Re: Мы родом из СССР

автор vbmmbv Пт 22 Июл - 12:34:40

Давно забытая техника ...

Те кто постарше, вспомнит и поностальгирует, а те, кто помладше,

увидят чем раньше пользовались ...

УТАЩИЛ ЗДЕСЬ

автор vbmmbv Пт 22 Июл - 16:19:28

автор **Kim** Пн 24 Июн - 14:27:46

История для ностальгирующих по СССР

Было это в конце семидесятых, когда на дворе стояла эпоха всеобщего счастья и полной эйфории, а в магазинах ничего не было.

Ну, как ничего? А вот так, ничего.

То есть огромные кубы маргарина и комбижира, конечно, были, как без них. Был томатный сок в огромных колбах. А также сок сливовый. Была подсахаренная вода в трехлитровых банках под названием «Березовый сок». Были консервы (очень полезные, говорят) «Морская капуста». И много чего было такого же полезного и питательного.

Но вот так, чтобы зайти в магазин и купить чего-нибудь поесть – вот этого не было. Поесть надо было «достать».

А я был счастливым отцом только что родившейся дочки и у меня оказалось немножко свободного времени. Дня три в неделю. Посему, увидев на двери нашего магазина «Продукты» написанное от руки объявление «Требуется грузчик», я подошел к директору и тут же на эти три дня с ней и договорился. Деньги небольшие – рублей 70-80, но разве деньгами измерялось в конце 70-х благосостояние грузчика в гастрономе? Деньги были приятным небольшим дополнением к продуктам.

А надо сказать, что в Свердловске не то, что в конце 70-х, в нем сроду мяса в магазинах не было. Было некое костяное чудо, называвшееся «суповой набор», и достать его считалось необыкновенной удачей, но вот так, чтобы прямо мясо – такого никогда. Сестра у меня привозила его из командировок в Москву. Самолетом. За 2 тысячи километров. Очень удобно.

Молоко – был такой период – выдавали беременным женщинам и детям до 8 лет по талонам. И занимать за ним очередь надо было часов с пяти утра, потому что магазин открывался в 8, а завозили молока очень мало, поэтому оно могло кончиться, несмотря на талон. Так у меня пару раз было: прямо передо мной раз – и кончилось молоко. Очень обидно, кстати. Я даже ругался матом. Громко. А иногда вместо молока завозили ацедофилин. Прекрасный питательный продукт, но для двухлетнего ребенка мало пригодный. А на талонах было написано «молочные продукты», так что не поскандалишь.

Куриц вот тоже «выбрасывали». В смысле, продавали, но называлось это «выбрасывали». Синие, сморщенные, с остатками перышек, с беззащитными гребешками на обтянутых пергаментной кожей головах, с грустно закрытыми навсегда глазками. Особенно печально выглядели коготки на ножках. Из ножек можно было сварить холодец, а головы приходилось выбрасывать навсегда. Леденящая душу картина. Из серии «… и плачу».

В общем, жизнь проходила в рассуждении где бы достать чего-нибудь поесть. В эти годы, как мне кажется, и родился знаменитый парадокс: «В магазинах ничего нет, а холодильники в домах забиты под завязку». Естественно. Напал на колбасу – берешь «палку» килограмма на два и хранишь ее до позеленения. Масло нашел – сразу килограмма полтора – и в морозилку. И так далее. Так что в холодильнике действительно было все. Особенно, если учесть, что холодильники тогда были совсем не такими, какие стоят в домах сегодня, так что забить их было не так уж трудно.

Эта преамбула для тех, кто те годы помнит по маминым бутербродам и мультикам про Винни-Пуха. Те, кто был в те годы родителем, это и без меня прекрасно помнит, потому что такое не забывается.

Итак, в один прекрасный (это не штамп!) день я, интеллигентный мальчик из хорошей еврейской семьи, прихожу в магазин «Продукты», расположенный в Юго-Западном районе г. Свердловска в районе ул. Белореченская – пер. Встречный (это чтоб было понятно, что пришел я не в центральный гастроном), переодеваюсь в классический синий сатиновый халат и приступаю к выполнению сложной, но почетной обязанности грузчика.

Вот и первое задание: «Иди-ка ты мяса наруби!». Я подумал, что ослышался и переспросил: «Что?!»

- Мяса, говорят, наруби. Сейчас придут из санэпидемстанции и пожарной охраны, надо им мясца приготовить.

Захожу я в холодильник (а холодильник в магазине это не «Саратов» и не «Бирюса», это цельное помещение, очень холодное), и попадаю в рай. По стенам, покачиваясь в морозном тумане, висят мясные туши. Если кто помнит первого «Рокки» – мясную лавку, где итальянский жеребец тренировался – вот примерно так же. Посередине стоит огромная деревянная плаха с воткнутым в нее топором. Хоть сейчас Емельку Пугачева вводи.

Значит, надо скользкую ледяную тяжеленную тушу снять с крюка, положить ее на плаху, зафиксировать левой рукой, чтобы не елозила, а правой молодецки поднять топор и с размаху точно попасть в порционный кусок. И сделать все это предстоит профессорскому сыну с высшим филологическим образованием.

И что вы думаеет? Я ее разрубил. Правда, количество строганины, усыпавшей пол холодильника, не поддавалось учету, как и количество костяных опилок. Но то, что осталось, я гордо завернул в газетку и лично отнес директору, полной накрашенной даме в белом халате и норковой круглой шапке, навечно нахлобученной на перманент. Она на меня даже не взглянула, не то, чтобы сказать:

- А за прекрасно выполненную работу, дорогой, я премирую тебя вот этой аппетитной телячьей ляжкой.

Хрен там.

Вообще, доставалось работникам из тех деликатесов, что были в этом зачуханном периферийном магазинчике, крайне мало. Несмотря на то, что полки на складе были забиты желтыми жерновами пошехонского, российского и прочих костромских сыров, хрен ты что мог оттуда взять, не говоря уж о том, чтобы вынести в продажу.

Если бы граждане СССР имели хотя бы приблизительное представление о том изобилии, что царило в самом заштатном магазине! И о той антисанитарии, которая царила в подсобках если бы знали, то в жизни бы не покупали масло, скажем. Чтобы разрезать ледяной потный куб масла килограмм на 30, звали меня, и я, упираясь рукой, которой только что делал незнамо что, в этот куб, другой разрезал его на части стальной проволокой, которая валялась незнамо где.

Но народ по сю пору вспоминает то вкусное масло, что было когда-то.

А какая прелесть привоз сметаны! О, вы не знаете, что такое привоз сметаны! Когда я снимал с грузовика здоровенные фляги со сметаной и с молоком, то ко мне выстраивались в очередь все продавщицы с принесенными из дому баночками. В одни баночки наливалась свежая белоснежная сметана, точнее не наливалась, а накладывалась, потому что была она настоящей – как говорится, ножом можно резать.

Но продавщиц было много. И грузчиков в смену было два. И экспедиторов. И руководство – директор, зам, бухгалтер. А также особо приближенные, типа, зубных врачей. Короче, минут через двадцать от фляги в 52 литра оставалось хорошо если две трети.

Но может собственных Невтонов и других быстрых разумом, может!

Ведь после того, как та же банда налетала на привезенное молоко и снимала самое вкусное – верхние сливки, жирное густое молоко, то и молочка оставалось где-то две трети.

Тогда молоко доливалось в сметану, а в молоко добавлялась вода. Или остатки вчерашнего, если такое случалось. Мне доверялось все это тщательно перемешать до однородной массы – и уже потом выставлялось на продажу.

И народ по сю пору вспоминает молочные продукты, что были когда-то.

При том воровство это (а то, что это было воровство, знали все) велось в щадящем режиме, потому как операция эта происходила каждый день и брали понемногу. Но свеженького. Помню, как я однажды получил по голове, вытащив «в зал» свежую, только что привезенную флягу сметаны, в то время как в холодильнике стояла еще цельная треть вчерашней!

Суповые наборы мне милостиво разрешали брать. Продавщицы даже сами помогали выбрать такой, где бы на косточках было побольше мяса. Покупатели разбирали их за считанные минуты, потому как слух о том, что в магазине «выбросили» суповые наборы, разлетался со скоростью сотовой рассылки СМС.

Но апофеозом была история с мандаринами.

В наш заштатный магазин завезли 35 тонн мандарин. Я повторю. 35 тонн. Перед Новым годом. Для продажи ветеранам и инвалидам «ВОВ». Только. Но 35 тонн. Если учесть, что к нашему магазину было прикреплено где-то 70-100 ветеранов и инвалидов (дело было в конце 70-х, напомню, ветеранам было чуть за пятьдесят – около шестидесяти, и было их много), то при самом простом подсчете получалось, что на одного ветерана приходилось три с половиной центнера мандаринов. Это к вопросу о плановом хозяйстве.

Со своей стороны, хочу подчеркнуть, что привозили мандарины в ящиках по 12 кг. И грузовики эти разгружал я один. Блин. До сих пор помню.

Директор категорически запретила пускать мандарины в продажу – перед Новым годом мандарины –это валюта. А для пущей секретности запретила и работникам магазина брать мандарины домой. Низзя.

Дура она была в своей норковой шапке, потому что плохо себе представляла, что такое 35 тонн. Ящиками с оранжевыми шариками было забито все, все склады, все подсобки, но они все равно никуда не вмещались, поэтому и коридор был до потолка забит этими ящиками. Концентрированный аромат цитрусовых выдавал директора с головой, потому что чувствовался задолго до подхода к скромному серому зданию с неоновой манящей надписью «Продукты».

Через пару дней, когда аромат стал невыносимым, директор дала отмашку. Два дня нескончаемым потоком через задний проход магазина шли трудящиеся: милиционеры, пожарные, санэпидстанция, райздрав, детские врачи, зубные врачи, странные люди, не странные люди, хорошо одетые люди неопознаваемых профессий, классные руководители детей знакомых директора, знакомые классных руководителей детей знакомых директора, зубные врачи знакомых знакомых классных руководителей детей знакомых директора и прочие ближайшие родственники. Все они уходили с непрозрачными газетными пакетами, в которых угадывались очертания милых сердцу экзотических мандарин.

Таким образом было роздано, распродано, раздарено… где-то тонн 12 по моим подсчетам.

Осталось еще 20 тонн…

Тогда мы получили указание отправить мандарины в продажу ветеранам и инвалидам, которым, собственно, они и были предназначены, с ограничением по 5 кг в одни руки. Еще полтонны…

Работники магазина взяли по 5 кг. Еще килограмм сто-сто пятьдесят…

В продажу обычным гражданам? Хрен!

За пару дней до Нового года аромат превратился в вонь. Мандарины – товар скоропортящийся. Из оранжевых они стали превращаться в белые, потом в зеленые, мохнатые, отвратительные и склизкие шарики. Особо спелые лопались и их сок стекал мне под ноги, что было крайне удачно, учитывая, что по этому коридору я таскал коробки, ящики, фляги, бидоны и прочие кубы масла, стараясь балансировать на этой зеленоватой жиже, что покрывала пол магазина уже чуть ли не по щиколотку. Вымывать ее было бесполезно, потому что на следующий день гнили новые мандарины, отдавая нежный сок моим сапогам. 20 тонн отборных оранжевых цитрусовых превратились в 20 тонн зеленой гнили.

Директор решилась и приказала отправить эти мандарины в продажу… Уже не по 3 рубля 50 копеек, как свежие и веселые шарики, а по 35 коп за кг как некондиционный товар. Это стыдливо называлось «на компот».

20 тонн разлетелись за полдня.

Я до сих пор не могу понять, на хрена их было держать, когда все нужные люди уже свое получили? Зачем нужно было портить?

Отдельная история – как делались деньги в обычном продуктовом магазине.

Напомню, что в то время спиртное продавалось с 11 утра. А уже с 8 утра, с открытия, к отделу соки-воды выстраивалась длинная очередь граждан с синеватыми лицами и трясущимися руками. Каждый из них выпивал стакан сока, закусывал конфеткой, розовел и весело шагал на работу – на завод, на стройку или еще куда.

«Чудодейственный сок»,– думал наивный я, пока не обнаружил, что Зойка, работавшая в отделе соки-воды, держит под прилавком бутылочку коньячка. Семирублевый коньяк, разливаемый с утра по цене трешка за сто грамм, творил чудеса! Конфетку широкая зойкина душа отдавала в качестве закуски бесплатно.

