Фридрих Горенштейн

Дорогие друзья! Хоть пьеса и длинная, но здесь столько знакомых с детства выражений, чисто бердичевских, что я не смогла удержатъся и поместила здесь на форуме. Интерсно, понравится- ли вам

Фридрих Горенштейн


БЕРДИЧЕВ


Драма в трех действиях, восьми картинах, 92 скандалах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Рахиль Капцан, урожденная Луцкая.

Рузя \ ее дочери.

Люся /

Марик \ внуки, сыновья Рузи.

Гарик /

Виля, ее племянник.

Злота, ее старшая сестра, портниха, живет с ней в одной квартире.

Сумер, ее брат, заведующий швейной артелью.

Зина, его жена.

Миля Тайбер, муж Рузи, фотограф на заводе «Прогресс».

Броня Михайловна Тайбер, его мать.

Григорий Хаимович Тайбер, его отец.

Быля Шнеур, двоюродная сестра Луцких.

Йойна Шнеур, ее муж, работает в лагере военнопленных, заведует буфетами на железной дороге.

Пынчик (Петр Соломонович), двоюродный брат Луцких, майор.

Бронфенмахер, сосед Луцких по дому.

Беба, его жена.

Макар Евгеньевич, сосед Луцких по дому, сапожник-кустарь.

Дуня, его жена.

Луша, мать-одиночка, уборщица во дворе Луцких.

Стаська, молодая украинская полька, живет в доме Луцких.

Колька Дрыбчик \ дворовые мальчишки.

Витька Лаундя /

Сергей Бойко \ соседи Луцких по дому

Фаня Бойко, его жена /

Зоя, их дочь.

Борис Макзаник, заводской поэт.

Полковник Маматюк, герой освобождения Бердичева, позже отставник.

Полковник Делев, Герой Советского Союза, позже отставник.

Вшиволдина, жена полковника.

Овечкис Авнер Эфраимович \ московские евреи.

Овечкис Вера Эфраимовна /

Картины 1-я и 2-я происходят в один день лета 1945 года, 3-я и последующие картины происходят в разные годы, начиная с 1946 и кончая серединой 70-х годов.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА 1-я

Квартира в доме из серого кирпича с пузатыми железными балконами, который выстроил еще до революции местный бердичевский богач доктор Шренцис. Большая комната, очевидно, в прежние времена, при старых хозяевах,— столовая. Под высоким потолком вдоль стен лепной орнамент, довольно аляповатый, из каких-то цветочков и птичек, сейчас к тому же пыльный и грязный. Высокая, до потолка, кафельная печь также покрыта цветным орнаментом. Окна кажутся узкими от полуторной высоты. В окна видно разросшееся дерево и электрический столб, на котором железная шляпа — абажур без лампочки. Далее узкий булыжный переулок, пустырь, огражденный колючей проволокой, крыши одноэтажных домов, несколько обгорелых развалин и на горизонте упирающийся в небо силуэт красивой водонапорной башни, расположенной в центре города. Посреди комнаты стоит старый, но крепкий дубовый стол, покрытый клеенкой, несколько старых стульев и свежеструганых табуретов, очевидно, чтобы дополнить стулья, которых мало для живущей здесь семьи. Вдоль стены буфет с чашками, старый книжный шкаф и платяной шкаф. Все явно из разных гарнитуров, сборное. На буфете гипсовый бюст Ленина и два кувшинчика, из которых торчат красные бумажные цветы. На стене над продавленным диваном — некогда хорошей кожи, ныне же ободранном — висит портрет Сталина. Высокие белые двери ведут в другую комнату, там видна железная кровать и над ней коврик базарной живописи «Утро в сосновом бору». По комнате шумно и тяжело ходит Рахиль, женщина лет сорока, в лице, фигуре и жестах которой чувствуется нечто лошадиное. Крепкими своими руками она хватает стоящие на подоконнике банки с вареньем и бутыли с наливкой, встряхивает их, нюхает, заглядывает внутрь, пробует. При этом губы ее постоянно шевелятся, а глаза быстро, по-охотничьи, смотрят на Вилю, бледного подростка, который делает вид, что не замечает метаний Рахили, и, сжав ладонями уши, читает у стола книгу. Рахиль не может затеять шумный скандал, поскольку в соседней комнате сестра ее Злота примеряет платье своей заказчице Вшиволдиной, жене полковника. Злота — маленькая, со скрюченными пальцами, оттопыренными губками, к которым всегда что-нибудь прилеплено: нитка, шелуха семечка, хлебные крошки... Злоте под 50, у нее плоскостопие, ходит она, осторожно ставя ноги, как по льду.



Злота (напевает, делая наметки). «Тира-ра-рой... Птиче-чка, пой...»

Вшиволдина. Зинаида Павловна, под рукой немного тянет.

Злота. Меня зовут Злота Абрамовна.

Вшиволдина. А мне больше нравится Зинаида Павловна... Вы согласны? (Смеется.)

Злота (тоже смеется). Пожалуйста... Пусть будет Зинаида Павловна... «Тира-ра-рой, птичечка, пой...» Тут будет встречная складка. Снимется, подрежется. Я вам сделаю комплимент: я люблю, когда у заказчицы хорошая фигура...

Рахиль (тихо, как бы про себя). Суют ложки... Ложки суют... Пробуют, пробуют... Нор мы квыкцех... Получают удовольствие... Мои дети никогда не берут чужое... (Замечает, что из бутылки особенно много выпито.) Виля, Виля, Виля...

Виля (тихо). Сама ты воровка...

Рахиль (словно обрадовавшись, тихо). Я воровка? Чтоб ты лежал и гнил, если я воровка. (Поднимает правую руку.) От так, как я держу руку, я тебе войду в лицо...

Виля. На... (Дает ей дулю.)

Злота. «Тира-ра-рой, птичечка, пой...» (Вшиволдиной.) Подождите, я возьму сейчас нитки для наметки. (Выходит в столовую, тихо.) Боже мой, ведь стыдно перед человеком...

Рахиль. Ты молчи... Вот сейчас ты схватишься за свои косичечки... Сейчас начнешь танцевать перделемешку...

Злота (хватается за лицо). Боже мой... (Уходит.)

Виля. На... (Дает Рахили дулю.)

Рахиль. Чтоб ты опух, так было бы хорошо... (Ходит, встряхивает банки и бутылки.) Суют ложки... Пробуют... Так было бы хорошо... Так было бы хорошо... (Ругательства она произносит про себя, только шевеля губами, а вслух повторяет: «Так было бы хорошо».)

Злота. Мадам Вшиволдина, пройдите к зеркалу.



Вшиволдина входит в столовую и начинает вертеться перед зеркалом.



