, но в суматохе, царившей в комнате, фотограф не обратил на него внимания. Не обратил внимания и на фразу "Мамо, нэ хропить так голосно..." Он продолжал расставлять людей.

Наконец, расположив всех у гроба и накинув черный платок себе на голову и фотоаппарат, сказал:
- Внимание! Снимаю. Щелкнул затвор фотоаппарата.
- И сколько будем делать фотографий,- спросил Григорий Самойлович.
- Значыть так. Васи, Юри, Лени и мэни, маемо чотыры, сусидам (посчитала всех) - маемо дэсять.
- Дэсять карточек.
- А мэни? - донеслось из гроба.- Вы що про мэнэ забулы? Я вас... таку мать...
На какую-то минуту в комнате повисла гробовая тишина. Держась за треногу камеры, с белым, как у покойника, лицом, на пол медленно сползал фотограф Григорий Самойлович.
Потом, резко поднявшись, схватил треногу с фотоаппаратом и с огромной скоростью, перепрыгивая через несколько ступенек, скатился вниз. За считанные секунды он был уже на работе.

В дверях фотоателье, томясь от безделья, стоял Лева Прилук.
- Что случилось, куда так спешишь, что ты так запыхался? Ше, за тобой кто-то гонится? Блимус оглянулся.
- Нет, уже никто никуда не спешит. Но там я такое видел.
- И шо ты видел?
- Ты не представляешь. Покойница попросила у меня фотографию.
- С твоим автографом?- переспросил Прилук, ничего не подозревающий о случившемся.- Значит, ты ей понравился.
- Кордаш! Ты слышишь? Блимус свои портреты с автографами раздает.
- Я этому не удивляюсь, за ним полгорода женщин сохнут. Надо его жене сказать,- ответил Кордаш и продолжил: - Но если поставит бутылку и закуску, то будем молчать, как рыба.
- Я правильно говорю, Лева? - задыхаясь от смеха, спросил Кордаш.

Эта удивительная история, в которую трудно поверить, действительно произошла в нашем городе. Узнав о ней, одни возмущались, другие - смеялись. Не до смеха было только одному Блимусу: не дай Бог кому-либо оказаться на его месте.

Виктор Коржук
"Рассказы по-бердичевски"