Почему коньяк? А из-за цвета. Очень похож на виноградный сок. Водкой она тоже приторговывала, но тайно и очень проверенным клиентам, чтоб не сдали. И то не «в розлив». Самым бедным и несчастным, у которых не было денег, наливался стакан «алжирского сухого» за 80 копеек (стоило оно рубль пять за поллитра).

В общем, Зойка жила весело и искренне считала, что все эти махинации – справедливая награда за тяжелый труд и малую зарплату.

Вообще, продавщицы – отдельная песня. Сильное впечатление на меня производили их разговоры, когда садились перекусить в обеденый перерыв (монстры вроде меня еще помнят времена, когда в магазинах был обеденный перерыв: в продуктовых с 13 до 14, в промышленных – с 14 до 15). Нарезался сыр-колбаса, меня гоняли за свежим хлебушком в соседнюю булочную (я потом там по ночам хлеб разгружал), брались другие деликатесы – естественно, бесплатно, накрывался стол, кипятился электрический чайник, и обеденный час проходил в неторопливых философских беседах.

- Вот бы такого попробовать! – восклицала продавщица колбасного отдела, потрясая палкой ливерной колбасы, действительно напоминавшей уд онагра. – А, девочки?!

И девочки заливисто хохотали. Сексуальные отношения вообще были самой неистощимой темой для шуток.

Они истово ненавидели покупателей за то, что те мешают им работать. Вечно лезут, идут каким-то нескончаемым потоком, вечно им что-то надо, привередничают еще.

А так-то чего б не работать? Вон, через дорогу, в пивном киоске, в те редкие минуты, когда туда завозили пиво, продавщица высовывалась и откровенно спрашивала моментально выстроившуюся, вьющуюся спиралью, очередь:

- Разбавлять или не доливать?

И мужики хором кричали:

- Не доливать!

Один из них объяснил наивному мне:

- Кому ж охота разбавленное-то пить? Лучше поменьше, да получше. И всем выгода.

Теперь, когда я читаю глубокомысленные высказывания родившихся в 80-е о том, как все было хорошо в СССР, мне не только смешно. Мне гомерически смешно. Смешно читать про колбасу «из настоящего мяса», которой отродясь не было. Про отношения между людьми. Про уважение к профессии. В общем, про все то, чего не было и про что они слышали от кого-то сказки.

И когда они начинают стенать, заламывая очи горе, о современном упадке нравов, передо мной как живая встает Тамарка в засаленном белом халате, туго натянутом на ярко-красную шерстяную кофту, в накрахмаленном колпаке, держащая в пухлой руке палку ливерной колбасы, напоминающей сами-знаете-что, по колено в мандариновой жиже и густой сметане, символизирующая собой изобилие развитого социализма, будь он неладен.

Источник: http://bormental-r.livejournal.com/18991.html

автор **Kim** Пн 19 Авг - 15:37:32

ВОТ ТАК МЫ ЖИЛИ :

1 копейка - коробка спичек. 2 копейки - позвонить девушке. 3 копейки - стакан воды с сиропом. 4 копейки - позвонить девушке и один раз не туда попасть. 5 копеек - стакан семечек. 22 копейки - мороженое шоколадное, "Ле-нин-град-ско-е" 56 копеек - один доллар. 1 рубль 12 копеек - два доллара. 2.87, 3.62, 4.12 - три бутылки водки. 8.80 - ночью на такси до вокзала и обратно. По дороге купить цветы девушке, дать таксисту на чай и три рубля потерять. 44 рубля - стипендия. Просто бешеные деньги! 160 рублей - цель жизни! Можно "грязными"... 5 тысяч - "Жигули". 10 тысяч - "Волга". 15 тысяч - десять лет с конфискацией. 1 миллион - нет такой цифры... 300 миллионов - население Союза Советских Социалистических Республик!!!

автор **Kim** Вт 1 Окт - 11:39:12

автор **Kim** Чт 10 Окт - 16:48:47

автор **Kim** Пн 21 Окт - 17:54:53

Хроники московского быта. Советские миллионерши

автор **Kim** Чт 24 Окт - 23:41:00

автор **Kim** Пн 27 Янв - 17:07:15

автор **Kim** Пн 17 Ноя - 14:55:54

Эта песня исполнялась единожды после эфира ее сразу же запретили а из эфира вырезали один куплет.
Запись принадлежит группе: https://vk.com/iosifkobzon

автор **Kim** Пн 9 Фев - 18:44:12

автор **Kim** Пт 20 Фев - 22:59:35

Самое страшное злодеяние Сталина

82 года назад в СССР разыгралась трагедия, известная как искусственный голод 1932-1933 годов, или Голодомор.
По данным российской Госдумы, погибли около семи миллионов человек - в два с лишним раза больше, чем было расстреляно по политическим мотивам и умерло в ГУЛАГе и на поселении за весь период правления Сталина.
Жертвами оказались не "эксплуататорские классы" царской России, и не "ленинская гвардия", а простые труженики, ради которых, вроде бы, и делалась революция.
Наибольшее число погибших пришлось на первую половину 1933 года. С 1998 года последняя суббота ноября отмечается в Украине как День памяти жертв Голодомора. Таким образом, 23 ноября 2013 года рассматривается как юбилейная дата, хотя историческая драма была растянута во времени.

Ее юридическое определение до сих пор вызывает споры.
Проучить, чтобы помнили
Растление общества
Был ли геноцид?

Главной причиной устроенного большевиками "великого перелома" являлось стремление практически даром получать продовольствие для бурно растущих городов и армии.
Товарность сельского хозяйства в 1920-х годах составляла 15-20 процентов, иными словами, одного рабочего или солдата должны были кормить пять-шесть крестьянских дворов. С такими ли ресурсами мечтать о мировой победе коммунизма?
Разумеется, был иной путь: повышать эффективность аграрного сектора путем концентрации земли в руках крепких хозяев, заинтересовать крестьян зарабатывать деньги через развитие производства потребительских товаров. Но для советской власти он был абсолютно неприемлем. Это что же: частнособственнические инстинкты поощрять? Вместо оружия выпуск зеркальных трюмо и велосипедов разворачивать?

В основном завершив к 1932 году коллективизацию, Сталин выполнил половину задачи. Теперь предстояло приучить крестьян трудиться в общественном секторе "за палочки", и не отлынивать.
Методы выбивания хлебопоставок в 1932 году на примере его родной станицы Вешенская ярко описал Михаил Шолохов в знаменитом письме Сталину. Но и этого оказалось недостаточно.
В 1930 году в счет госпоставок на Украине у крестьян забрали 30% выращенного зерна, а на Северном Кавказе 38%, в 1931 году соответственно 42 и 47 процентов.

"Крестьянин хочет удушить советское правительство костлявой рукой голода. Мы покажем ему, что такое голод"
Станислав Косиор,
партийный руководитель Украины
В 1932 году, выдавшемся неурожайным, план подняли еще на треть. Со всей страны посыпались доклады, что задание нереально. Однако власть решила показать, что давить на жалость бесполезно.

"Крестьянин хочет удушить советское правительство костлявой рукой голода. Мы покажем ему, что такое голод", - заявил на собрании республиканского актива партийный вождь Украины Станислав Косиор.
В колхозах, не выполнивших хлебозаготовительный план, велено было изъять не только все зерно, вплоть до семенного фонда, но и домашние запасы овощей, солений и сала.
Значительная часть конфискованных продуктов пропадала, но действовал принцип: лучше сгноить, чем людям отдать.

При этом в 1932-1933 годах на экспорт отправили 3,41 млн тонн зерна, 47 тысяч тонн мясомолочных продуктов, 54 тысячи тонн рыбы по таким низким ценам, что зарубежные партнеры обвиняли советское государство в демпинге.
В результате голод охватил территории с населением в 30 миллионов человек.
На Украине, по данным современного исследователя Станислава Кульчицкого, умерли от голода 3 миллиона 238 тысяч человек, не считая демографических потерь от вынужденной миграции и резкого, примерно вдвое, снижения рождаемости.

Население Казахстана, где отбирали не хлеб, а скот, сократилось с шести до трех миллионов человек.
В Российской Федерации, где картошку и лук крестьянам все-таки оставили, погибли "всего" 400 тысяч человек. Однако, по информации американского биографа Бориса Ельцина Тимоти Колтона, случаи каннибализма имели место и в уральском селе Бутка, где родился первый президент России.

"Каждую ночь в Харькове собирают по 250 трупов умерших от голода. Замечено, что большое число из них не имеют печени, из которой готовят пирожки и торгуют ими на рынке", - докладывал в Рим итальянский консул.
7 августа 1932 года вышел закон "Об усилении уголовной ответственности за кражу и расхищение социалистической собственности", более известный, как "закон о трех колосках", по которому только по декабрь 1933 года были репрессированы 125 тысяч доведенных голодом до отчаяния людей, из них 5400 расстреляны.
Народ ринулся в поисках пропитания в города. Ответом стало постановление правительства от 22 января 1933 года за подписями Молотова и Сталина: "массовый исход крестьян организован врагами советской власти, контрреволюционерами и польскими агентами… запретить всеми возможными средствами массовое передвижение крестьянства Украины и Северного Кавказа в города".

"Слабых отправляли в товарных поездах за город, и оставляли умирать вдали от людей. По прибытии вагонов покойников выгружали в заранее выкопанные большие рвы"
Из доклада итальянского консула в Харькове
Обреченные районы оцеплялись войсками. Только за первый месяц действия постановления ОГПУ отрапортовало о задержании 219460 человек.

"За неделю была создана служба по поимке брошенных детей. Тех, кто еще мог выжить, отправляли в бараки на Голодной Горе. Слабых отправляли в товарных поездах за город, и оставляли умирать вдали от людей. По прибытии вагонов покойников выгружали в заранее выкопанные большие рвы", - информировал итальянский консул в Харькове.
Бывшие узники ГУЛАГа, опрошенные Александром Солженицыным, свидетельствовали, что в ряде случаев крестьяне прибивались к лагерям, и заключенные их подкармливали.
В августе 1933 года газета "Нью-Йорк геральд трибюн" опубликовала материал Ральфа Барнса, в котором фигурировала цифра "один миллион смертей от голода". Американская общественность сочла ее неправдоподобной. Иностранцев после этого перестали пускать в пораженные голодом регионы.
На Западе у Сталина нашлись адвокаты. Бернард Шоу заявил на пресс-конференции, что никакого голода не видел, лично он никогда в жизни так не обедал, а на вопрос, почему бы ему в таком случае не переселиться в советский рай, ответил, что Британия, несомненно, ад, но он старый грешник, поэтому его место в аду.

"При коллективизации мы потеряли не меньше", - Нажать сказал Сталин Черчиллю, обратившемуся к нему с соболезнованиями по поводу больших потерь СССР в войне, добавив, что, по его мнению, "все это было очень скверно и трудно, но необходимо".
Всесоюзная Нажать перепись в январе 1937 года показала "недостачу" населения в восемь миллионов человек по сравнению с расчетной цифрой. Исследование объявили вредительским, все материалы изъяли и засекретили, организаторов расстреляли.
Сцены из фильма ужасов

Имеются многочисленные свидетельства людоедства и трупоедства в пораженных голодом районах.
"В колхозе "День урожая" во время прополки на борозде умерло от голода 3 колхозницы. Беднячка Степанова зарезала своего сына 9-ти лет на питание. При обыске у Никулиных обнаружен в печке чугун, в котором находилась человеческая челюсть", - докладывал в июне 1933 года уполномоченный ОГПУ по Белгородской области Бачинский.

"В станице Должанской Ейского района гражданка Герасименко употребила в пищу труп своей умершей сестры. В станице Ново-Щербиновская жена кулака Елисеенко зарубила и съела своего 3-летнего ребенка. На кладбище обнаружено до 30 гробов, из которых трупы исчезли", - говорилось в информации ОГПУ "О голоде в районах Северо-Кавказского края" от 7 марта 1933 года.
Чтобы не портить судебную статистику, дошедших до каннибализма людей, как правило, расстреливали на месте.