Рахиль (к Вшиволдиной). Ну, как товарищ полковник? Что-то я его не видела на партконференции.

Вшиволдина. Он уехал в Западную Белоруссию, там у брата неприятности. Полюбил девушку, а родители против: за коммуниста замуж не пойдет. Они всех русских там называют коммунистами.

Рахиль. Да, что я не понимаю: политика партии ыв национальный вопрос? Вы с какого года в партии, товарищ Вшиволдина?

Вшиволдина. С сорок третьего.

Рахиль. Так вы еще молодой коммунист. Если сейчас мы имеем сорок пятый, то вы имеете стаж два года. Ну, тоже неплохо. А я, слава Богу, в партии с 28-го года. Мой муж — тоже член партии, убит на фронт. Вот я вам сейчас покажу. (Достает из буфета старую, туго набитую бумагами сумку, вытаскивает несколько бумаг.) Вот написано: пал смертью храбрых в районе города Изюм.

Вшиволдина. Это под Харьковом... Да, там в сорок третьем жуть что творилось.

Рахиль. Жуть, а? Так он должен был туда попасть. (Начинает плакать.) Я осталась с двумя сиротами. Младшая, Люся, скоро должна прийти из школы, отличница, а старшая, Рузя, учится в техникуме... И вот, племянник (показывает на Вилю), круглый сирота, моей покойной сестры сын, а эта моя сестра еле ходит. (Показывает на Злоту.)

Вшиволдина. Не расстраивайтесь, у многих на войне погибли родные. Что ж сделаешь...

Рахиль (всхлипывает). Бердичев освободили зимой 44-го года, а летом я с детьми уже была здесь. Я приехала по вызову горкома партии, как старый коммунист. Мой муж тоже был коммунист, работник типографии... Вот у меня ключи здесь в сумке, видите? Этот ключ от буфета, а этот от шкафа, которые я оставила здесь в 41-м году... Я знаю, где мои вещи, где моя мебель... Моя мебель в селе Быстрик... Рассказывают, что молочница, которая нам носила молоко, приехала с подводой и забрала всю мою мебель. Ей она понравилась. Но что, я пойду в Быстрик, чтоб мне голову сняли? Вот эта вся мебель, вот этот стол, кровать, буфет, стулья, диван — это все мне органы НКВД дали. Сначала меня горком направил завстоловой НКВД. А теперь меня направили на укрепление кадров в райпотребсоюз. К чему я это говорю, товарищ Вшиволдина? Здесь за стеной живет некий Бронфенмахер из горкомхоза, который только хочет ходить через моя кухня... Что вы скажете, товарищ Вшиволдина, он имеет право устроить себе черный ход через моя кухня и носить через меня свои помои? В землю головой чтоб он уже ходил... На костылях чтоб он ходил... Что, я не знаю, родители его были большие спекулянты, их в 30-м году раскулачили.

3 л о т а. Зачем ты так говоришь? Его отец был простой сапожник. Я очень правильная... Я Доня с правдой...

Вшиволдина (смеется). А кто такая Доня?

3 л о т а. Это была такая революционерка. Она всегда любила говорить правда. Так ее звали Доня с правдой.

Рахиль. Вот она вам скажет... Революционерка Доня была? Сионистка Доня была. А у Бронфенмахера дядя тоже был сионист, он в 20-м году уехал в Палестину... Если я за этого Бронфенмахера возмусь, так ему станет темно и горько... Я к Свинарцу зайду... Со мной нельзя начинать... Он мне будет носить помои через моя кухня. Я его сделаю с болотом наравне... Рахиль Луцкая кое-кто еще знает в Бердичеве... Я по мужу Капцан, но меня в городе знают как Луцкая...

Вшиволдина. Не надо ругаться. (К 3лоте.) Так когда следующая примерка, Зинаида Павловна?

Злота. Зайдите через три дня.

Рахиль. Со мной нельзя начинать. Меня кое-кто в городе Бердичеве знает. Вот, пожалуйста, товарищ Вшиволдина. (Достает из сумки бумажку, читает.) «Мандат номер четыреста тринадцать. Капцан Р. А. дийсно является делегатом четырнадцатой районной конференции Бердычевского району вид первичной организации райспоживспилки з правом ухвального голосу...» Вы понимаете по-украински?.. Я делегат районной конференции от райпотребсоюза с правом совещательного голоса... Так этот Бронфенмахер будет носить через меня свои помои...



Вшиволдина переодевается в соседней комнате.



Всего доброго, товарищ Вшиволдина. (Злота идет проводить, слышно, как хлопнули двери.) Злота, ты хорошо закрыла двери? Гоем снизу придут что-нибудь украсть, а ты потом скажешь, что ты не виновата.

Злота (к Виле). Ну, она от меня рвет куски... Я не могу выдержать... Если б я не была больная, я б уехала куда-нибудь (плачет) к чужим людям.

Рахиль. Если б баба имела яйца... Вот сейчас придет Сумер или Быля со своим животом (надувает щеки и показывает, какой у Были живот), так ты на меня наговоришь...

Злота (плачет). Сумер наш брат единственный, а Быля наша двоюродная сестра... Я к ней ничего не имею... Она моя заказчица, дает мне заработать на хлеб. (Говорит и давится от слез.)

Рахиль. Ша, сумасшедшая... Сразу она начинает писять глазами... Сразу она танцует перделемешка. Ты знаешь, Виля, что такое танцевать перделемешка? Это когда истерика... Ты ж понимаешь, Виля, я хочу ей плохого... А ведь можно прожить тихо, мирно... Я с моими детьми, Злота с тобой, Сумер со своей семьей, кто у нас еще остался?

Виля (Рахили). Заткнись!

Рахиль (к Злоте). Ну что ты скажешь? Ты ж говоришь, что только ты опекун... Хороший племянничек... (К Виле.) Болячка на тебя... Я сварила немножко варенья для своих детей, немножко наливки на свои копейки, чтоб иногда немного к чаю, так он сует ложки в банки... Но нельзя говорить... Злота говорит, что это хорошо...

Виля. Чтоб ты так жила...

Рахиль. Что я таки так жила... Болячка тебе в лицо... Такой железный парень, а вынести ведро с помоями некому... (Сердито стуча ногами, выходит на кухню, слышно, как она гремит ведром, как хлопают входные двери. Кричит.) Злота, прислушайся... Гоем придут, украдут каструли или моя телогрейка, а потом ты скажешь, что ты не виновата.

Злота (к Виле). Зачем ты ей говоришь «заткнись»?

Виля. А что, я ей буду молчать?

Злота. Если б Рахиль все не заносила домой, нам было бы плохо... Но у нее такой характер, она нервная...