"Нам, коммунистам, выдавали по талонам, деревенским активистам тоже, а вот что они жрут - это уму непостижимо! Лягушек, мышей уже нет, кошки ни одной не осталось, траву, солому секут, кору сосновую обдирают, растирают в пыль и пекут из нее лепешки. Людоедство на каждом шагу.
Сидим мы в сельсовете, вдруг бежит активист, доносит, в такой-то хате девку едят. Собираемся, берем оружие. Семья вся в сборе. Сонные сидят, сытые. В хате пахнет вареным.
"Где дочка? - У город поихала. - А в печи в горшках что? - Та кулиш". Выворачиваю этот "кулиш" в миску - рука с ногтями плавает в жире.
Идут, как сонные мухи. Что с ними делать? Теоретически - надо судить. Но такой статьи - за людоедство - нет. Можно за убийство, но это сколько ж возни, и потом, голод - смягчающее обстоятельство, или нет?

В общем, нам инструкцию спустили: решать на местах. Выведем их из села, свернем куда-нибудь в балочку, пошлепали в затылок из пистолета, слегка землей присыпали - потом волки съедят", - описывал типичную картину Анатолий Кузнецов в романе "Бабий Яр".
Кстати, первое массовое захоронение в Бабьем Яру, впоследствии получившем известность как место преступлений нацистов, относится к 1933 году: "Умерших от голода свозили в Бабий Яр. Привозили и полуживых, которые там умирали".
Уходили молча

В 1932 году Сталин почти не выступал публично, а все лето безвыездно провел в Сочи, так что на Западе пошли слухи о его болезни.
Историк Николай Сванидзе сравнивает эту длительную отлучку с трехдневным затворничеством Сталина на Ближней даче в конце июня 1941 года. По мнению исследователя, диктатор испытывал страх, понимая, что идет ва-банк, и результаты могут быть любыми.
Однако народного восстания не последовало.

"В райцентре возле автобусной остановки в скверике на пыльной травке валялись те, кого уже не считали людьми. Одни - скелеты с огромными, кротко горящими глазами. Другие, наоборот, туго раздуты. Кто-то грыз кору на березовом стволе. Кто-то расплылся по земле студнем, не шевелился, а только булькал нутром. Кто-то запихивал в рот мусор с земли.

Но перед смертью кто-нибудь вдруг бунтовал - вставал во весь рост, обхватывал ствол березы, открывал рот, собирался, наверное, крикнуть испепеляющее проклятие, но вылетал хрип, пузырилась пена. Бунтарь сползал вниз по стволу и затихал.
Вокруг идет обычная жизнь. Люди торопятся на работу", - делился воспоминаниями детства писатель Владимир Тендряков.

Источник: http://www.bbc.co.uk/russ...

автор Sem.V. Сб 9 Май - 21:32:53

Этот последний день Победы
Май 09, 2015  Редакция "Исрагео" 

Посреди шумного тель-авивского дня, не оставив следа на Земле…
Автор: Александр ШОЙХЕТ, Тель-Авив

Иллюстрация: фотобанк pixabay.com

"…Вспомните, ребята,

Вспомните, ребята, —

Это только мы видали с вами,

Как они шагали

От военкомата

С бритыми навечно головами…"
Дмитрий Сухарев

Ему снился странный сон. Будто сидит он за праздничным столом вместе с мамой, отцом и многочисленными родственниками, и все такие молодые, веселые и красивые, и почему-то в военной форме, с орденами и медалями. «А-а, сегодня же День Победы, праздник…» — вспоминает он и тут же удивляется, почему его родители и родственники, все такие молодые, и в старой форме времен прошедшей войны? Ведь война давно кончилась и форма в Советской армии уже другая. Он хочет их спросить, зачем это они все так нарядились, но они весело смеются, чокаются друг с другом стаканами с водкой и, глядя на него, говорят маме с отцом: «Какой у вас парень вырос здоровый, сильный и красивый, просто загляденье! И выучился на инженера! Ну, не зря вы жизнь прожили, не зря! Давайте выпьем за Сергея и Дору! И за нашего Сенечку!» И все они громко шумят и чокаются, и одобрительно кивают, глядя на него.

И вдруг он с ужасом понимает, что происходит что-то не то! Ведь он-то уже давно взрослый, а никакой не « Сенечка», родителей его, таких вот, какими он их помнит, молодых и энергичных, на свете давно нет. И родственники, все эти шумные дядья и тетки, пьющие водку по-фронтовому, поющие под гитару: «Го-о-рит све-ечи-и ога-арочек…», они тоже давно умерли! И он, взрослый (да что там, пожилой мужик!), просто не может сидеть с ними за одним столом, как когда-то, в ушедшем навсегда детстве. И, с внезапно настигшим его ужасом, он резко пробудился, вскочил с дивана в холодном поту, сбрасывая с себя, как паутину, кошмар тяжелого дневного сна…

Сидел на диване, прислушивался к голосам детей, игравших на улице, лаю собак, шуму машин. Посмотрел на стенку, где висел календарь. «Девятое мая, День победы. Вот оно что…».

Этот день всегда был для него тяжелым. С тех пор, как умерли родители… Отец погиб на оборонном заводе во время взрыва в каком-то очень секретном цеху, когда господину Н. (тогда еще Сенечке) едва исполнилось двенадцать. Мать ушла через два года, буквально сгорела от рака легких в считанные месяцы. Четырнадцатилетнего Сеню растила и воспитывала старшая сестра матери, тетя Рита, фронтовой хирург. Своих детей у нее не было, муж умер почти сразу после войны и она взяла Сеню к себе. Тетя Рита делала все правильно, кормила Сеню в соответствии с медицинской наукой, заставляла заниматься спортом, одевала хоть и не модно, но чисто, следила, чтобы он не якшался с дурными уличными компаниями, и тщательно делал уроки. Но праздники для него с тех пор кончились. А День Победы Сеня, нынешний господин Н., переживал особенно тяжело. Наверное, никак не мог забыть теплых застолий детства, той атмосферы печальной радости его родных, чудом уцелевших победителей страшной войны. Но и не только поэтому.

День Победы для него был всегда тяжелым еще и потому, что по какой-то странной прихоти сознания, в этот день вспоминалось почему-то все самое неприятное, тяжелое, постыдное, что случалось в его жизни. И с каждым разом всплывало таких воспоминаний все больше, и вырисовывались они перед внутренним взором все ярче, во всей своей босой неприглядности. Конечно, господин Н. гнал от себя черные мысли, срабатывала спартанская школа покойной тети Риты ("гони тухлые мысли, Семен, проветривай мозги, как воздух в квартире!), но возраст, переезд в Израиль и одинокая жизнь эмигранта не способствовали радостному восприятию мира. Особенно это ощущалось вот в такой день. Девятого мая.

В этот день он всегда выпивал, хотя, как старый спортсмен, к алкоголю относился отрицательно. Но… выпивал. Вначале соблюдая извечную российскую традицию поминовения умерших, а в последние годы, уже в Израиле, просто глушил в себе в этот день накопившуюся за жизнь черную тоску по несбывшемуся, гасил всплывавшие в памяти прежние обиды.

Надо сказать, Валентина, с которой он жил уже почти три года и, что греха таить, в которой впервые за всю жизнь угадал своего человека, замечала его состояние в День Победы и старалась отвлечь, не допустить его «провалы» (боялась, добрая душа, что вдруг ее любимый «мужичок» начнет, чего доброго, спиваться), а он только посмеивался, «ну, что ты, Валя, если уж до такого возраста не спился, то теперь-то уж…». Она успокаивалась (понятное дело, переживала за него), а он старался не показывать ей своей тоски в этот день и выпивал по утрам, когда она уходила на работу.

Но старый российский способ, наверное, ему не годился, легче не становилось, наоборот, воспоминания душили, заставляли вновь переживать уже забытое прошлое, бередить старые раны.

Вот и сейчас совсем некстати вспомнилось.

Чтобы отогнать неприятные воспоминания, господин Н. открыл холодильник и, воровато оглянувшись (Валентины все равно не было), налил в картонный стаканчик водки, положил в тарелочку закуску — нарезанный ломтями черный хлеб с соленой рыбкой, потом достал из ящика стола жестяную коробку с фотографиями, вынул несколько старых пожелтевших фото. Аккуратно разложил на столе, вгляделся. Каждый год в этот день он проделывал странный ритуал, раскладывал на столе фотографии, чокался с ними, поминал ушедших. Вот и сейчас он всматривался в знакомые лица… Мама и отец в обнимку, оба в военной форме, рядом еще какие-то, совсем молодые парни с автоматами и медалями на гимнастерках, все на фоне полуразрушенного немецкого фольварка… Дядя Мирон в старой гимнастерке с кубарями в петлицах, выпускник пехотного училища. А вот он же в новой форме, с погонами лейтенанта, на груди медаль «За отвагу», гвардейский значок и нашивка за ранение. Это уже после Сталинграда… Дядя Марик, в летном шлеме и кожанке на фоне штурмовика, стрелок-радист…

Бабушка вспоминала, что до войны Марик был самым талантливым математиком в школе, побеждал на городских олимпиадах, золотой медалист, поступил на первый курс мехмата МГУ. Осенью 41-го, наплевав на «бронь», ушел в летное училище… В 44-м его «Ил» сгорел в бою на Яссо-Кишиневской дуге…

Тетя Лиля и тетя Рита, обе в гимнастерках с лейтенантскими погонами, в кругу младшего медперсонала и раненных, перебинтованных, искалеченных мальчишек. Один с гармошкой, что-то поет. Все улыбаются. За их спинами разрушенные дома какой-то деревни, виднеется остов сгоревшего танка. Разбитое распятие у края дороги.

Польша, 1944-й… Дядя Арнольд вместе с экипажем своего танка, сидят на траве, привалившись к броне. Вымотанные боями, перемазанные соляркой, в танкистских шлемах, сдвинутых на затылки. На гимнастерках скупые фронтовые награды. Господин Н. еще мальчишкой научился отличать эти закопченные фронтовые ордена «Красной звезды» и «Отечественной войны» от юбилейных чистеньких побрякушек. Капитан Арнольд Аранович и его боевой экипаж, май 45-го, Венгрия. Балатон…

Господин Н. поднял стакан с водкой над разложенными на столе коричневыми фото. "С Днем Победы вас, мои дорогие" — опрокинул в глотку (фу, гадость, наверняка «паленка») закусил черным хлебом с соленой рыбой…

Сидел на диване, ощущая, как растекается хмель по телу. Он не любил ни громких слов, ни сентиментальных речей. Просто даже ненавидел эти речевки, какие обычно произносят в подобных случаях. Потому что благодарность людям, выжившим и победившим в такой войне невозможно выразить никакими высокими словами. Но вот так, наедине с собой и старыми фото, когда никто не слышит и не видит… Говорил теплые слова ушедшим навсегда, какие никогда не говорил им при жизни. И всякий раз из глубин замутненного алкоголем сознания вырастал один и тот же вопрос, мучивший господина Н. еще смолоду: ПРАВИЛЬНО ЛИ живет он на свете? И оправдывает ли он своей жизнью, хотя бы в малой мере, тот пережитый страх постоянно присутствующей смерти, голод, ранения, что выпали его родным в середине жестокого века?

«Получается, как ни крути, они спасали меня, еще не родившегося, от уготованной мне судьбы недочеловека, раба, подопытного кролика для «господ-арийцев», живого консерва, мыла, набивки для подушек, абажура для настольных лампочек. А я? Оправдал ли я своей жизнью их надежды на лучшее? Они ползали по грязи под обстрелом, горели в танках, стреляли из «максимов» по пикирующим « мессерам», уходили в тыл врага, не надеясь вернуться, валялись в гнойных бинтах по госпиталям. Их допрашивали «смершевцы» за не взятые к юбилейным датам «высоты». А они рассказывали потом обо всем как-то легко, буднично. Да еще и шутили…

«А как же? — объяснил ему как-то дядя Мирон, — как же на фронте без шутки? Если не посмеяться при случае, то так и застрелиться недолго. Ведь, бывало, и ужас подкатывал к горлу, и отчаяние. А посмеешься над какой-то глупостью, пошутишь, и легче становится».

«Ну, а я-то что? — спрашивал себя господин Н. — Жизнь как-то незаметно подошла к финишной черте, шестьдесят… В России в этом возрасте уже не живут. А что конкретно сделал в своей жизни? Чего добился? Были у меня в прошлом победы ценой крови? Рисковал жизнью, переходя линию фронта, как дядя Ося, диверсант ОМСБОНа*? Бежал под пулями к колючей проволоке лагеря смерти, чтобы уцелеть и воевать в одесских катакомбах, как пятнадцатилетний Лесик, бабушкин племянник? Спасал ли кого от смерти, вытаскивая невзорвавшуюся мину из тела раненного сапера, как тетя Рита? Горел в танке, как дядя Арнольд или лежал за «дегтяревым», сдерживая накатывающийся вал наступающих «фрицев» в развалинах Сталинградского тракторного завода, как отец?»

И понимал он, что вопросы-то наивные, и нельзя сравнивать разные времена, и никто из этих людей, его родных, не хотел такой жизни. Героями их сделало время. Но… всю свою жизнь господин Н. чувствовал некую вину, что прожил на свете в общем-то довольно спокойно и даже, временами, комфортно. Страха смерти он не испытал. А голод? Ну, да, было… Сначала в армии, первые полгода, когда был еще «салагой». Тогда «деды» сначала пытались его запугать избиением, но не вышло, он был очень здоров, схватил по гантелине в каждую руку, прижался спиной к стенке казармы и ждал. Напасть «деды» не посмели. Но кто-то (кажется сержант Усик, «западенец» с Ужгорода), прошипел: «Ну, погодь, жидяра… С голоду сдохнешь…» И его гоняли по «нарядам», да так, что он не успевал пожрать в столовой, а если успевал, доставались какие-то объедки-опивки, даже пайку его хлеба кто-то сжирал. Продолжалось это месяц. Или два?

И вот, когда голод стал терзать его кишки и хотелось лишь одного — ворваться в полковую хлеборезку, вырвать у дежурного сержанта батон горячего хлеба, забиться в какой-нибудь темный угол и жрать, жрать, жрать… И тогда кто-то из втайне сочувствующих ему «черпаков» шепнул тихо, после отбоя: «Ты зайди к нашему старшине… только после отбоя… так, чтобы свидетелей не было… и… сам знаешь. Ты же хлопец здоровый… главное, без свидетелей…» И он зашел, как и было сказано, тихо, и закрыл тяжелую дверь на задвижку, и пошел на сидевшего за длинным столом старшину Маркуляка, и в глазах была какая-то красная мгла. А тот, мордастый, шестипудовый, вдруг все понял, и быстро заговорил, замахал руками, но он схватил стоявший у стенки биллиардный кий и…

Зато всю оставшуюся службу у господина Н. проблем не было, ни с едой, ни с «нарядами». Но разве это победа? Так, ерунда… А потом? Голодал он вместе с другими участниками экспедиции на острове Вайгач. Две недели просидели на подножном корму, благо было лето. Стреляли чаек и собирали в тундре ягоды. Но это же не ленинградская, все же, блокада… Ну, а потом… Уволили его с работы, стукнула какая-то сука. Привезли его прямо с работы в местное управление КГБ. Не согласился он сотрудничать тогда с «органами», не стал «стукачом».

Ну и помотало его, нигде не мог устроиться, работал грузчиком в бакалее, потом истопником, мотался с археологами на Алтай, денег не хватало даже на еду. Но как-то дожил до «перестройки», не умер, не скурвился в « стукачество», не спился… Трудно было, конечно. Но можно ли считать это победой?

Разумеется, сталкивался и с юдофобией. И при поступлении в институт, и при приеме на работу. Но в тогдашнем Союзе это считалось обычным делом. Железная тетя Рита, заменившая ему отца и мать, уже тяжелобольная, говорила ему: «Постарайся не обращать внимания. Нелюбовь к евреям в России — это, как природное явление. Правда, до войны мы уже забыли, что мы — евреи. Но после войны нам быстро об этом напомнили…»

И он старался. Но получалось плохо. Наверное, тут была виной сама тетя Рита. Она всегда говорила: «Не поддавайся ударам жизни, не мирись с ее пошлыми глупостями. И не обращай внимания на людские мнения. Мало ли кто что говорит? Большинство людей, к сожалению, носят в себе, как хроническую болезнь, как язву желудка, кучу пережитков прошлого. От этого и все наши беды».

Да, еще и его мускулатура тут была виной, его упорные занятия спортом в юности. Когда у человека такая мускулатура, то как-то неприлично глотать оскорбительные намеки. Вот он и не глотал. А его приятель, с коим вместе учились в институте, а потом работали в одном НИИ, Костик Беренбойм, так он не обращал внимания. При Костике могли рассказать смешной "евгейский» анекдот. И Костик смеялся вместе со всеми. При Костике могли где-нибудь в походе, у сладко дымящегося костра, спеть песенку на мотив популярного в то время шлягера «В нашем доме поселился замечательный сосед…»:

Только глупые грузины увлекаются овцой

Все жиды на именины объедаются мацой…

И Костик не обижался. А вот господин Н. не мог этого всего слышать и, тем более, шутить вместе со всеми. Однажды, возле такого уютного костерка он взял, да и набил морду одному шутнику-«мэнээсу», в пьяном угаре сокрушавшемуся о том, что «как же это Сталин с Гитлером рассорились в 41-м, а то разделили бы Европу по-братски, жидов бы извели под корень, и Мировой войны бы не было». Господина Н. потом отдельские дамы успокаивали, мол, пошутил наш Серенька спьяну, а ты, Дрейзин, бросился на человека, такой вечер испортил. «Сереньку» долго приводили в чувство холодной водой, заботливо вытирали кровавые сопли, а на господина Н. смотрели с осуждением. И он ушел из лесу от этого дружного сборища с каким-то облегчением в душе. Прошагал километров десять до ближайшей станции на одном дыхании, бросив на прощание теплой компании: «Вы такие же фашисты, как и ваш Серенька!». Он ушел от них, ехал в электричке с легкой душой, с мыслью, что наконец-то сделал что-то, и его «фронтовые дядья», уже ушедшие к тому времени из жизни, были бы им, наверное, довольны…

Что еще? Дальше в его жизни было все вроде бы гладко, как у всех прочих. Женился он на русской девочке, по любви женился, и все вначале было нормально, но тетка Рита, узнав, что Светка нееврейка, вдруг как-то поморщилась (это она-то, коммунистка, учившая г-на Н., что нет плохих народов, а есть плохие люди!), и произнесла странную фразу: «Трудно вам будет вместе… Веры у вас разные».

«Причем здесь веры, — удивился тогда г-н Н. — Мы же все неверующие, да и Светка современная девчонка, из интеллигентной семьи, какие тут могут быть предрассудки?»

Н-да… Суровая тетя Рита оказалась права. Любовь-морковь, это, конечно, бла-а-ародно, но пошли дети, начались материальные трудности, жили они тогда у светкиных родителей. И, как-то придя домой с тренировки по регби, развесил свои спортивные треники в ванной (он и дома так делал), вышел на балкон и вдруг услыхал, как теща, Мария Васильна, (интеллигентная такая дама, кандидат каких-то там наук) сварливо сказала дочери: «Скажи своему, чтобы вонючие свои штаны и носки в ванне не вешал, он живет в русском доме, а не в своей Жмеринке…».

Светка горячо защитила мужа, мол, Сеня — москвич, а вовсе не из какой-то там, мать ей что-то возразила, но г-н Н. уже не слушал. Кровь бросилась в виски, изнутри волнами наплывала, застилая глаза, какая-то черная ненависть. К вечернему чаю он не вышел, боялся, что сорвется, а Светку обижать не хотелось. С того самого вечера держался он с родителями подчеркнуто корректно, треники вешал на балконе, на тревожное светкино — «Сень, тычегосмамойнеразговариваешьимолчишь повечерамкаксыч» — не отвечал.

Он взялся подрабатывать вечерами грузчиком на комбинате «Красный Октябрь», а когда сорвал спину, то пошел в подпольную «шабашку» по изготовлению мебели, за три года заработал на кооперативную квартиру и перевез Светку с двумя детьми туда. К ее интеллигентным «предкам» приезжал по большим праздникам, сидел за столом, ловя боковым зрением тревожные светкины взгляды, вежливо улыбался теще и выпивал с тестем, Сан Николаичем, начальником отдела крупного московского НИИ, по праздничной рюмочке. Но на «душевные разговоры» не шел ни в какую, слишком хорошо запомнил про «русский дом и вонючую Жмеринку».

Родители ее, наверное, что-то почувствовали и тоже держали дистанцию, а потом и Светка как-то постепенно охолодела, отдалилась. Правда, было еще двое детей, Стасик и Танюшка, которые как-то незаметно и быстро росли.

Но и ежедневная тягомотина официальной службы и подпольные заработки, все это относилось к заурядной бытовухе и никак не могло сравниться с героической жизнью его родных, спрессованной в четыре года кровавой войны. И, когда, случилась вся эта история с КГБ и выгнали с работы, то Света его срочно бросила, не желая, как она выразилась, «пятнать себя и детей связью с сионистом». Он не сердился на жену, понимал — она просто испугалась. Но он не сломался и в одиночку, выжил как-то. Но разве это можно считать героизмом? Его «предкам», пережившим террор 37-го, было страшнее…

А вскоре на страну обрушилась «перестройка». Вся жизнь сорвалась с места и завихрилась в какой-то безумной пляске, и он, некогда законопослушный инженер, обремененный семьей, а затем ставший «врагом общества», вдруг влетел в какую-то правозащитную группу, стоял в пикетах против войны в Афгане, дальше — больше, участвовал в митингах, дрался с «ментами» во время демонстрации памяти жертв сталинских репрессий. Весной 90-го, вместе со всей демократической Москвой, впервые выбирал некоммунистический Московский Совет, цеплялся на "Пушке"** с «нациками» из «Памяти»***. Потом был знаменитый Первомай 90-го, когда впервые за 70 лет на Красную площадь вылилась волна трудящихся с разноцветными флагами демократических партий и национальных движений, и митрополит Московский с громадным крестом, проходя мимо Мавзолея, крикнул Горбачеву: "Христос воскресе, Михаил Сергеевич!»…

А потом всеобщая эйфория свободы закончилась и вдруг, как по команде, исчезло из магазинов все, даже черный хлеб, и загрохотали по улицам Москвы танки летним утром, и в телевизоре замаячили какие-то, уже забытые свиные рыла. И тогда он вышел на улицу, вышел, несмотря на испуганные глаза его выросших детей, пришедших к папе в гости, вышел в танковый грохот вместе с другими, отчаявшимися и уставшими от беспредела людьми. И они шли по улицам цепью, взявшись за руки, к ним присоединялись другие, и так до Красной Пресни, где возле Белого Дома уже возводились нелепые баррикады из перевернутых автобусов. И все эти пять суток августа он прожил в каком-то красном тумане, его руки сжимали ствол АКМа (кто-то в военной форме сунул ему этот ствол). Он пил водку у ночных костров с такими же, как он, и все повторял про себя слова услышанной когда-то в юности песни: — «Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, друзья…».

А потом все разом кончилось. Танки, вызванные путчистами давить бунтовщиков, внезапно присоединились к защитникам Белого Дома, войска братались с народом, Ельцин кричал с танковой брони о победе демократии, потом торжественно хоронили погибших в ночном бою и… Все постепенно расползлось по углам и устаканилось.

Уже в Израиле он часто спрашивал себя — была ли это действительно народная победа? Или же опять кто-то использовал таких, как он, идеалистов в своих целях? И началась какая-то странная новая жизнь. Часть его старых товарищей ловко ввинтилась в депутаты Моссовета, другие бросились «рубить бабло», благо деньги в то смурное время валялись под ногами, кое-кто из его приятелей-«афганцев», с кем стоял на баррикаде у Белого Дома, подались в «крутые» бандиты, а кто-то просто пытался выжить, продавая шмотки и книги.