Виля. Она все заносит домой? А ты знаешь, когда она идет получать хлеб по карточкам на себя и на нас, так она часть нашего хлеба перекладывает себе...

Злота (смеется). Я вижу, что-то нам не хватает. А они трое кушают, и им еще остается.

Виля (сердито). Я вчера пошел за ней в булочную и заметил.

Злота (смеется). Нам только на завтрак и на обед хватает, а они и на ужин хлеб имеют... Но она такая ловкая...

Виля. Я ей скажу, что она воровка...

Злота (испуганно). Ой, я не могу выдержать...

Виля (передразнивает). Не могу выдержать... Ой, вэй... И вечно у тебя на губе что-то висит. Сними нитку с губы, смотреть противно.

Злота (плачет). Это за все хорошее, что я ему сделала... Я такая больная... Помни, Виля, помни...

Виля. На... (Дает ей дулю.)

Злота (плачет). Гыдейнк... Помни... Ты меня будешь искать в каждом уголочке... Чтоб мне этот час хорошо прошел... (Слышно, как хлопает входная дверь, гремит ведро. Злота вытирает глаза, прикладывает палец к губам.) Ша, тихо...

Рахиль (врывается с красным лицом, с вытаращенными глазами). Ой, быстрее... Прячь, прячь... Всюду журналы мод раскиданы, всюду нитки, катушки... Виля, закрой машину рядном...

Злота. Рухл, не бросай, ты мне все выкройки порвешь...

Рахиль (тяжело дышит). Злота, быстрее... Тут во двор один зашел... Луша снизу говорит, что это фининспектор. Когда-нибудь я останусь с моими детьми из-за тебя несчастной. Придут и опишут мою мебель. Все гоем снизу знают, что здесь живет портниха.

Злота (бледная). Ой, я мертвая...

Рахиль (кричит). Когда-нибудь я стану из-за тебя несчастная с моими детьми! Виля, собирай быстрей журналы... Когда-нибудь я возьму все выкройки и все журналы и сожгу их...

Злота (плачет). Это мой заработок, на что мне жить?

Рахиль (кричит). Иди в артель, как все! Ты не хочешь работать на государство.

Злота (садится на стул). Ой, мне плохо... Я больная...

Рахиль. Я тоже больная, и все-таки я поднимаю на складе мешки и ящики...

Злота (держится за сердце). Ой, мне плохо...

Рахиль. Злота, ты делаешь уже свои номерочки? (К Виле). Что ты скажешь, Виля, я хочу ей плохого?.. Боже спаси... Я снесла ведро, мне Луша снизу говорит: Рахиль Абрамовна, тут во двор зашел один, так, кажется, это фининспектор... Сидит и стонет, как квочка... Если плохо, принимают лекарство... Хочешь немножко варенья?.. Виля, пойди набери два стакана воды себе и Злоте, с вареньем очень вкусно... Какой ты хочешь варенье: вишневое или клубничное?

Злота (плачет, к Виле). Я имею от нее отрезанные годы...

Рахиль. Сумасшедшая... Ты думаешь, почему эти гоем снизу не присылают сюда фининспектора? Слышишь, Виля, они б давно сюда прислали, но здесь во дворе Макар Евгеньевич делает сапоги, он член партии, но он кустарь. А Дуня, его жена, вяжет на базар кофты. Они знают, что если гоем ко мне пришлют фининспектора, так я к ним пришлю фининспектора. Это ты их боишься, я их не боюсь. (Слышен стук в дверь.) Ой, это Люся идет из школы... Мне чтоб было за ее кости...

Быстро идет в переднюю и возвращается с двумя девочками лет двенадцати-тринадцати. Люся — темноглазая, но на Рахиль не похожа, а вторая девочка — бледная и беленькая.

Люся. Мама, можно Зоя у нас побудет, у них дома никого нет?..

Рахиль (недовольно). Пусть будет... Что ты имела сегодня за отметки?

Зоя. У Люси сегодня по алгебре 5, по географии 4.

Рахиль. А у тебя?

Зоя. Меня сегодня не вызывали.

Рахиль (к Люсе). Может, Рузю подождем, чтобы вместе пообедать? Она скоро должна прийти из техникум.

Люся. Нет, мамка, мы голодные.



Выходят с Зоей на балкон.



Рахиль (ворчит). Мы голодные... Разве это заметно? (К Злоте.) Фаня специально присылает сюда свою девочку, чтоб она у нас питалась... Это та еще Фаничка... Живет с гоем... Она из веселых и глухих... Ей говорили — сядь, она ложилась...

Злота (испуганно). Ша, тихо. Зоя ведь услышит.

Рахиль. Пусть слышит. Мне кисло в заднице... Виля, будешь тоже обедать?

Злота. Зачем ему обедать, что у него своего обеда нет?

Р а х и л ь. Не хочешь, так не надо... Мне кисло в заднице...

Виля (к Рахили). Закрой пасть.

Рахиль. Сам закрой пасть... (К Злоте.) Что ты скажешь? Закрой пасть... Чтоб ты опух...

Злота. Боже мой, боже мой, смотри какие проклятья...



Люся и Зоя выходят с балкона, хохоча и хлопая в ладоши.



Люся и Зоя (вместе, хлопая в ладоши друг друга). Сим-сим-сима, мать моя Маша, к всем, к всем примерам, мой сыночек пионером...

Люся. Виля, давай с нами...

Виля. Да ну...

Зоя. Он смущается. (Смеется.)

Люся и Зоя (вместе). Работница-ница, всесоюзница-ница, синеблузница-ница. Пионеры мы! (Обе одновременно делают пионерский салют.)

Злота. Слушай-но, слушай-но, как они красиво поют. (Смеется.)

Рахиль (к Зое). Папа больше не бьет мама?

Злота. Ах, в моей жизни... Что ты спрашиваешь?

Рахиль. А что я спрашиваю?

Зоя (всхлипывает). Я пойду...

Рахиль. Сплошные сумасшедшие.

Люся. Мама, а ну тебя...

Виля (Рахили). Ты дура...

Рахиль. Ты дурак... От так, как я держу руку, так я тебе войду в лицо. (Кричит громко и визгливо.) От так, как я держу руку, я тебе войду в лицо!.. От так я дам от себя!..

3 л о т а (кричит). Боже мой, боже мой! (Хватается руками за волосы)

Люся. Мама, перестань, мама... (Уводит Рахиль в соседнюю комнату.)

Рахиль (из соседней комнаты). Он мне будет говорить — дура, заткнись, воровка... Болячка ему в мозги...

Злота (Виле). Зачем ты ей говоришь — дура?

Виля (Злоте). Ты тоже дура... На... (Дает ей дулю, хватает книгу и выбегает.)

Зоя. Тетя Рахиль, он уже ушел.

Рахиль (выходит из соседней комнаты. Сквозь слезы). Чтоб он подавился... Без ног чтоб он остался...

Злота. Боже мой, боже мой, зачем ты его так проклинаешь?

Рахиль (Злоте). Уйди, чтоб тебе не видать... Вы мою жизнь погубили. Если б я жила отдельно с моими детьми, все было бы иначе... Уйди, чтоб тебе не видать...

Злота (тихо). Почему я не умерла... Сестра моя умерла, а я живу... (Уходит в соседнюю комнату).

Люся. Не плачь, мама. (Целует Рахиль.)

Зоя. Успокойтесь, тетя Рахиля.

Рахиль (всхлипывая). Дети, сейчас я вам дам хороший суп с мука и говяжий жир... Зоя, ты любишь погрызть косточка? Мяса нет, но косточка хорошая, с хрящиками... Садитесь, дети. (Слышен стук.) О, как раз Рузя вовремя...



Идет открывать, слышны в передней разговоры, и она возвращается со своим братом Сумером и второй дочерью, Рузей. Сумер лет пятидесяти пяти, с оттопыренными ушами. В его лице тоже есть нечто лошадиное, как и у Рахили, но это не рабочая лошадь, а веселый, худой жеребец. Нижняя губа толще верхней, типичные губы едкого насмешника. Рузя похожа на Рахиль, но семнадцать лет придают вытаращенным черным глазам и припухлым губам какую-то наивную привлекательность.



Злота. Смотри-но... Где вы встречались?

Сумер. Какая разница... Я вижу, идет красивая девочка... Рузя, почему ты такая шейне мейделе? (Хватает ее за руку.) Такую красивую девочку надо щупать... Щупай, щупай... (Рузя хохочет.)

Рахиль (смеется). Сумасшедший...

Сумер. Щупай, щупай... (Смеется.)

Рахиль. Ну, Сумер, что ты скажешь, где взять хорошего жениха?

Злота. А я говорю, ей еще рано замуж... Рузя должна учиться, окончить техникум... Во... Я очень правильная... Я Доня с правдой...

Рахиль (Сумеру). Что ты скажешь на эту Доню с правдой? Красивая Доня с правдой... Сумер, я имею от нее отрезанные годы...

Злота. Да, да... Всегда она на меня наговаривает перед людьми...

Рахиль. Сумер, я имею от нее отрезанные годы... Если я ее выдерживаю, так мне надо дать звание Героя Советского Союза, как полковнику Делеву... Ты знаешь Делева?

Сумер. А что, я не знаю Делева? У него нет глаза...

Люся. Мама — Герой Советского Союза. (Смеется.)

Рахиль. Да, я Герой Советского Союза, если я от нее выдерживаю.

Сумер (смеется). Злота, зачем ты трогаешь Рухеле?

Злота. Ты такой же, как она... Вы думаете, что оба умные, а я дура...

Рахиль. Слышишь, Сумер, ты ж меня знаешь. Если я сказала, так это сказано. Виля не такой плохой, как она его делает плохим. Ему ничего нельзя сказать. Недавно дети пришли, Люся и вот ее подруга Зоя. Это Фани Бойко дочка. Ты знаешь Фаню?

Сумер. А что, я не знаю Фаню, которая замужем за гоем?

Рахиль. Так я говорю, Виля, садись обедать с нами. Он мне отвечает — ты дура, заткнись...

Злота. Ты можешь свести эту стену с той стеной.

Рахиль. Чтоб я так была здорова.

Рузя. Мама, ты виновата сама. Надо один раз ударить, а ты только говоришь.

Злота. Пусть того ударит гром, кто Вилю ударит.

Сумер (смеется). Злота, зачем ты ругаешь Рухеле? Ну, я пойду. У вас здесь кричат...

Рахиль. Подожди, Сумер, ты ж только что зашел. Сядь-но, расскажи, что нового, как Зина?

Сумер. Зина любит деньги... А в квартире у меня так грязно, так воняет... Моя жена неряха, ты ж это знаешь... Что тебе еще рассказать? (Нюхает.) Рухеле, ты ведь такая хозяйка, почему у тебя воняет?

Рахиль (нюхает). Злота, ты ела редьку. (Смеется.)

Злота. Ну я не могу выдержать. (Плачет.) Всегда она на меня наговаривает.

Рахиль. Злота, чтоб ты мне была здорова, ты ела редьку... Люся, натри-но палец...



Люся смеется, натирает палец. Сжимает руку в кулак.



Люся. Зоя, тащи. (Зоя вытаскивает один палец.) Теперь, Рузя, тащи...

Злота (давится от слез). Вы меня будете искать в каждом уголочке...

Рахиль. Ну, Сумер, так от нее можно выдержать? (Вытаскивает из Люсиного кулака палец, выпачканный в штукатурке.)

Люся (смеется). Это не Злота, это мама. (Рахиль смеется).

Злота. Ну, так ты видишь? (Тоже начинает смеяться.)

Рахиль (Сумеру). А ведь можно прожить тихо, мирно... Сколько нас осталось? Мой муж погиб, твой сын погиб, наша сестра умерла, наш младший брат Шлойма погиб, папа и мама умерли в Средней Азии... Сколько нас осталось... Вокруг одни враги... Вот тут за стеной живет Бронфенмахер... Ты знаешь Бронфенмахера?

С у м е р. А что, я не знаю Бронфенмахера из горкомхоза?

Рахиль. Так он хочет только ходить через моя кухня. Вот тут есть дверь. Раньше это была общая квартира, жил один хозяин, здесь сам Шренцис когда-то жил, а теперь мы эту дверь замуровали. Что ты скажешь, он будет носить через меня помои... Я ему голову сниму... Это Йойны Шнеура товарищ, Былиного мужа...

Злота. Она только хочет, чтоб я ругалась с Былей.

Рахиль. Если Йойна работает в лагерь военнопленных по снабжению, так он думает, что большой человек... А она дует от себя, она у себя очень большая. Всегда она водит знакомство только с докторами. Вот так она ходит и дует от себя. (Кривит лицо, надувает щеки, выпячивает живот, ходит и дует.)

Злота. Вы оба любите смеяться над людьми, а я нет.



Слышен стук в дверь.



Рахиль. Сегодня веселый день, дверь не закрывается.



Идет открывать, входит Фаня, соседка Рахили и Злоты.



Фаня. Здравствуйте. Моя Зоя у вас? Зоя, идем домой.

3 о я . Я еще хочу побыть у Люси.

Фаня. Папа уже лег спать, не бойся.

Рахиль. Ну посиди, Фаня...

Фаня. Ой, мне стыдно перед людьми, смотрите, какой у меня под глазом синяк... Вэй из мане юрен...