И тогда господин Н. решил уехать. Хотя приятели активно звали, кто в депутаты, кто в бизнесмены, а кто и в бандиты. Ему, как еврею, ехать можно было в Израиль, дорожку в Штаты тогда уже перекрыли. Он, конечно, колебался, чужбина все же, хоть и расписывали «родину предков» сохнутовские зазывалы, (прямо райские кущи!), но в это верилось плохо. Господин Н. по натуре был скептик и не мог представить, чтобы коренной израильтянин уступил какому-то репатрианту, хоть и десяти пядей во лбу, престижную работу, пентхауз с видом на море и роскошный лимузин. И, слушая очередного сладкогласого «соловья» на собрании в Еврейском культурном центре, совсем некстати вспоминал Маяковского:

Будете доить коров в Аргентине,

Будете мереть по ямам африканским…

Но помог подлый случай. На вечере в районном Доме культуры им. Горбунова. Дискуссионный клуб « Соотечественники». Встреча представителей демократической общественности с гражданами. Это было очень модно в те времена. Набилось народу в зал «под завязку». На сцене, осененной трехцветными знаменами (

красно-бело-синие и черно-бело-золотые с двуглавым орлом — колера), шумно дискутировали представители демократов и русские «почвенники». И вот в разгар горячего спора, куда следует идти России после отмены коммунизма и Беловежских соглашений, на сцене вдруг появился некий невзрачный гражданин, скверно одетый и явно алкогольного вида.

Гражданин, агрессивно взмахнув тощей лапкой, пронзительно заверещал:

"Вот мы вас тут целый час слушаем, господа демократы! А что-о мы имеем, мы-ы, рабочие в р-результате ваших действий!? На нас Россия держится! А вы-ы ку-уда-а нас снова тащите!? Была великая страна, а што-о вы с ней сделали? В семнадцатом Троцкие-шмоцкие русским людям геноцид устр-роили, мил-ли-оны сгноили, цер-ркви святые рразрушили! А теперь снова голодом русского человека морите!? Жвачку с кока-колой вместо хлеба?!"

И зал взорвался хлопками, свистом, выкриками: "Пр-равильно! Так их, демократов х..вых! До-ло-ой си-о-ни-стов!"

И перекрывая свист и топот, сей хилый "демосфен" (откуда только сила взялась в его петушиной грудке?) заорал, обращаясь к бородатым патриотам, восседавшим в правой части длинного стола: "Братья! Да што ж вы с ними дискуссии ведете?! Посмотрите, кто они такие! Это же натуральные жиды-ы!"

"Га-а-а-а!" — грянул в ответ зал. Свист. Грохот армейских ботинок. Некто крупнофигурный, в черной косоворотке, поднялся с места, взмахом руки утихомирил бушевавший зал и обратился к растерянным представителям демократов. "Вот! Видели? Это с вами говорит русский народ! И мы предупреждаем вас, господа евреи, ведите себя прилично! Прилично! Здесь святая Русь! Га-а-а-а!" — снова взревел зал.

Дальше господин Н. не слушал. Он покинул взопревшее от патриотизма сборище стиснув кулаки, и твердо решил: «Ехать немедленно. Ни дня больше здесь не останусь». Собирался он, как в сером тумане, багажа никакого не брал, только собрал свой старый полевой рюкзак да пару спортивных сумок. Наскоро попрощался с семьей. Бывшая "половина", Света, тогда притворно вздыхала, мол, куда ж ты теперь едешь, сейчас же как раз ваше время, ты так ждал демократии и перемен, ну и так далее…

«Не дай бог жить во времена перемен» — ответил он, вспомнив изречение кого-то из древних китайцев, обнял своих выросших детей и…

И вот уже пятнадцать лет живет он вдали от прежней жизни, живет-выживает, стараясь не думать о прошлом, и лишь по таким дням, как День Победы, тихо садиться в одиночестве за стол, достает старые фотографии, выпивает «фронтовые сто грамм» и вспоминает… Забытые голоса, лица, шутки, смех…

А может быть, не стоило убегать так поспешно от родных могил, от воспоминаний? Может быть именно там, на прежней родине было его место? Там остались его дети, друзья, женщины, любившие его когда-то…

Нет, все же правильно он тогда уехал. Не смог бы господин Н. жить в этой новой России. А здесь как-то незаметно прижился, нашел свою среду обитания, встретил хорошую теплую женщину. Что еще человеку нужно? Правда, к жаре местной он так и не смог привыкнуть, и природа здешняя казалась ему какой-то оранжерейной. Никак не мог он эту природу принять…

Машинально, сам не заметив как, он вышел из дому и пошел, куда глаза глядят. Времени у него было достаточно, в этот день он всегда брал отгул и начальство уже привыкло, что Шимон 9-го мая не работает. Он сел в автобус и покатил в направлении Тель-Авива, втайне надеясь, что этот суетливый средиземноморский город рассеет его тоску… Так он очутился на Центральной автобусной станции, почему-то на шестом этаже, как раз напротив известного «русского» книжного магазина. Он сидел посреди всего этого шума и суеты, одинокий пожилой человек, затерявшийся в веселом чужом мире.

«Хорошо, что «предки» умерли до всех этих перемен, до развала страны, всеобщего хаоса и бегства врассыпную. Они бы не пережили, слишком во все верили…». Он вспомнил историю поэтессы Друниной, ровесницы его родителей, воспевавшей в стихах поколение, выстлавшее своими телами сталинскую победу.

Чудом уцелевшая в мясорубке войны, Друнина продолжала верить в правильность «светлого пути», верить, несмотря на «разоблачительные» съезды партии, юдофобскую вонь 70-х и покаянные «перестроечные» публикации «Огонька». Но в 91-м, после развала СССР, покончила с собой, отравившись газом.

«Вот и мои могли бы также, — думал господин Н.- честному, искренне верующему человеку всегда трудно, когда ломается основа его веры. Слава Богу, умерли с убеждением, что все их страдания послужили Победе. Ну а я? Есть ли смысл в моем существовании? Конечно, я старался жить по совести. Приходилось и драться, и выживать… Но, разве можно все это сравнить с судьбой поколения победителей?»

И тут к господину Н., охваченному печалью по поводу судьбы «поколения победителей », внезапно подсел известный в местных журналистских кругах, шустрый Гошка Надсон. Он печатал в популярной «русской» газете свои «фэнтезийные» опусы, неизменно присутствовал на всех тусовках и презентациях и, что называется, « создавал известность» тем литераторам, к которым сам благоволил. В последний раз господин Н. пересекся с ним на Ярмарке русской литературы в Иерусалиме, где Гошка подобострастно извивался вокруг известного московского журналиста Мити Коровина, коего представил господину Н.:

— А вот и сам Митя Коровин! Живой! «Живой» Митя Коровин, брезгливо тряся жирными телесами, высокомерно кивнул господину Н., а тот удивился, чего это Гошка так выплясывает перед этим популярным в российской либеральной тусовке выкрестом-антисемитом.

И вот сейчас Гошка с ходу затараторил:

— Привет, старина! Что-то давно тебя не видно, не слышно! Пишешь чего? Секрет? А вот я тут был недавно в одной клевой тусовке! Слыхал про журнал «Лунное затмение»? Ин-те-рес-ные ребята, и пишут очень оригинально. Вот, послушай!

И, заметив нетерпеливое движение господина Н., схватил его за руку:

— Да знаю, знаю, что не любишь ты модернистов, но… Талантливо же пишут, стервецы! — И начал громко (тихо он не умел) декламировать:

Надсадно кашляя о рваненькое рядно,

Он правит замком, кАкав на толпы.

Бахилы памяти, неправые подушно,

Замолотил урван, дарордер красножоп! Там почивал каркар, синея другорядно,

Стань раком — сумоброд

Заклидывая дрок…

— Слушай, может, хватит? — попросил господин Н., — тоскливо озирая окружающее пространство.

Вокруг уже начали собираться любопытные.

— А?!- восторженно воззрился Гошка на господина Н. — Класс! А называется этот стих «Какивы памяти»****. И посвящается патологической бессмыслице прошлогодней ливанской войны.

Вот это цитирование было гошкиной ошибкой, ибо в такой день господин Н. не воспринимал ни шуток, ни, тем более, шизофренических извращений модернистской поэзии. Этого он уже не мог стерпеть.

— Че-его-о-о? Да кто из этих педиков-пацифистов был там, в Ливане?! Какое они право имеют сочинять о войне? Кофе попивали на Шенкин*****, пока их сверстники погибали в Южном Ливане! —

— Да, тише, ты, ненормальный! — шикнул Гошка, — это же поэзия! Ретроспективный взгляд! Поэт имеет право выразить свое несогласие с патологической жестокостью мира! Опора современной поэтики — аллогизмы и аграмматизмы, и…

— Аллогизмы?! Слушай, знаешь такую поэтессу, Юлию Друнину? Она умерла в 91-м, в Москве. Вот у нее были стихи о войне…

— Как же! Почему это я не знаю? Но это советская примитивщина, старикан. Журнал « Юность» за семидесятый год! И Надсон картинно продекламировал:

Я ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Дальние разрывы слушал и не слушал

Ко всему привычный сорок первый год…

— Ты знаешь, какой сегодня день? — господин Н. уже с трудом сдерживался.

— Какой день? Обыкновенный, а что? Надсон растерянно смотрел на господина Н.

— День Победы сегодня, понял?! И ровно шестьдесят с лишним лет назад вот такие же по возрасту, как твои «модернисты», двадцатилетние ребята разнесли вдребезги нацистский рейх. Они взрывались под танками, они шли на пулеметы, чтобы такие му..звоны, как вы, могли сегодня спокойно сидеть в кафе и сочинять ваши г..енные вирши!

Господин Н. с силой тряхнул обомлевшего Гошу за «грудки» и тот рухнул на скамью. — Но я хочу тебя спросить, — продолжил господин Н, — сегодня на нас идет войной радикальный ислам. И это будет пострашнее Гитлера. Вы хоть понимаете своими куриными мозгами, что останавливать и бить его придется вам? И никуда вам от этого не убежать, и в кафе на Шенкин не отсидеться!

— Брось ты, Сень! — Гоша очухался и разулыбался, — чего волну гонишь? Какой такой ислам? Наслушался ты своих дружков-поселенцев! Им под каждым кустом «хамасники» мерещатся. А вот сделают Штаты еще пару денежных вливаний, почувствуют твои «исламисты» запах долларов, и все! Лет через пять-десять будет здесь свободная экономическая зона и вы тогда первые оборжетесь над своими страхами! И появится здесь демократическое государство Палестина…"

— М…ак ты, Гоша, — с деланным спокойствием сказал господин Н., — и друзья твои м… аки. С таким настроем загонят вас арабы в гетто и будете вы не водку в кабаках пить, а намаз сотворять пять раз на дню! И подобные вирши вам не дадут сочинять, ибо объявят их сатанинскими. А за педерастию будут сечь публично розгами. А теперь катись на х…!

— Я на больных не сержусь! — крикнул в спину уходящему господину Н. — Вот встретимся через год в День Победы, и сам увидишь!

Но господин Н. уже не слышал его, он быстро уходил от этого шумного места. Горечь почему-то не рассеялась, наоборот, клубилась в груди каким-то серым ядовитым туманом, и он повторял про себя привязавшиеся строки:

Мне уходить из жизни

С поля боя…

И что в предсмертном

Повидаю сне,

В последний миг

Склонится кто — ко мне?*****

Господин Н. не знал, что этот День Победы — последний в его жизни, что не доживет он до следующего, рухнет на мостовую посреди шумного тель-авивского дня, выпустит из руки тележку с купленными фруктами, и рассыпятся-покатятся апельсины по нагретой солнцем мостовой, и улетит его беспокойная душа в иные миры, не оставив следа на Земле.

ПРИМЕЧАНИЯ

* ОМСБОН — Отдельная мотострелковая бригада особого назначения НКВД.

** «Пушка» — Пушкинская площадь в Москве, где в 1988-1990 происходили стычки между национал-большевиками «Памяти» и представителями антифашистских молодежных групп.

*** Общество «Память» — В 1985-91-м годах, национал-патриотическая организация, ставившая своей целью «освобождение России от евреев и масонов».

**** «какивы памяти» — этот перл не я придумал, а прочел у кого-то из наших израильских «модернистов».

***** Улица Шенкин в Тель-Авиве — место сборищ элитной левацкой молодежи, выступающей против войны с арабскими террористами, за диалог с ХАМАСом и ООП.

http://isrageo.com/2015/05/09/etotp097/

автор **Kim** Сб 16 Май - 15:50:58

СССР. Сначала посадит - потом стережёт

С неким удивлением читаю в последнее время о СССР. Появилась просто тьма рассуждений о том, как там было лепо и духовно. И в СССР я часто слышал ностальгические стоны от ветеранов конвойных войск: «Вот при Сталине порядок был!» Вполне их понимаю. Колонна по пять зэков в ряд — это гораздо менее энтропично, чем толпа вольняшек, шляющихся куда вздумается.