Рахиль. Ой, вэй з мир... Ну, подай в суд, чего ты молчишь... Что значит он тебя бьет... Это ж не царский режим сейчас...

Ф а н я (плачет). Ой, Рахиличка, у меня двое детей от этого гоя... И во время оккупации он нас не выдал, спрятал меня с детьми...

С у м е р. Где ж он вас мог спрятать?

Фаня. Сумер Абрамович, он нас в село отвез... Под Реей... Тридцать километров от Бердичева. Там у него поп родственник. Сергей достал бумаги, что я украинка и дети украинцы. Всю оккупацию прятал. А теперь напьется, бьет меня, кричит мне — жидовка, и детям тоже кричит — хитрые жиды...

Рахиль. Как тебе нравится, Сумер, такое горе?.. Так это хоть пьяный гой. А тут за стеной живет еврей, так ему могут глаза вылезти... Фаня, ты знаешь Бронфенмахера?

Фаня. А что же, я не знаю Исака Исаевича? И Бебу?

Рахиль. Это та еще Бебочка. Я помню, как она одевала большую шляпу и выходила на бульвар...

Злота. Зачем на людей наговаривать?

Рахиль. Злота, дай чтоб от тебя отдохнули уши... Это ты его боишься... Он мне говорит, если ему не разрешить по-хорошему носить через нас помои, он поломает стену... А я говорю, а ну, попробуй, Бронфенмахер, я хочу видеть... (Сильный удар на кухне.) Ой, что это! (Бежит на кухню и возвращается, громко крича.) Ой, Бронфенмахер ломает стену... Ой-ой-ой...



Люся начинает плакать, Злота хватается за сердце и садится на стул.



Фаня. Зоя, пойдем домой. (Они уходят.)

Рахиль. Уходите, все уходите. Сумер, что ты стоишь с открытым ртом? Брат называется, мужчина.

Сумер. У вас здесь всегда кричат. (Уходит.)

Рахиль. Я сама себя буду защищать. Я сейчас возьму топор. Я этому сионисту горло перережу.

Р у з я. Тише, мама, он уже перестал ломать.

Рахиль (громко кричит и плачет). Я ему голову сломаю. Я осталась без мужа, с сиротами, а он будет ломать стену мне. Кто там вошел? Фаня ушла, и за ней не закрыли дверь, я одна должна за всем следить.



Входят Бронфенмахер и его жена Беба. Оба под стать друг другу, низенького роста, цепкие, с сердитыми, решительными лицами.



Бронфенмахер (Рахили). Луцкая, тебя все в городе знают как скандалистку, но советский закон тебе не позволят нарушать... Я старый чекист...

Рахиль. Чтоб тебе глаза вылезли, какой ты чекист. Ты гнилой спекулянт, и ты говоришь про советский закон. Ты хочешь носить через моя кухня помои. Мой муж убит на фронт...

Беба (высовывается из-за спины Бронфенмахера). Эйжа, но твой муж убит...

Рахиль (к Бебе). Она радуется, что мой муж убит... Темно и горько чтоб тебе стало, как мне сейчас.

Беба. Я тебе сейчас наплюю в лицо.

Рахиль. Кровью чтоб ты плевала...

Беба. Поцелуй меня знаешь куда...

Рахиль. Чтоб тебя туда чиряки целовали... Нарывы чтоб тебя туда целовали... Чтоб ты опухла... Чтоб ты лежала и гнила... Немая и слепая чтоб ты стала... Болячка тебе в мозги... Чтоб тебе каждая косточка болела...

Бронфенмахер. Не отвечай ей, Беба... Луцкая, ты эту квартиру вообще занимаешь незаконно... Думаешь, мы не знаем, что в 44-м году ты без ордера сорвала замок и вселилась сюда? Здесь должен жить бухгалтер горкомхоза Харик, у него восемь детей...

Рахиль. Выйди, а то я сейчас возьму топор и дам тебе по голове... Я зайду к Свинарцу в горком партии, так тебе будет темно в глазах... Ты сионист... Твой дядя живет в Палестину...

Беба. Чтоб тебе так дыхалось, какая это правда.

Бронфенмахер. Тише, Беба. (Указывает на входящего с книгами в руках Вилю.) А где твой родственник? У меня в Палестине нет близких родственников, если надо, я это докажу. А где твой родственник?

Рахиль. Мой муж убит на фронте, сын Сумера тоже убит, и мой младший брат Шлойма убит... Я член партии с 28-го года, а ты сморкач, спекулянт, твоих родителей раскулачили...

Беба. Чтоб тебе так дыхалось, какая это правда...

Бронфенмахер. Тише, Беба... Я спрашиваю, где отец этого парня? Он арестован как троцкист...

Злота (хватается за лицо). Ой, вэй...

Рахиль. Тихо... Ты только, Злота, не пугайся... Виля, ты не бойся... Бронфенмахер, это наш ребенок... Это мой ребенок, такой же, как Рузя и Люся... Ты понял, Бронфенмахер... Дядя этого ребенка убит под Харьковом за советскую власть... А если ты еще скажешь слово, Бронфенмахер, так, как я держу руку, я тебе войду в лицо...

Беба (Бронфенмахеру). С кем ты разговариваешь, Исачок?.. Это же базарная баба...

Рахиль. А ты *нецензурная брань*...

Злота. Ой, боже мой...

Беба. А ты курва...

Злота. Ой, боже мой...

Бронфенмахер. Ладно, идем, Беба, идем. Мы с ней поговорим в другом месте...

Беба (Рахили). Ты воровка, думаешь, я не помню, какая у тебя была растрата в торгсине в 25-м году...

Рахиль. А твоя мать была из веселых, еще при Николае...

Беба (визгливо). Чтоб вы все сдохли!

Рахиль. Вы через моя кухня помои не будете носить... На костылях вы ходить будете... Дерево должно упасть на вас и убить обоих или покалечить... Машина должна наехать и разрезать вас на кусочки...

Беба. Со своей рубашкой чтоб ты ругалась... С рубашкой чтоб ты ругалась...


Под крики и плач ползет занавес

Если вам понравилось, продолжение следует>

Понравилось. Любочка пиши.