Основные аргументы печальников о светлом прошлом незамысловаты, но действуют на неокрепшие умы. Заметил, что сильнее всех любят СССР не хлебнувшие счастья проживания там. Пожившие в этом заповедном раю гораздо более сдержаны в восторгах.

Попробую вкратце описать, чем же ныне живущим так люб «совок».

— Вот мы в космос летали почём зря, а ныне «Бурана» нету.

«Буран», как и американские челноки, был экономически невыгоден. Американцы тоже от них в итоге отказались (и правильно сделали). Вообще, вся эта туфта про мирный космос — лапша на уши для наивных идиотов. В СССР основной приоритет в производстве был у «оборонки» (точнее, у «нападалки», если смотреть в суть явления). Все наши «мирные» ракеты — это слегка переделанные МБР. Когда страна перестала 80% своего бюджета тратить на ВПК — понятно, что и ракеты пострадали. Но мне почему-то не жалко. Как-то смотреть на звезды и прикрывать голую жопу — это не моё. По мне, так сначала надо население одеть (а не обмундировать), а потом уже о галактиках думать.

Но сытому и одетому народу духовность подавай. Откуда и следующий тезис.

— Продались, суки, за колбасу!

Говорится это обычно презрительно. Ну-ну. Тезис звучит так: зажиточность — враг моральных ценностей. По этой логике самые кристальные души обитают у нас на теплотрассах и роются по помойкам. Мда? Что-то по харям их не видно. Может, благость там и есть, но под коростой незаметна. Желающим опровергнуть — милости просим. Постранничайте на помоечке в поисках вершин духа. Если отроете чего — сюда несите. Мне кажется, что когда шакалишь по очередям в поисках пропитания — не до морали.

— В СССР «элита» была скорее понятием культурным, интеллектуальным и вбирала в себя профессионалов из разных областей.

Ага. Особенно в политбюро «профессионалы» сидели. И в райкомах. Куда ни плюнь — в профессионала попадёшь. Базара нет, как рапорты победные сочинять, то да — там они профи. А вот как что сделать… Результаты я видел.

Образование. Вот тут, пожалуй, соглашусь. Инфляция технического образования налицо. Про гуманитарное — не скажу, его в «совке» не было. То есть историю учили так: галопом от палки-копалки до 1917 года. Где история заканчивалась, начиналась мифология. В стране было несколько десятков технических институтов — они сильно сдали. Остальные как были дерьмом, так им и остались. Про систему ПТУ — вот только не надо. Портвейн из горла там пить учили на совесть. Особо прилежные ученики прямо из училища в ЛТП поступали уже с хроническим алкоголизмом. А уж рабочий класс у нас профессианалы были ещё те. Ага, от слова «анал» — через жопу всё делалось. А что? И так, и так зарплаты нищенские, вот я вам так и наработаю, как платите.

— Квартиры даром давали.

Прям всем. Прям сразу. Только попроси. Угу. А 10 лет в очереди постоять не хочешь? А 15? И не надо мне про то, как молодому специалисту в Зажопинске квартиру с собачью конуру размером всего-то на третий год дали. Ей и сейчас купить можно почти даром. Да и тебя из очереди могли выкинуть в любой момент. Недостаточно тёплыми губами начальство в жопу поцеловал — иди вставай заново. Думай о своём поведении. Времени у тебя навалом. Ипотека, конечно, не сахар. Но там ты хоть знаешь, что будешь платить вовремя — никуда твоя квартира не денется. А вот в «совке» всё могло обломиться в любой момент. Своего, блатного, вперёд тебя пропихнули — и жди ещё, сердяга. Страданиями душа совершенствуется.

— Там всё было честно — все имели равные шансы.

Да ладно?! А блата не было? Вообще? Совсем? На самом деле несправедливости было поболе, чем сейчас. Но была она мельче, грязнее и подлее. Люди делали большие гадости ради малой выгоды.

— Моя милиция меня бережёт!

Сначала посадит — потом стережёт. С точки зрения общественного порядка нравы в России, наоборот, сильно смягчились. В Люберцах в восьмидесятые пройди, москвич, прогуляйся. Ага. Славная пробежечка будет. Если не догонят. А догонят — так надолго запомнится, где стоит гулять, а где не стоит. За маньяков не скажу — мы-то в детстве гуляли, где хотели. Впрочем, поскольку партия учила, что у нас маньяков не было (если были — то всё равно не было), то, возможно, наших родителей просто не напугали. А зря. Оттого Чикатило и прочие действовали так спокойно. Их не боялись. Народ не знал — ему вбивали в голову, что в СССР маньяков быть не может.

— В СССР, как бы там ни было, в человеке ценились прежде всего порядочность, честность, доброта, скромность, трудолюбие, ответственность, способность прийти на помощь, профессионализм. Даже если такой человек не добивался каких-то особых успехов, он пользовался всемерным уважением общества. Это реально помогало жить. Ну, а что сейчас ценится в России, вы допишите сами.

Автор этих строк, судя по всему, по обкурке прочёл «Моральный кодекс строителя коммунизма» и поверил прочитанному. Человечество не меняется за 30 лет. В каких-то местах ценится доброта, а где-то — деньги и связи. Не надо путать солёное и квадратное.

В заключение могу сказать двадцатилетним, кому прославление совка — это «тренд». Вас бы туда на недельку. На коленях, подвывая, запросились бы назад из этого царства добра и красоты. И ещё. Сейчас население России живёт лучше, чем когда бы то ни было. Средний гражданин может себе позволить больше, чем член политбюро (десяток старпёров на всю страну): машины, продукты, поездки (не в составе официальных делегаций в дружественный соцлагерь, а с любимой женщиной подальше и на побольше. А духовности из-под палки не бывает. Это вам любая собака скажет. Охота развиваться — никто не мешает. Любая книга в интернете в три клика находится. Читай — не хочу. А, не хочешь?! Так то твои проблемы, а не современной России.
http://newrezume.org/news/2015-05-16-8983

автор Алексей Вт 19 Май - 12:19:27

Здравствуй, родина!

Нет, я не ехал в Украину, мы просто меняли старые красные паспорта на новые – синие.
Нам любезно позвонили из украинского консульства, что наши паспорта готовы, и мы можем их получить. Работники железной дороги уже в который раз бастуют, и мы поехали на машине. Три часа езды и мы к 9-ти утра у порога консульства. Уже, отворив дверь, мы почувствовали, что «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», в смысле дух советский. В небольшом помещении уже толпилось с пол сотни людей. Стулья тоже были, но на человек 10-12. Не графья – постоят.
Мы протиснулись к столу, на котором лежала магическая бумага. Это был бланк, разграфлённый на сдачу документов для обмена паспортов, на выдачу и на что-то ещё. В двух столбцах было записано по 7 – 10 человек, а на получение паспортов… страницы не хватило и мы записались на обратной стороне листа где-то под № 37 и 38.
Мы недоумевали:
- Когда вы успели записаться, ведь открывают в 9 утра?
Оказывается, впускают в то помещение в 7- 00, а начинают работу в 9.
Наконец, открылась волшебная дверь, и появился работник консульства. Мы ловили его каждое слово и движение, но выражение его уверенного и наглого лица не предвещало ничего хорошего. Он взял список, мельком взглянул на него и «обнадёжил» нас, что тем, кто записан на обратной стороне листа шанс на получение паспортов 0, 1%.
Однако, никто пока не расходился, т.к. люди привыкли к таким обращениям. Запустили первую десятку, и началось людское брожение со знакомыми и милыми фразами:
- Я со вчерашнего дня здесь.
- Я уходила искать туалет. Туалет был, но за закрытой дверью.
- А я тут стояла.
- У меня мать больная, пропустите меня пожалуйста. И так далее.
Я почувствовал, что родина близко. Кто-то возмущался беспорядком, кто-то покорно молчал, некоторые хранили олимпийское спокойствие. Кто читал, кто вязал. Но, основная масса говорила, и стоял привычный людской гул.
Не все оказались терпеливые и некоторые начали покидать эту обитель. Может они жили недалеко и решили прийти в другой день.
Атмосфера не совсем доброжелательная, ведь каждый друг другу соперник. Я пытался немного разрядить людской накал:
- А давайте устроим Майдан!
- Где контейнер? Работника консульства на люстрацию.
Оглядевшись, я увидел видеокамеру и высказал предположение, что за мои призывы у меня могут быть серьёзные проблемы.
Людей всегда успокаивает, когда кому-то хуже чем им. Я не ошибся, многие развеселились. На какое-то время люди успокоились – одинаковая обстановка всегда людей роднит.
Вспомните наши коммунальные квартиры, а уже в Германии общежития (хаймы). Многие там сдружились и сохранили свои отношения.
Иногда мимо сновали чиновники из консульства в униформах. У них были озабоченные лица. Видимо у них был очень загружен трудовой день с вредными условиями труда, поэтому консульство и работало всего пол дня. Ещё бы, выслушать и удовлетворить всех жаждущих.
Обращаясь к этим чиновникам люди почему-то говорили на ломанном украинском (на суржике), может чтобы задобрить их. Работники консульств прекрасно говорят на русском. Они к нам приезжали принимать документы, да и по телефону с нами говорили на русском. Как будто они не знают с кем имеют дела.
Четыре часа пролетели быстро. Мы были уже закалены многочасовыми очередями. Благодаря тому, что часть людей ушла, мы заметно продвинулись в списке. И вот, мы за заветной дверью вестибюля. Здесь и места побольше, и стулья есть, туалет рядом и вообще комфортнее, чем в том коридоре. Зачем было держать людей в том предбаннике?
Три окна по разным вопросам, и вот мы с женой робко протягиваем свои «краснокожие книжецы».
- Вы родычи? Мы дружно закивали. Милая девушка удалилась искать наше досье. Минут 10 томительного ожидания. Хоть нам и позвонили, что паспорта готовы, но мы тоже всегда готовы к разным непредвиденным обстоятельствам.
Наконец появилась наша спасительница. Она оказалась очень милой, приветливой и терпеливой. Нет, я не расчувствовался. Один мужчина попросил узнать готов ли паспорт какого-то своего знакомого. Она без слов возмущения или недовольства ушла и столько же искала данные того человека. Может она новенькая и не успела забуреть.
Наконец у нас в руках новые паспорта. Подписались где нужно, проверили свои паспортные данные. Фотографии оказались чёрно-белые, хотя мы сдавали цветные. Видимо цветная краска закончилась в принтере. Мы за паспорта уплатили по 135 €, могли бы содрать ещё десятку на краску. И вот, мы счастливые вышли из вестибюля. Там ещё оставалось с десяток людей. Дай им Бог тоже получить паспорта.
А те видеокамеры, что меня насторожили, или не работали, или не фиксировали звук, иначе у консульства ко мне возникли бы вопросы. Хорошо, что нас не обязали приветствовать: «Слава Украине»!
Нам сказали, что такие сложности только в консульстве Украины. Обычно назначают термин, и долго ждать не приходиться, ну может 2 -3 человека.
Теперь нужно идти к немецким властям, у нас снимут отпечатки пальцев, глаз и ещё что-то. Выдадут нам пластиковые карточки на основании наших паспортов, но это уже здесь на месте. Паспортная эпопея закончилась на 10 лет. Если мы столько проживём, я обязательно отчитаюсь перед читателями.

автор Borys Вс 24 Май - 12:21:11

Полезный идиот - это русский фашист с израильским гражданством

14.05.15 ¦ Шауль Резник, блогер, специалист по рекламе

Мой хороший знакомый с периодичностью в несколько лет посещает Россию. Раньше он гигабайтами отправлял фотографии природы и достопримечательностей. Сейчас его камера фиксирует патриотический угар, в который погрузилась вся страна. Вот лавка сувениров с чашками, тарелками и футболками, на которых изображены то Путин, то Сталин. Вот «Дом книги» с бестселлерами про гениального Лаврентия Берию и мифическое, по мнению автора, государство Украина.