Продолжение>

КАРТИНА 2-я



Двор дома, в котором живет Рахиль с семьей. Вдоль всего второго этажа тянется деревянная веранда-балкон. На веранду ведет деревянная крутая винтообразная лестница. Напротив двухэтажного дома каменный флигель, сложенный из такого же серого кирпича. Пе-образно к дому и флигелю деревянные сараи. У сарая возится Луша, складывает дрова. Под верандой, у одной из дверей первого этажа, сидит Стаська, молодая украинская полька, и играет на аккордеоне модный мотив из немецкого фильма. На деревянных ступеньках флигеля сидят Макар Евгеньевич, его жена Дуня, Колька по кличке Дрыбчик, Витька, по кличке Лаундя, и играют в карты. Макар Евгеньевич вида степенного, состоятельного, с золотыми зубами во рту. Дуня, жена его, выглядит старше его, круглолица, одета в капот. У Луши вид крестьянки, недавно приехавшей в город. Колька и Витька — обычные послевоенные подростки-хулиганы, в военных обносках. Стаська, модная девушка 45-го года, из тех, кто допоздна шатается по бульвару. Со второго этажа, из квартиры Рахили, слышны крики и плач.



Стаська (смеется). Жиды дерутся...

Л у ш а (возясь с дровами, устало). Хотя б они поубивали друг друга.

Дуня (смеется). Что, тебе, Луша, евреи в борщ наплевали?

Луша (мрачно). Работать на них надо. Пусть бы сами дрова свои потаскали. Весь второй этаж евреи заняли, а снизу мы живем.

Стаська (смеется). Ничего, война начнется, опять они в Ташкент побегут и все свое барахло нам оставят.

Колька Дрыбчик. Анекдот слышали? Встречаются трое. Один говорит: я лоцман. Другой говорит: я боцман. А третьему нечем похвастать, он говорит: а я Кацман. (Смеется.)

Макар Евгеньевич. Ты брось эти анекдоты, ходи лучше с козырей... Дуня, у тебя сколько карт осталось?

Дуня. По одной не ошибешься.

Витька (к Кольке). Дрыбчик...

Колька. А?

Витька. На...

Колька. Жуй два. (Смеется.) Я тебя купил, Лаундя...

Витька. Дрыбчик...

Колька. Ты меня, Лаундя, не купишь.

Витька. Таких дешевых не покупают, их даром дают. (Смеется.) Я тебя купил...

Стаська. Лаундя, если я не там и не здесь, то где я?

Витька. У коровы в трещине.

Стаська. Заткни языком, чтоб я не вылезла. (Смеется.) Я тебя купила...

Витька (сердито). А ты прости тут, прости там (крестится), прости, Господи, нам...

Стаська. Смотри, Лаундя, Костя Кошенок тебе твой глаз на твою задницу натянет...

Витька. А я скажу Косте, что к тебе литер ходит... Мы сегодня вечером в парк идем военных бить, поймаем на танцплощадке тебя с твоим литером...

Макар Евгеньевич. Ох, ребята, дадут вам по пять лет и пошлют на Донбасс шахты восстанавливать... (К Дуне.) Так не ходят... У вас черва козырь, а не крест...

Дуня. Стаська, ты их не слушай, выходи за лейтенанта...

Стаська (поет и играет на аккордеоне). «Завлекала, завлекала, и тебя я завлеку. Не таких я завлекала, с револьвером на боку...»

Витька. Завлечешь... Пиской по морде получишь, мойкой по глазам.

Стаська (смеется, поет). «Оцем, дроцем, двадцать восемь, от а зекел бейнер, аз дер тоте кишт ды моме, даф ныт высен кейнер...»

Дуня (смеется). Что это значит?

Стаська. «Отцем, дроцем, двадцать восемь, вот мешок костей... Когда папа целует маму, так никто не должен знать...»

Колька. Крепко ты по-жидовски говоришь.

Стаська (смеется). А может, я жидовка? К жиду богатому в жены напрошусь, как вареник в масле буду. (Поет.) «С неба звездочка упала, и другая катится, полюбила лейтенанта, и майора хочется...»



По лестнице вниз спускаются Фаня и Зоя.



Луша. Фаня, иди-ка сюда... Что там за крик?

Фаня (смеется). Бронфенмахер хочет через кухню Луцких себе черный ход сделать.

Дуня. А кто это так кричит? Рахиля?

Фаня (смеется). И Рахиля и Беба. Та ей говорит — ты воровка, а та ей говорит — ты спекулянтка.

Луша. Чего ты туда ходишь, Фаня? Тебя в войну Сергей спас, когда всех евреев в ямы на аэродром гнали? Спас?

Фаня. А я разве говорю, что нет?

Луша. Ты ему должна быть благодарна до конца жизни, а ты к евреям своим ходишь и жалуешься на него.

Фаня. Ой, чтоб я так жила, что я на него ничего не говорю. Зоя учится в одном классе с Рахилиной дочкой... Я ей говорю: чего ты туда ходишь? Папа из-за тебя меня ругает, что я тебя туда посылаю... И Рахиль думает, что я ее посылаю, чтоб она там кушала. Нужна нам их еврейская еда. Я зашла, чтоб Зою забрать. Чтоб ты не смела больше туда ходить, Зоя... После школы сразу домой... Думаете, я не помню, Луша, когда я до войны вышла замуж за Сережу, он был веселый такой, молодой, такой футболист, так все евреи говорили на меня, что я проститутка... Таки правильно говорят: спасай Россию, бей жидов...



Луша переглядывается со Стаськой и Дуней, смеются.



Макар Евгеньевич (подавляя улыбку). Иди, Фаня, тебя Сергей ждет. Он тут интересовался, куда ты пошла.



Фаня и Зоя входят в одну из дверей на первом этаже. Мимо сараев с помойным ведром проходит Борис Макзаник. Это парень-переросток с обезьяньим лицом. Сверху по лестнице спускается Виля.



В и л я. Борис Макзаник нас заметил и, в гроб сходя, благословил...

Макзаник (широко улыбаясь). Привет... В Цесека не хочешь? В центральный ср... понял? Сра... Комитет... Ну, в уборную хочешь? Пошли вместе.

Виля. Нет, не хочу... А как дела на литературном фронте?

Макзаник. Хочешь, почитаю.

Стаська. Виля, это у вас ругаются?

Виля. У нас.

Стаська. Что ж они ругаются. Клопов бы лучше давили.

Макзаник (Виле). Пошли немного пройдемся. (Отходят.) Тебе Стаська нравится?

Виля. Так она ведь старая. Ей уже девятнадцать, а может, и двадцать.

Макзаник. Зато какие у нее ягодицы... Ну, пойдем сегодня на бульвар.

Виля. Неохота... Лучше здесь почитаем.

Макзаник (ставит на землю помойное ведро).



Старинный город Петроград

Теперь прозвали Ленинград,

Построен был еще Петром,

Как много было, было в нем...



Ты чего? Смеешься?

Виля. Нет, продолжай, просто закашлялся...

Макзаник.



Воспета Пушкиным Нева,

Была красива и стройна.

Но теперь река Нева

Лучше, чем была тогда...



Колька, подкравшись, бьет Макзаника под зад. Макзаник, схватив ведро, удирает.



Виля (удирает, кричит испуганно). Мама!

Макар Евгеньевич (скрывая улыбку). А ну, Коля, перестань...

Колька (хохоча). Так я ж Вилю не трогаю. Иди сюда, Виля, садись с нами в карты...

Витька. Он говорил, что он хусский... Ты хусский?

В и л я. Я хотел сказать, что я русский еврей, но «русский» я успел сказать, а «еврей» не успел, потому что меня срочно домой позвали...

Витька (хохоча). Его домой позвали...

Виля. Нет, правда... Есть бухарские евреи в Средней Азии, есть грузинские — на Кавказе, а я русский... Хотя вообще-то я наполовину... Моя мать из Польши... А отец тоже не совсем ясно кто... Я был в детдоме, так меня эти евреи взяли на воспитание... Я ведь на еврея не похож...

Макзаник (проходя мимо с пустым ведром). Только все евреи похожи на тебя...

В и л я. А ты, Бора, выйди из мора, чтоб тебе ручки и ножки обсохли, а животик я тебе вытру сама...

Макзаник. Сам жид, а на другого говоришь.

Колька (приподнимается). Оторвись!



Макзаник удирает, гремя ведром. Все смеются.



Виля (к Кольке). Дай закурить.

Колька. Сам стрельнул...

Виля. Ну дай бенек потянуть...



Колька дает окурок. Виля курит. Слышен новый взрыв криков и плача.



Дуня. И не устанут.

Л у ш а. Нет, это уже не там, это не у Рахили. Это Сергей Бойко опять Фаню бьет.

Из дверей на нижнем этаже, откуда слышны крики и плач, показывается Сергей Бойко. Он в майке, спортивных шароварах и босой Похмельное лицо его искажено злобой, волосы всклокочены. Садится рядом с Макаром Евгеньевичем.

Сергей. Беркоград проклятый. Бердичев — еврейская столица...

Макар Евгеньевич. Сергей, зачем жену бьешь? Нехорошо.

Сергей. Разве жидовка может быть женой?.. Бегает к своим жидам наверх на меня жаловаться...

Луша. Что ж ты ее, Сергей, от немцев спас? Зачем прятал?

Сергей. Так это другое дело. У меня от нее дети. А детям мать нужна, потому и прятал... Ух, Беркоград проклятый...

Макар Евгеньевич (улыбается). Так, говорят, Бердичев скоро переименуют... Горсовет уже прошение подал в Киев, в Верховный Совет... Черняховск вроде бы будет. В честь погибшего генерала Черняховского, а кто говорит, в честь генерала Ватутина... Есть слухи, что в честь Котовского назовут, который здесь, на Лысой горе, долго находился, там его казармы были... Или в честь Щорса... Здесь ведь музей Щорса есть... Или, говорят, в честь Богдана Хмельницкого, который Бердичев от поляков освобождал...

Сергей. Да бросьте вы, Макар Евгеньевич, ну какой русский генерал или полководец согласится дать свое имя Бердичеву?.. А который погиб, семья не допустит... Как был он Беркоград, так и останется Беркоградом.

Макар Евгеньевич. Может, найдется... Если не генерал, так полковник.

Сергей. Какой полковник?

Макар Евгеньевич (улыбается). Маматюк... Герой освобождения Бердичева, командир танкового полка Бердичевской дивизии... Не Бердичев теперь будет называться, а город Маматюк...

Сергей. И то лучше, хоть не по-жидовски... Откуда? Из Маматюка... Ничего. (Смеется.)

Макар Евгеньевич (улыбается). Тише... Разве не видишь, вон он идет, полковник Маматюк?.. Я еще издали его заметил и вспомнил.



Через двор проходит, гремя орденами и медалями, полковник Маматюк. Останавливается, подходит к Виле и вырывает у него из рук дымящийся окурок.



Маматюк (Виле). Сопляк... Разве за это я воевал на фронте, чтоб такие сопляки курили?.. (К Сергею.) Ты отец его?

Сергей (обиженно). Ну какой я ему отец, товарищ полковник? Бойко моя фамилия. А разве он обликом похож на Бойко?

Маматюк (Виле). А где твой отец, говнюк?

Виля (опустив голову, покраснев, тихо). Погиб на фронте...

Маматюк. А разве за это погиб твой отец, чтоб ты теперь курил? Ты в каком классе?

Виля (опустив голову, тихо). В седьмом.

Маматюк. А кто у вас военрук?

Виля. Степин...

Маматюк. Знаю его... Только надо говорить: майор Степин... Ну-ка, встань, повтори...

Макар Евгеньевич (Виле). Встань, с полковником говоришь...

Виля (встает). Майор Степин.

Маматюк. Посмотрим, чему тебя научил майор... Ну-ка, вложи пять пальцев в рот и скажи: солдат, дай пороху и шинель... Вот так вложи. (Показывает.)



Виля вкладывает пальцы и произносит глухо фразу. Полковник бьет его по уху.



Маматюк (смеется). Куряга... Где твоя военная хитрость? Тебя любой противник обманет... Ты ж мне сказал: солдат, дай по уху, и сильней... В следующий раз увижу, что ты куришь, не так еще дам...



Уходит, гремя орденами и медалями. Все смотрят ему вслед. Колька и Витька смеются.



Сергей. Полковник-то он полковник, а зачем рукам волю дает. Это не положено.

Макар Евгеньевич. Да он контуженный. Он когда комендантом города был, солдат лупил. За это его и сняли.

Дуня (Виле). Больно тебе?

Виля. Нет...

Луша. Как нет, ухо распухло... Пойди к Рахиле, пусть мокрое полотенце приложит.

Виля. Да мне не больно. (Начинает плакать.)

Витька. Заревел... Ты ж хусский... Хусские никогда не плачут...

Сергей (Витьке). Брось ты... Он не от боли плачет, он от обиды плачет.

Коля (Виле). Послюнявь пальцы и помажь ухо...

Дуня. Иди домой, Виля.

Колька. Куда домой? Вон литер к Стаське идет... Дай ему, Виля, чтоб он к нам во двор не ходил, и ухо сразу пройдет...



Во двор входит лейтенант, оглядывается, улыбается Стаське.



Макар Евгеньевич. Бросьте, ребята, драку здесь устраивать. Идите в парк драться.

Витька (Виле). Ты ж хусский, что ж боишься?



Виля встает, подходит к лейтенанту, ударяет его сзади ногой и убегает.



Лейтенант. Ах, гаденыш, убью...



Вдруг в руках у Кольки появляется ружейный шомпол, а у Витьки кирпич. Лейтенант подбегает к молодому деревцу и вырывает его с корнем.



Луша. Стаська, пусти его в дом...

Стаська. Зачем он мне нужен, чтоб они мне окна побили... (Уходит и запирает двери.)