А вот и фотографии из еврейской жизни — празднование Лаг ба-омера в одной из общин, на переднем плане маячит ультраортодоксальный раввин... с георгиевской ленточкой на пиджаке. Из тех, которые размышляют, вставать им или нет во время сирены в День Катастрофы, ибо минута молчания – нееврейский обычай. Кошерность ленточки у героя сомнений не вызывает.

В ответ посылаю гуляющие по соцсетям фото с парада Победы в Хайфе. Евреи-реконструкторы напялили форму сотрудников НКВД, пергидрольные блондинки держат флаг Луганской народной республики. И как же без георгиевских ленточек? Вот премилые дети в одном из русскоязычных детских садиков беззаботно машут символом, который давно уже ничего общего не имеет с медалью «За победу над Германией», превратившись в отличительный признак агрессивного адепта «Русского мира».

В начале 90-х выходцы из СССР сетовали на то, что в израильских школах победа в войне приписывается западным союзникам. Весьма специфическое заявление из уст людей, которые воспитывались на советских учебниках. Тех, где не было ни слова о Катастрофе и о приложении к пакту Молотова-Риббентропа, который позволил Сталину и Гитлеру раздербанить пол-Европы, и где вклад Англии, США и других стран Запада в ходе глобальной Второй мировой войны (а не придуманной ушлыми политруками локальной «Великой отечественной») ограничивался тушенкой.

У советских собственная гордость, даже если выезд на ПМЖ лишил их гражданства. За пару десятков лет удалось продавить советский же, пропагандистский нарратив войны, от «Победоносная Красная армия спасла еврейский народ от тотального уничтожения» до «Без Сталина не было бы Государства Израиль».

Нынешний, вполне закономерный эволюционный этап – флаги ЛНР и ДНР на параде в Хайфе. То, что у Сталина не получилось с Финляндией, у Путина получилось с Украиной. В 40-е и 50-е члены левонастроенных израильских движений старались селиться в кибуцах на севере страны, чтобы первыми встретить хлебом-хумусом Красную армию. В 2015-м их дальние родственники с удовольствием поделятся едой и кровом с Игорем Стрелковым.

Все годы войны офицер Янис Гринвалдс, один из свидетелей сталинского прибалтийского аншлюса, тайно вел дневник. Интернационализм товарищей по оружию виден как на ладони: «Столкнулся с враждебностью. Почему я не в латышской дивизии? (…) Я самый жалкий и никчемный во всем батальоне! Самовольно деклассированный Кокаевым и Гришиным как беспартийный и латыш, каковых вообще следовало бы при Сталине поголовно истребить».

К евреям в Красной армии и партизанских движениях отношение было не лучше. Характерное свидетельство из книги «Время секонд хэнд»: «На конях сидели молодые хлопцы. Партизаны! Они посмеялись и стали спорить между собой: «А жиденыш нам зачем? Давай…» – «Пускай командир решает».

Привели меня в отряд, посадили в отдельную землянку. Поставили часового… Вызвали на допрос: «Как ты оказался в расположении отряда? Кто послал?» – «Никто меня не посылал. Я из расстрельной ямы вылез». – «А может, ты шпион?» Дали два раза по морде и кинули назад в землянку. К вечеру впихнули ко мне еще двоих молодых мужчин, тоже евреев, были они в хороших кожаных куртках. От них я узнал, что евреев в отряд без оружия не берут. Если нет оружия, то надо принести золото. Золотую вещь. У них были с собой золотые часы и портсигар – даже показали мне, – они требовали встречи с командиром. Скоро их увели. Больше я их никогда не встречал… А золотой портсигар увидел потом у нашего командира… и кожаную куртку…»

Личный героизм еврейских бабушек и дедушек, о котором надо помнить, не может иметь ничего общего с советской и путинской пропагандистской истерией. Современная Россия — эпицентр антифашистской борьбы? Не смешите мои тапочки и изучите признаки фашизма по Умберто Эко: вера в теории заговора, борьба с несогласными, презрение к демократическим режимам (в наше время они известны по кодовым словам «пиндосы» и «Гейропа»). Наконец, ознакомьтесь со списком неонацистов – участников «Международного русского консервативного форума», который состоялся в Петербурге без малейшего противодействия властей. Георгиевская ленточка, придуманная и раскрученная в пику оранжевой украинской и использовавшаяся против белой оппозиционной, - всего лишь дань памяти? А свастика — древний индийский символ, ага.

Если в немотивированной агрессии крупной страны третьего мира против аналогичной страны поменьше вы встаете на сторону первой, если вы цепляете на грудь или впихиваете в детскую ручонку георгиевскую ленточку, если вас не тошнит от трансляций федеральных российских телеканалов, если вы с удовольствием постите очередные хохмы о том, как Сталин или Путин разобрались бы с ближневосточными проблемами, вы — русский фашист с израильским гражданством. Проще говоря, полезный идиот.

http://www.polosa.co.il/blog/93518/

автор **Kim** Вт 26 Май - 10:51:42

Воскрешение пионерии. Не для слабонервных!

автор **Kim** Чт 28 Май - 14:24:51

Позор! Фальшивые ветераны

http://newrezume.org/news/2015-05-27-9142

автор **Kim** Пн 1 Июн - 12:07:01

СССР Самая большая ложь Сталина

«Принял с сохой, а оставил с атомной бомбой». Не с богатым населением, заметьте, а с бомбой.

Миф этот звучит примерно так: Столь чудотворны и благословенны были
большевики, что приняв в свои руки разрушенную страну, они с помощью
красного чуда сумели провести в ней индустриализацию - построить
уймищу заводов и фабрик, целые, понимаете ли, отрасля!

Начнем с того, что большевики страну в разрухе не приняли, а сначала
ее туда ввергли. У царской России было полным-полно заводов, она
выпускала паровозы, пушки, автомобили, линкоры, готовилась запустить первую электричку...
Куда все это делось?

Большевистская хунта, пришедшая к власти в результате путча, ввергла
страну в гражданскую войну. Результатом которой и стала полная разруха.

Начав с преступления, большевики потом с этой кровавой дорожки и не сходили.

Но, может быть, все-таки, разрушив страну до основания, они ее потом
восстановили - проведя ту самую индустриализацию?

Конечно, нет.

Ну, какую индустриализацию могут провести палачи, если для этого нужны
специалисты, сами подумайте?

Индустриализацию проводили не большевики. Они ее просто купили - на
царское золото и в обмен на отнятый у крестьян хлеб. А поскольку
бесплатно заставить вкалывать можно только рабов, крестьян в них и
превратили, вернувшись к крепостному строю, который мы знаем как колхозный.

Итак.

Сначала, еще в 20-е годы первые заводы в России стали строить немцы.
Большевики, будучи уголовниками, их потом кинули на бабки, как кидали
в дальнейшем и других своих западных партнеров - я об этом писал в
«Бей первым». Затем настал черед американцев.

Как верно отмечает журнал «Эксперт»: «...советское правительство
получило от Albert Kahn, Inc. целую программу промышленного
строительства в Советском Союзе, известную в советской истории как
«индустриализация в СССР».

«В феврале 1930 года между «Амторгом» и Albert Kahn, Inc. был подписан
договор, согласно которому фирма Кана становилась главным
консультантом советского правительства по промышленному строительству
и получала пакет заказов на строительство промышленных предприятий
стоимостью 2 млрд долларов (около 250 млрд долларов в сегодняшних деньгах».

Продолжим цитирование, оно весьма любопытно:

«Поскольку полный список строек первых пятилеток в нашей стране не
публиковался никогда, до сих пор неизвестно точное количество
советских предприятий, спроектированных Каном, — чаще всего говорят о
521 или 571 объекте. В этот список, бесспорно, входят тракторные
заводы в Сталинграде, Челябинске, Харькове; автомобильные заводы в
Москве и Нижнем Новгороде; кузнечные цеха в Челябинске,
Днепропетровске, Харькове, Коломне, Магнитогорске, Нижнем Тагиле,
Сталинграде; станкостроительные заводы в Калуге, Новосибирске, Верхней
Салде; литейные заводы в Челябинске, Днепропетровске, Харькове,
Коломне, Магнитогорске, Сормове, Сталинграде; механические заводы и
цеха в Челябинске, Подольске, Сталинграде, Свердловске;
теплоэлектростанция в Якутске; прокатные станы в Новокузнецке,
Магнитогорске, Нижнем Тагиле, Сормове; 1-й Государственный
подшипниковый завод в Москве и многое другое».

Возьмем, например, Уральский завод тяжелого машиностроения (УЗТМ). Там
с 1928-го по 1941 год работало 311 иностранных специалистов.

Уральский машиностроительный: «Чугунолитейный цех оснастили
оборудованием немецкой фирмы Krigar, а загрузка шихты осуществлялась
кранами английской компании Sheppard. В сталелитейном цехе установили
электропечи фирмы AEG, а также пескоструйные камеры и пилы Mars-Werke.
Крупнейший в Европе кузнечно-прессовый цех «Уралмаша» был оснащен
двумя парогидравлическими прессами немецких фирм Hydraulik, Schlemann
и Wagner. Гордость завода — механический цех № 1, насчитывал 337
станков, из них 300 были закуплены у «буржуев».

А Днепрогэс - главная гордость Совка и символ сталинской индустриализации?

«Его проектированием и строительством занималась американская
инженерно-строительная фирма Cooper. Площадку под строительство
готовила немецкая фирма Siemens, она же поставила электрогенераторы.
Турбины Днепрогэса (кроме одной, уже нашей копии) изготовила
американская компания Newport News...»

Легендарная Магнитка - Детище фирмы Arthur McKee!.

Бакинские нефтепромыслы - осваивала компания Barnsdall.

Знаменитый Донбасс и Кузбасс - Stuart, James & Cooke, Roberts & Schaefer, Allen & Garcia.

Почему же тогда в советских учебниках слава индустриализации отдана
великому советскому народу, вся заслуга коего состояла в том, что он в
виде бесправных крепостных в колхозах и в виде рабов ГУЛАГа горбатился
на стройках народного хозяйства?

Да потому что руководителей строек с советской стороны красные палачи
просто перестреляли, заметая следы.

Убивать - это единственное, что красные хорошо умели:

«В истории сталинской индустриализации больше всего потрясает то, что
практически все ключевые фигуры этого проекта оказались врагами
народа. Были расстреляны первый строитель и директор «Уралмаша»
Банников, первый главный инженер Фидлер, его преемник Музафаров,
строитель электростанции Попов и многие другие строители завода.

Легендарный металлург Авраамий Павлович Завенягин говорил: «Магнитку
воздвигли, в сущности, три богатыря: Гугель, Марьясин и Валериус. Все
трое были расстреляны в конце тридцатых.

Сам Завенягин спасся лишь благодаря личной дружбе с Молотовым..

Любимец Магнитостроя Чингиз Ильдрым был расстрелян в Сухановской
тюрьме в 1941 году. Расстреляны и первый директор Магнитостроя В.
Смольянинов, и управляющий Магнитостроем в 1930 году. Я. Шмидт, и
прославленный бригадир первостроителей кавалер ордена Ленина В.
Калмыков. Первый главный инженер В. Гассельблат умер от истощения в
концлагере городка Чибью близ Ухты.

В результате репрессий тридцатых годов уничтожены практически все, кто
прямо или косвенно был причастен к закупкам импортного оборудования
для этих строек. Поэтому трудно отделаться от убеждения, что одной из
главных целей предвоенной волны репрессий было сокрытие правды о том,
как и кем осуществлялась индустриализация в СССР. Чтобы в учебниках
истории она навсегда сохранилась как «беспримерный подвиг
освобожденного пролетариата, руководимого партией большевиков и гениальным Сталиным».

Alex Caploon
Rezume.Ru

автор **Kim** Сб 19 Дек - 14:17:46

C Наступающим Новым 2016 Годом !