Сергей. Пойду с Фаней мириться, а то еще и мне дадут. (Уходит.)

Колька (лейтенанту). Оторвись!



На веранде показываются Рахиль и Злота. Рахиль упирается локтями в перила, Злота подносит ладошку ко лбу козырьком, прикрываясь от солнца, чтоб лучше видеть.



Рахиль. Гоем шлуген зех...

Злота. Что такое?

Рахиль. Гоем дерутся...

Колька (лейтенанту). Оторвись!

Злота. Вус эйст «оторвись»? Что значит «оторвись»?

Рахиль. Оторвись — эр зол авейген... Чтоб он ушел.

Злота. Ну так пусть он таки уйдет... Пусть он уйдет, так они тоже уйдут...

Рахиль. Ты какая-то малоумная... Как же он уйдет, если они дерутся?..

Злота. Чуть что, она мне говорит — малоумная... Чуть что, она делает меня с болотом наравне...

Рахиль. Ша, Злота... Ой, вэй, там же Виля...

Злота. Виля? Я не могу жить...

Рахиль (кричит). Виля, иди сюда... я тебе морду побью, если ты сейчас не пойдешь домой.

Виля. Оторвись!

Рахиль (Злоте). Ну, при гоем он мне говорит: оторвись... Язык чтоб ему отсох...

Витька (лейтенанту). Оторвись!

Лейтенант (озверев). Под хрен ударю!

Злота. Что он сказал? Хрон?

Рахиль (смеется). Ты таки малоумная. Оц а клоц, ын зи а сойхер...



Лейтенант и преследующие его Витька и Колька убегают за сараи.



Рахиль (кричит). Виля, ты туда не иди!

Дуня. Рахиль, не бойся, он возле нас.



На веранду выходит Люся.



Люся. Мама, что здесь такое?

Рахиль. Люсинька, зайди в квартира. Может, должны бросить камень.

Дуня. Вот хулиганы... Рахиль, иди сюда.

Рахиль. Это к Стаське приходили? Надо написать в милицию.

Макар Евгеньевич. Попересажают их скоро и отправят на Донбасс шахты восстанавливать.

Злота (Рахили). Пошли Вилю домой.

Рахиль. Как я его пошлю, если он мне говорит: оторвись! (Спускается вниз.) Ну, Дуня, ты слышала, как я ругалась с Бронфенмахером? Он хочет пробить стенку, устроить себе дверь ко мне на кухню и носить через меня помои... Что ты скажешь, он имеет право?

Дуня. Тебе нужен в дом мужчина.

Р а х и л ь. Но где я возьму мужчина, Дуня? Мне сорок лет. Молодой на мне не женится, а старый зачем мне? Чтоб он, извините за выражение, мне в кровати навонял...

Дуня (смеется). Но у тебя ведь в доме молодая невеста.

Рахиль. Где же взять хороший жених? Ты же знаешь, Дуня, Рузичка у меня не тяжелая на голове... Я имею в виду, что это мой ребенок. (Всхлипывает.) Я осталась с детьми в тридцать семь лет. Я член партии с двадцать восьмого года. Мой муж погиб на фронт... Так теперь этот подлец Бронфенмахер хочет носить через моя кухня помои...

Дуня. Ты Тайберов знаешь?

Рахиль. А что, я не знаю Тайберов? Они жили до войны в нашем доме по Белопольской... Вы жили на первый этаж, я на второй этаж, а они жили над аптекой... Они из Одесс, но перед войной приехали в Бердичев.

Макар Евгеньевич. Совершенно верно, они одесситы.

Рахиль. Отец фотограф.

Макар Евгеньевич. Совершенно верно.

Рахиль. У них было двое сыновей — Миля и Пуля... Миля перед войной женился, а Пуля я не знаю, где теперь.

Дуня. Пуля пропал в войну... Он же на русского похож. Говорят, его в Германию отправили, и где он, неизвестно. А Миля с женой развелся... Бывает неудача... Парень хороший, не раненый. Он в войну на Урале работал. По специальности тоже фотограф, как отец. С отцом вместе в фотографии работают они на Лысой горе в воинской части. Там они имеют неплохо.

Макар Евгеньевич. Каждый солдат на фотокарточку денег не пожалеет. По себе помню.

Рахиль. Но ведь моей Рузичке семнадцать лет.

Дуня. А Миле тридцать один. В самый раз. Ты знаешь, сколько у Тайберов есть денег? Если взять нас всех на вес и поставить мешок с их деньгами, так мешок перевесит.

Рахиль. Ой, что тебе сказать, Дуня? Если б я удачно выдала Рузичку замуж, мне бы стало светло в глазах.



Луша выходит с ребенком на руках.



Луша (к Рахили). Рахиль Абрамовна, дрова я сложила.

Рахиль. Ну, зайдешь, Лушенька, я тебе заплачу... Ну-ка дай мне твоя лялька... (Берет ребенка.) Как его зовут?

Луша. Тина...

Рахиль (улыбается). Тиночка... Ату, агу... Ой, пока эти дети вырастают... Я помню, как я была беременна Рузей, как вчера это было, а уже семнадцать лет... Мэйлэ... Ладно... Помню, как я сидела на балкон, выпила стакан молока, мне стало плохо, и Капцан, это мой покойный муж, отвез меня в роддом... Ой, вэй з мир... Тиночка, агу, агу... Луша, но это не от немца? А то как я держу ее на руках, вот так я ее брошу на землю...

Луша. Что вы, Рахиль Абрамовна... Тут один наш русский работал в комендатуре истопником...

Рахиль (улыбается). Тиночка, агу, агу...

Дуня. Так, Рахиль, что мне Тайберу сказать?

Макар Евгеньевич. А что говорить? Я считаю, пусть познакомятся молодые.

Рахиль (вздыхает). Пусть познакомятся, в добрый час...

Злота (кричит с веранды). Рухл, мясо на мясорубку делать?

Рахиль (отдает ребенка Луше). Вот она мне кричит... (Поднимается на веранду.) Малоумная, вус шрайсте? Что ты кричишь? Гоем должны знать, что у нас есть дома мясо?

Злота (хватается за лицо). Боже мой, боже мой, она пьет мою кровь... (Уходит.)

Рахиль (сердито про себя). Злоте-хухем... Злота-умница... Кричит на весь двор... Гоем должны знать, что у нас есть дома мясо... У меня они бы знали, что в заднице темно, больше ничего... (Уходит.)



Из-за сараев показывается Витька, весь в крови.



Витька (смеется). Я уже получил. (Прикасается к волосам и показывает Макару Евгеньевичу красную, окровавленную ладонь. Смеется.) Макар Евгеньевич, я уже получил...