автор **Kim** Вт 5 Апр - 11:04:16

Александр Городницкий. Вальс 39-го года

автор Borys Вс 10 Апр - 11:40:54

Жизнь в очередях

http://vakin.livejournal.com/898179.html

автор **Kim** Ср 13 Апр - 17:51:56

автор **Kim** Вс 25 Сен - 12:57:50

Частная жизнь из далекого прошлого…

http://www.softmixer.com/2012/08/blog-post_2972.html

автор Borys Вс 30 Окт - 18:25:23

Марьян Беленький
С чего начинается Родина

С чего начинается Родина?
С картинки в твоем букваре

В нашей школьной хрестоматии по украинской литературе был приведен отрывок из поэмы Шевченко «Гайдамаки» со словами «Бий ляха, бий жида!» Учительница Нина Петровна заставляла это выучить напамять, и вызывала всех к доске. Все евреи в классе отказались, и она всем поставила двойки. Только одна Роза Шварцман вышла к доске, и краснея и запинаясь, прочла текст. Нина Петровна поставила ей четверку. Недавно я Розу встретил. Она работает в отделе пропаганды еврейского агентства Сохнут. Интересно, сколько у Розы международных литературных премий и публикаций? Есть ли у нее колонка в московской газете:
http://vz.ru/search/?action=search&s_string=%CC%E0%F0%FC%FF%ED+%C1%E5%EB%E5%ED%FC%EA%E8%E9
и программа на русском радио Чикаго:
http://radionvc.com/ru/v%D0%B5duschi%D0%B5/174-veduschie/4-2009-09-09-18-44-29
Меня в Сохнут на пушечный выстрел не подпускают. И я их понимаю. Если меня туда возьмут, что будут делать многочисленные Розы, устроенные туда по блату?

С хороших и верных товарищей,
Живущих в соседнем дворе.

В соседнем дворе на Подоле жили пацаны, которые приходили в наш двор отнимать у нас, малышни, игрушки. Все это продолжалось до тех пор, пока я не начал пересказывать прочитанные книги. Я быстро понял, что адаптация к современным условиям приносит оглушительный успех. Меня не только перестали бить, но даже угощали - вначале мороженым, а потом пивом и сигаретами. Граф Монте Кристо бежал из Лукьяновской тюрьмы, переплывал Днепр в районе Труханова острова. Пираты нашли клад как раз под пивным киоском на углу Волошской и Нижнего Вала. (Через пару дней я обнаружил, что киоск был сдвинут, а там где он стоял — выкопана яма). Необитаемый остров Робинзона находился прямо посреди Днепра. А все вещи он брал с проходивших мимо грузовых барж. Конечно, я понимал, он был никакой не Робинзон, а Раввинзон. По нашему — Рабинович. Но об этом я никому не говорил. Приехав в Израиль, я узнал, что, Крузо, Карузо, Круз — популярная фамилия среди сефардских евреев. В иерусалимском телефонном справочнике я нашел 23 Крузо. Кстати, еще более популярные сефардские фамилии - Кастро и Франко.
Лучшими друзьями мушкетеров были подольские авторитеты Паця и Чурочкин. А роль миледи играла Динка — продавщица из молочного на Волошской, жена мясника Зюни. Потом они уехали в Америку. Волшебный театр Буратино располагался в подвале нашего дома, за мешками с картошкой. А ключ от был у сумасшедшей Мани, которая жила рядом с уборной, воняла и тряслась.
За успехи в деле пропаганды мировой литературы меня даже взяли в компанию к Витьке, который недавно вышел из тюрьмы и учил пацанов виртуозному искусству карманного воровства. У него была татуировка на пальцах. Если пальцы сложить, получалась фраза «Дай *нецензурная брань*». Я унаследовал приобретенные признаки. Я и сейчас мог бы выудить у фраера из заднего кармана «лопатник» при помощи рыболовного крючка и лески. Задний карман брюк подрезается заточенным пятаком. Но я по этой специальности работать не стал, у меня были другие интересы. Я хотел прочесть все книжки. Но потом я понял, что это нереально. Если я прочитаю все книжки, что я буду делать дальше?
Дорогие слушатели и читатели! У меня к вам большая личная просьба — не держите ничего в заднем кармане брюк!

С чего начинается Родина?
С заветной скамьи у ворот,
С той самой берёзки, что во поле,
Под ветром склоняясь, растёт.

Березки у нас во дворе не было. Ее заменяла дворовая уборная, из которой днем и ночью, зимой и летом текла вонючая жижа. Над этой жижей круглосуточно кружились стаи откормленных жирных переливающихся мух. Запах этой вонючей жижи и есть для меня запах родины. Почему не выпускают таких духов для эмигрантов? Уборная была одна на весь двор, где жило полсотни семей. Так что строки Высоцкого «На 38 комнаток всего одна уборная» воспринимались бы нами как описание фантастического комфорта. Когда заходишь в уборную, нужно было постучать дверью, чтобы крысы разбежались. И они бегали прямо по ногам. А зимой нужно было сидеть с голой жопой при минус 30. По квартирам тоже бегали крысы. Маленьких детей нельзя было оставлять — крысы могли напасть.
В каждой комнате висели липкие ленты-мухоловки, которые нужно было менять несколько раз в день. Перед приходом гостей мухоловки снимали.

С чего начинается родина?
Ст ой песни, что пела нам мать.
С того, что в любых испытаниях
У нас никому не отнять.

Не знаю, какие враги хотели бы отнять нашу дворовую уборную. Но если что, я бы им ее охотно продал, вместе с крысами.
Родина начиналась с теплых байковых кальсон, которые все мужчины носили зимой. В этих кальсонах целый день находились на работе в жарко натопленных помещениях, в них же спали, в них же занимались сексом под ватным одеялом. Женщины носили такие же байковые трико до колен. Белье меняли раз в неделю, в бане на ул. Спасской. Видимо, все люди сильно пахли, особенно зимой, да и летом, в 30-градусную жару, но это мог заметить только человек из другого мира. По субботам мы с отцом ходили в баню. Мать завертывала белье в газетку и тщательно следила, чтобы на ней, не дай бог , не было портретов руководителей партии и правительства. Наш дед ушел в баню с газетой с портретом Кагановича. Родина забрала его прямо в бане. Больше его никто не видел. Родине он оказался нужнее.
Родина начиналась с дома. Жили мы 8 человек в маленькой комнате в коммуналке. Спал я на раскладушке, уроки делал за обеденным столом, накрытым газетой. Если бы кто-то попытался нам объяснить, что так жить плохо, неудобно, его бы не поняли. Так жили все вокруг. Один мальчик из нашего класса все время проводил на улице или у одноклассников. Я как-то зашел к нему. Жить ему было просто негде. Его комната была узким пеналом, куда вмещалась кровать и стол. Их там жило четверо — родители и его сестра. Квартиры от родины они так и не дождались. Теперь у них просторная пятикомнатная в Чикаго.
Разумеется, вы, дорогие читатели, жили совершенно иначе. У вас была отдельная квартира с душем и туалетом. Так что извините меня, пожалуйста, за мои неправильные воспоминания. Но ушли мы с этой квартиры только, когда мне исполнилось 21 год , и я вернулся из армии. В 1971 году. Отец стоял у родины в очереди на квартиру 30 лет. Если бы он за это время уволился или умер, хрен бы он что от родины получил. А многие в нашем дворе остались там до сноса дома в 2000 году. И по -прежнему стучали дверью в дворовой уборной, разгоняя крыс. И им было отнюдь не легче от сознания того, что у вас, дорогие слушатели, была отдельная квартира со всеми удобствами.

С чего начинается Родина?
С окошек, горящих вдали,
Со старой отцовской будёновки,
Что где-то в шкафу мы нашли.

Буденновки у нас, слава богу, не было. В шкафу я нашел какую-то пожелтевшую скатерть с полосками и кисточками.
- Это талес, - сказал отец, - спрячь и никому не показывай.
Отец работал в артели, выпускающей посуду, и приносил домой тарелки, чашки, блюда. Все это мы обменивали на Житнем базаре на сало, картошку, творог, мед и другие общественно полезные продукты.
- Запомни — учил отец — родина богатая, не обеднеет. Сколько у родины не возьмешь, своего все равно не вернешь. Если ты сегодня ничего у родины не взял, значит, день прожит зря. Кто не ворует у родины, тот ворует у своей семьи.
Родина начиналась с поллитровых бутылок спирта, которые мать приносила с работы. Она работала на химфармзаводе им. Ломоносова. Ломоносову и не снилась химическая реакция превращения спирта в деньги. Хочешь жить — умей вертеться, как говорят балерины. Иисус Христос превращал воду в вино. Я превращал спирт в деньги. Спирт я продавал в классе ребятам, чьи отцы выпивали. Я не знаю, какой навар имел Иисус со своих фокусов. Я продавал поллитра спирта за три рубля, а у родины бутылка водки стоила 2.87 и 3.12. Так что у нас брать было вдвое выгодней, чем у родины. Родина при этом не обанкротилась. О моих коммерческих операциях узнала директор школы, вызвала меня к себе, заперла дверь, и жутко краснея, сказала, что маме нужен спирт для компрессов, а в аптеках родины он дорогой. С тех пор моя успеваемость резко повысилась. На праздники учителя получали от отца сервизы.
Все это я потом записал в рассказе, опубликованном в журнале «Костер». Это был рассказ о тяжкой жизни американских рабочих, которые, чтобы не умереть с голоду, таскали с завода посуду и продавали. А их ловила полиция и бросала в капиталистические застенки.
Спустя 50 лет я встретил в Израиле свою редакторшу из «Костра». Узнал я ее по фамилии, ей было под 80.
Вот что она рассказала:
- Однажды в журнал пришло письмо от мальчика из Питера: «Уважаемая редакция! Я хочу, когда вырасту, пойти работать в КГБ. Что для этого нужно?»
Ее вызвал главред:
- Маша, надо ответить этому придурку, а то он на нас настучит.
Патриотическая лирика в нашей семье успехом не пользовалась. Услышав:
«Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать»,
отец комментировал:
- Идиет! Сиди дома, у той Гренаде без тибе разберутся. Хотя, если привезти оттуда пароход апельсин, и продать на Житнем базаре...
Родина начиналась с очередей. Огурцы и помидоры продавали только в сентябре, нужно было отстоять несколько раз, давали по три кило в руки, чтобы закрутить в банки на зиму.
Родина начиналась с разговоров про жидов. «І як отим євреям не стидно, що вони усі жиди». Статья в газете «Вечерний Киев» - «За хищения привлечены
И. Иванов, А. Петров и Абрам Соломонович Шейтельман».
Родина начиналась с вранья в школе. Учительница Полина Ароновна, сильно картавя, говорила, что в царской России ничего не производилось, даже иголки завозили из-за границы. А в подвале школы стоял токарный станок производства Путиловского завода, 1913 года, так в 60-х он еще работал.
Поцреоты могут сказать – «какая сволочь этот Беленький. Родина ему все дала, а он на нее гадит».
Ни хрена мне ваша родина не дала. Все, что мне было нужно, я брал у нее сам, без спросу. Зато я хорошо знаю, что у меня родина отняла.
Она отняла у меня язык, историю и культуру моего народа. Она не давала мне читать книжки, которые я хотел; смотреть фильмы, которые я хотел; слушать музыку, которую я хотел.
Родина тщательно пыталась скрыть от меня, что кроме кобздонов, есть еще блюз, спиричуэл, госпел, рэгтайм, ритм энд блюз, рок-н-ролл, кантри энд вестерн, блюграсс, свинг, боп, хард боп, реггей, хард рок, кул, буги- вуги, скэт, фьюжн, прогрессив джаз, рэп, хэви металл, рок-опера, и многое другое, о чем тупая невежественная родина даже не догадывалась. Вместо всего вышеперечисленного родина упорно подсовывала мне «песни советских композиторов» с еврейскими фамилиями.
Родина усиленно пыталась впихнуть в меня мысль, что я раньше должен думать о ней, а потом о себе. Я же всю жизнь полагал обратное. Если будет хорошо мне, будет хорошо и родине. Ubi Bene, ibi patria — где Бене хорошо, там и родина, - как говорила Бенина мама. К ней я и посылал всех кобздонов.
Родину я представлял в виде грязной обосранной старухи с седыми всклокоченными космами и безумным взглядом. Родина выпихнула меня безо всякого сожаления, отняв квартиру и заставив заплатить немалые деньги за расставание.

А может она начинается
со стука вагонных колес
И с клятвы, которую в юности
Ты ей в своём сердце принёс.

Это была клятва свалить с родины при первой возможности.
Я ее выполнил.

http://belenky.livejournal.com/3133856.html